Хотя, возможно, леди Арабелла понимала их до некоторой степени. Она взяла себе в привычку приходить и подолгу сидеть в комнате больных, иногда она приносила с собой Людвига, чтобы он сидел на ее объемистых коленях, иногда свою разноцветную шерсть и вышивание. Она настояла, чтобы Фанни гуляла в саду, чтобы не потерять свой румянец. Сначала Фанни не хотела делать этого, зная склонность леди Арабеллы пугать детей. Но она стала настолько тихой и мягкой, что Нолли и Маркусу, казалось, нравилось, когда она сидела в своем большом кресле, такая же сонная, как кот на ее коленях. И только через день или два, когда им стало легче и они стали беспокойными, она начала рассказывать им истории.

Результатом этого было то, что, когда Амелия забежала наверх в детскую после церкви, Нолли разразилась громкими истеричными воплями.

Никто не мог сказать, в чем дело. День был тусклым и дождливым, и Амелия воспользовалась случаем надеть свою новую меховую шляпку и муфточку. Оказалось, в конце концов, что при первом взгляде на муфточку Нолли подумала, что это белая птица. Фанни обернулась к леди Арабелле.

— Вы снова рассказывали им о той птице!

— Нет, я не рассказывала, дорогая моя. — Глаза леди Арабеллы были туманными и невинными. — Я только указала этому ребенку, что она была белая, а не тот несчастный черный скелет, который она нашла на следующий день после их приезда. Белая птица. Красивое чистое создание. И в этот день умрет хозяйка дома.

Амелия презрительно сказала:

— Бабушка, вы не сможете теперь испугать нас этой старой легендой. Во всяком случае, это неправда. Неужели вы думаете, что глупая старая птица собирается предупредить маму, когда ей следует умереть!

— Разве это обязательно должна быть ваша мать? — мягко спросила леди Арабелла.

— Ну, кто же еще, если это должна быть хозяйка дома? Не обращай внимания, Нолли. Смотри, я сниму свою шляпку, и ты можешь потрогать ее. Это всего лишь белый мех, такой мягкий. Но Нолли невозможно было убедить прикоснуться к меху. Она отпрянула прочь, прячась между простынями, и, хотя позже она громко отрицала свой испуг, Фанни знала, что этот страх глубоко въелся в ее сознание, и потребуется много времени, прежде чем он перестанет преследовать ее.

Именно тогда ей пришло в голову, что леди Арабелла может быть не просто глупой вредной старухой с богатым воображением. В своем желании поразить и в своем желании обладать властью она могла быть опасна.

Но почему она почувствовала это, Фанни не могла бы сказать. Она становилась такой же нервной, как Нолли. Возможно, бедные старые женщины счастливее богатых. Они могут быть утомлены до предела стиркой и отглаживанием огромных корзин белья, уборкой и чисткой, обработкой грядок картофеля или уходом за выводком внучат, но они никогда не бывают так безнадежно измучены своей незанятостью и бесполезностью, чтобы сплетать в своих головах странные планы.

Оказалось, что Амелия кинулась наверх в детскую после возвращения из церкви, специально чтобы рассказать Фанни, что она разговаривала с Адамом Маршем. Ей пришлось подождать, пока Фанни спустилась вниз на свою прогулку, и перехватить ее там, чтобы сказать:

— Разве вы не хотите послушать о мистере Марше? Он выглядел так элегантно, и все говорили с ним. И, что вы думаете, сэр Джайлс Моуэтт слышал о его отце и о его знаменитой коллекции китайской керамики. Так что папе пришлось признать теперь, что все его действия были совершенно невинны.

— Невинны? — сказала Фанни.

— Мама и я поверили ему по внешнему виду, но, я полагаю, отцам дочерей на выданье приходится быть осторожными и даже подозрительными.

— Но как вы можете быть такой самодовольной? — страстно выдохнула Фанни.

Амелия широко раскрыла глаза.

— Самодовольной? Но почему? Мистер Марш не женат, и мы ожидаем часто видеть его этим летом — кстати, он собирался осмотреть Херонсхолл — и, в конце концов, меня считают завидной добычей. Это не значит быть самодовольной, Фанни. Это значит просто рассматривать вещи такими, какие они есть.

Фанни плотнее запахнула шаль на своих плечах. Ветер был прохладным. Из-за нее Адам приехал сюда! Не из-за этой яркоглазой девочки, ее кузины, этого пухлого наивного создания, едва покинувшего классную комнату.

