Он зашел.

Мэгги отложила книгу и серьезно посмотрела на него, пряча улыбку в уголках рта. Она была удивительно хороша и… немного другая. Ее груди, не такие полные, как у Сони, казались заостренными, а плечи были чуть шире.

— Давненько не виделись, Джон, — сказала она.

Ни с того ни с сего он почувствовал странную, нелепую надежду на невозможное. Блефовать так блефовать — и посмотрим, что выйдет.

— Что, черт побери, ты имеешь в виду? — строго и угрюмо спросил он.

— Перестань, Джон, — ответила Мэгги. — Она оставила на тебе свой след, а я — на нем. Когда-то вы были совсем одинаковыми… или был только ты. Много лет назад, когда мы развлекались на Спарте. Помнишь?

Граймс помнил. Почти сразу после того Спартанского дела они с Мэгги и разошлись.

— Кроме того, мой благоверный был столь любезен, что даже позвонил. Он останется в рубке на всю ночь, и я могу его не ждать…

— Но Соня…

— К черту Соню. Не думай, что я против нее что-то имею. Мы очень давно знакомы и всегда ладили. Но, знаешь ли, мы тут с ней поболтали, и она полагает, что ты делишь ночное бдение с моим Джоном.

«Убирайся отсюда к черту, похотливый козел», — прогундосил блюститель морали, который ютился где-то у Граймса в голове.

— Ну что ты там стоишь? — спросила Мэгги.

Он присел на кровать.

— Джон! Посмотри на меня.

Он посмотрел. Он смотрел и смотрел, не отрываясь. Сколько черточек он живо помнил, а сколько почти забыл.

— Хочешь сказать, у меня денебианская проказа или что-нибудь в этом роде?

Оставалось лишь отвечать отрицательно. Ее кожа была гладкой, золотистой, сияющей, а медные завитки волос на лобке создавали восхитительный контраст с напряженными розовыми сосками.

«Черт подери, а почему бы и нет?» — подумал он и склонился к ней. Ее влажные алые губы влекуще приоткрылись. Он поцеловал Мэгги — впервые за Бог знает сколько лет — и продолжал поцелуй, пока ее руки не уперлись ему в грудь.

— Хватит, — выдохнула она. — Хватит… пока. Лучше закрой наружную дверь… и защелкни замок…

Граймс неохотно оторвался от нее.

— А если он… — произнести имя не было сил, — вернется из рубки?

— Не вернется. Уж я — то его знаю. Еще бы, за столько-то лет… Единственное, что у него на уме — безопасность его драгоценного корабля, — она улыбнулась. — И, кроме того, я же этолог, специалист по поведению животных. Ну, в том числе и людей…

— Полагаю, ты знала, что я войду? — в голосе Граймса зазвучало недоверие.

— Я не знала, утенок, но могла поспорить, так и будет. И нарочно оставила дверь открытой.

— Гхм, — Граймс поднялся, вышел в кабинет, закрыл и запер дверь и вернулся в спальню.

— Похоже, тебе жарко, — сказала Мэгги. — Лучше сними рубашку.

Он снял рубашку, которую взял напрокат. Штаны и ботинки тоже были взяты напрокат. Конечно, ведь когда он появился на этом корабле, под скафандром было только белье.

Одежда напрокат, жена напрокат…

Но можно ли назвать это изменой?

Граймс усмехнулся. Интересно, что можно сказать о законной стороне этой ситуации? Или этической?

— Над чем ты ржешь, черт побери? — спросила она.

— Так… над всем понемножку.

— Постараюсь, чтобы этот случай оказался счастливым, — промурлыкала она.

Так и вышло. Он не чувствовал вины — хотя, по идее, следовало бы. «В конце концов, я знаю Мэгги тысячу лет, — говорил себе Граймс. — Можно считать, я (или один из двух меня) женат на ней почти столько же».

То, что произошло, оказалось дикой сладкой смесью успокаивающе-знакомого и возбуждающе-неизвестного. И — правильным.

Они лежали вдвоем на смятой кровати, чуть касаясь друг друга, и курили ароматные сигариллы.

— Теперь лучше принять душ… прежде чем уйти, — лениво сказал Граймс. — Думаю, он не будет возражать, если я воспользуюсь его ванной.

— Торопиться некуда… — возразила она.

И тут зазвонил телефон.