Но тогда в Лондоне он еще не знал об Амелии. Он представлял себе в мечтах ее, Фанни, избалованной дочкой богатого семейства… Как сказала Амелия, приходится рассматривать вещи такими, какие они есть.

— Будьте же немного более сочувственной, Фанни. Иначе я буду не в состоянии рассказывать вам о своих сердечных делах.

Фанни открыто и громко рассмеялась.

— Надо же, сердечные дела! Вы еще только ребенок.

Амелия возмущенно вспыхнула:

— Мистер Марш так не думает. Он сделал мне комплимент по поводу того, как я выглядела. Вы бы только видели выражение его глаз. — Она уже позабыла свой гнев на Фанни и унеслась прочь в своих счастливых воспоминаниях. — Он такой мужественный. Он заставляет меня на самом деле чувствовать себя взрослой женщиной. Только один другой… человек когда-либо вызывал у меня такое чувство. — Глаза Амелии внезапно обратились внутрь нее и смотрели странно. — Вы знаете, — сказала она торопливо, — все время в церкви я думала о той несчастной китаянке, похороненной снаружи. Иногда я боюсь…

Фанни уставилась на нее.

— Почему? Потому что беглый заключенный может вернуться?

Амелия покачала головой.

— Сэр Джайлс говорит, он боится, что он окончательно сбежал. Во Францию, в Бельгию или в Голландию. — Ее следующие слова были едва слышны, — Я думаю, что боюсь именно поэтому…

Джордж, похлопывая хлыстиком по ноге, сказал Фанни:

— Вы ведь не потеряли тоже голову из-за этого парня, Марша, не так ли?

— Я думаю, что моя голова достаточно надежно прикреплена.

— Мама и Амелия ведут себя так, будто никогда раньше не видели человека из города. Он, должно быть, смеется над ними. — Глаза Джорджа, с их выражением лихорадочного возбуждения, смотрели на Фанни с настойчивостью, которой она начинала бояться. — Вы не позволите ему смеяться над вами, правда?

— Я не думаю, что он над кем-нибудь смеется.

— Я видел, как вы смотрели на него вчера. Не делайте так больше, Фанни. — Его голос звучал очень мягко. — Я не хочу, чтобы вы так смотрели на другого мужчину.

— О, Джордж, оставьте меня одну! Я не могу вынести это ваше хозяйское отношение. Оно душит меня. Вы привыкли дразнить и презирать меня. Будьте снова таким. Пожалуйста!

— Никогда! — сказал Джордж. — Никогда!

— Вы будете таким, когда выздоровеете.

— Я люблю вас, Фанни. Выздоровление этого не изменит.

Фанни была близка к слезам от гнева, усталости и напряжения.

— Тогда, если вам необходимо любить меня, значит любите. Но, пожалуйста, не преследуйте меня, или мне придется сказать вашему отцу.

Неописуемо хитрое выражение появилось в глазах Джорджа.

— Это не принесло бы большой пользы, вы знаете. По крайней мере с бедным старым папой.

Затем он повернулся и оставил ее, когда-то красивый молодой лейтенант 27-го Уланского, который без стыда флиртовал с каждой хорошенькой девчонкой, теперь молодой человек с неровной походкой, чья когда-то безукоризненная одежда теперь всегда была в легком беспорядке, а дыхание частенько несло в себе пары бренди.

Джордж был трагедией. Но надолго ли может хватить терпения и выдержки при трагедии такого рода! Как долго можно было без опасности поступать так? Фанни не могла постоянно не думать о смерти Чинг Мей и о том, как удобно было обвинить в ней бежавшего преступника. Видел ли еще кто-нибудь Джорджа той ночью в саду? Дядя Эдгар? Иначе почему Джордж начал говорить о своем отце с жалостью и презрением? Бедный старый папа…

В конце концов, не похоже было, чтобы Адам Марш смеялся над Амелией, видя насколько она восхищена им. Потому что в скором времени он и в самом деле пригласил ее осмотреть его будущую собственность, Херонсхолл. Они поехали верхом через вересковые пустоши. Амелия ездила верхом почти так же хорошо, как Джордж. На своей кобыле, Джинни, она отбрасывала свою хандру и кокетливость и представляла собой картину, на которую стоило посмотреть. Они представляли собой прекрасную пару, когда уезжали верхом. Фанни едва могла смотреть, как они едут.