Мэгги взяла трубку:

— Миссис Граймс… — сонно, подчеркнуто сонно сказала она. — Да, Джон, конечно, это Мэгги… Да, я заперла дверь…

Прикрыв трубку ладонью, она прошептала:

— Одевайся — и вон. Быстро. Попробую его задержать.

И снова в телефон:

— Да, да, я знаю, что я жена коммодора, и никто не посмеет даже мечтать войти ко мне. А ты не забыл, что этот волчище, сэр Доминик Фландри, который здесь по твоему приглашению, утенок, рыщет по кораблю и ищет, кого бы сожрать? А ты оставил меня одну сидеть и предаваться размышлениям — или что ты там делаешь в своей паршивой рубке… Нет, сэр Доминик ко мне не заходил, но он так на меня смотрел… Ладно, пока.

Граймс уже оделся. Уже на пороге он увидел, как Мэгги нажимает кнопки, набирая какой-то номер.

— Подожди минутку, — позвала она.

— Извини. Потом увидимся.

Он вышел в коридор… и перед дверью в свою каюту замешкался. Как он посмотрит в глаза Соне? Сразу ясно, чем он занимался и с кем.

Внезапно дверь открылась, и Граймс уставился на Фландри, а Фландри — на него. Смотрел и понимающе улыбался.

— Ах ты ублюдок! — бешено взревел Граймс. Ударить он не успел: Фландри схватил его за запястье и, продолжая движение, уложил на пол.

— Джентльмены, — холодно произнес Граймс II. — Мордобой, извините за выражение, у меня на корабле запрещен.

Граймс I сконфуженно поднялся на ноги с помощью Фландри. Они молча смотрели на коммодора.

— Я ожидал от вас подобного, капитан Фландри. Что же касается вас, коммодор Граймс, мне удивительно и больно обнаружить, что ваш временной поток, очевидно, меньше скован условностями, чем мой.

Граймс наконец-то почувствовал легкий укол вины. В определенном смысле он сам себе наставил рога — но это не оправдание.

И какой удар: при этом любовном похождении его двойник, почти он сам, оказался посторонним. Чувства Граймса-второго было нетрудно представить.

«Хотел бы я оказаться где-нибудь в другом месте, — подумал он. — Где угодно, только подальше», — и повторил вслух:

— Поверьте, коммодор, я бы предпочел оказаться где-нибудь в другом месте. Где угодно, только подальше отсюда.

И скептически усмехнулся. С этой ухмылкой на испачканном помадой лице он выглядел, как клоун.

— А почему бы, черт меня дери, и нет?

— Будь моя воля, вы бы уже там оказались, коммодор. Вы и сэр капитан Доминик Фландри, — у него почтительное обращение прозвучало на пару «э» длиннее.

— Вам стоит только пожелать, коммодор. Скажите, есть какие-нибудь новости от коммандера Мэйхью и других псиоников?

— Сейчас не время…

— Самое время. Успех нашего дела, безопасность наших кораблей — несомненно, это вещи первостепенной важности.

— Знаешь, он прав, — сказала Соня, появляясь в дверях с видом святой невинности.

— Заткнись! — рявкнул Граймс. — Не лезь, куда не просят.

— Знаешь, он прав, — сказала Мэгги, появляясь из-за спины коммодора, спокойная и невозмутимая.

— Заткнись! — рявкнул Граймс II. — Не лезь, куда не просят.

— Знаете, он прав, — манерно протянул Фландри.

Граймс II прорычал что-то неразборчивое, после чего произнес:

— Если вам так интересно, ваш Мэйхью и его приятели сумели передать Клариссе, чтобы она… выключила усилитель. Теперь помехи… ммм… убрали, и они разбираются в мыслях, которые витают на «Адлере» и вашем «Дальнем поиске». Я хотел сообщить, но подумал, что срочности нет и надо дать вам поспать… Ха-ха-ха.

— Значит, пора составить план кампании, — задумчиво пробормотал Граймс I.

— Да. В рубке. Должно пройти некоторое время, прежде чем я снова захочу зайти в свою каюту. И позвольте предложить вам, леди и джентльмены, перед собранием привести себя в приличествующий вид… приличествующий, по крайней мере, офицерам.

Граймс с сомнением покосился на Соню и повернулся к Фландри:

— Вы не возражаете, если я воспользуюсь вашей уборной, сэр Доминик?

— Будьте моим гостем, коммодор, — отозвался капитан и почти шепотом добавил: — В конце концов, я уже побывал у вас, а вы — у него.