— Иди-ка ты в кабину, — проворчал Шон.

— Слушаюсь и повинуюсь, повелитель. — Лия отвесила шутливый поклон. — Запомни, Дэни: ему нравятся женщины, которые умеют подчиняться.

— И после такой паршивой жизни нас не ждет ничего получше смерти? — печально вопросила Дэни. Лия Рабин со смехом закрыла за собой дверь.

— Философия дзен? — поинтересовался Шон.

— Весьма похвально, дзен-монах Шон Кроу.

— Уже не монах, — поправил он, взглянув на часы. — И не жалею об этом. Тебе понравится Хуан.

Дэни помотала головой, отчего ее темные блестящие волосы всколыхнулись.

— Этот разговор имеет ко мне какое-нибудь отношение? — осведомилась она.

— Самое прямое, можешь мне поверить.

— Никогда не бывала в Сиэтле, — пробормотала Дэни.

— Хуан Гельман — социолог, его диссертация была посвящена уличным группировкам Лос-Анджелеса. Досле защиты он решил применить свои знания в менее академической обстановке.

— Как ты?

— Никогда не писал диссертаций, — возразил Шон.

— Не писал, зато жил ими. Подумаешь, разница!

— Ты тоже. Да и много ли найдется ученых, буквально живущих своими экспедициями, как ты?

— Единицы, — коротко ответила Дэни.

— Может быть. Должно быть, университеты представляют собой необходимое убежище.

— Необходимое?

— Не все так жизнерадостны, как ты, Дэни. И лишь некоторые так же прекрасны.

— Прекрасны? — изумленно переспросила Дэни. — Да, само собой, — иронически кивнула она.

— Хорошо, что наши мнения хоть в чем-то совпали.

— Ошибаешься. У меня дома есть несколько зеркал. Что касается внешности, я принадлежу к среднестатистическому типу.

— Мы смотрим с разных точек зрения, — возразил Шон. — С моей, ты прекрасна.

Дэни не знала, что ответить, ибо понимала: он говорит правду.

Он действительно видит ее такой.

Слегка улыбнувшись, Шон прикрыл глаза, предоставив Дэни возможность поразмыслить о разных взглядах на мир. Он не поднимал век, пока самолет не коснулся посадочной полосы четверть часа спустя.

Дэни и Шона встретил Хуан Гельман, стройный, черноволосый латиноамериканец с печальными глазами за круглыми очками в металлической оправе. Он напоминал скорее учителя, чем агента «Риск лимитед». Гельман представил своего спутника Билла Фландерса.

С академической улыбкой обмениваясь рукопожатиями, Дэни мысленно пыталась оценить приблизительные габариты Фландерса.

Он оказался громоздким белым американцем средних лет, с лицом, багровым от солнца, ветра и виски. Его рот окружали циничные морщины человека, которому всю жизнь пришлось копаться в отбросах общества — одушевленных и неодушевленных.

Порыв ветра, задрав полы его шерстяной рубашки от Пендлтона, обнажил пистолет за поясом джинсов.

Фландерс явно чувствовал себя неуютно без оружия под рукой.

С учетом опыта последних нескольких недель Дэни не стала судить Фландерса так строго, как сделала бы раньше. Она с нетерпением ждала случая убедиться, что он не настолько туп, каким кажется на первый взгляд.

— Как дела? — обратился Фландерс по очереди к Шону и Дэни.

Его техасский акцент явно смягчили долгие годы, проведенные на западном побережье.

Дэни ждала от этого человека пренебрежения или обычного мужского оценивающего взгляда и была приятно удивлена, не дождавшись ни того, ни другого.

Фландерс указал на стоявший у полосы фургон. Снаружи машина была донельзя замызганной. Впечатление усиливали затемненные стекла в окнах.

— Экипаж ждет, дамы и господа, — провозгласил Фландерс.

— А вы когда-нибудь слышали о том, что машины моют? — поинтересовался Шон, пока они приближались к фургону.

— Мытые машины слишком блестят, — отозвался Фландерс. — Режут глаз.

Рассмеявшись, Шон пригнулся, заглядывая в фургон.

— Замечательно, — заключил он после беглого осмотра. — Наблюдательный пункт на колесах.

— Да, не хватает только спутникового телевидения, — подтвердил Фландерс. — Чертова антенна слишком бросается в глаза.

Забравшись в машину, Дэни поняла, что имеет в виду Шон. Здесь были удобные кресла, рация, бинокли и приборы ночного видения.

— Значит, досрочная отставка? — произнесла Дэни, ни к кому не обращаясь.

— С некоторыми привычками нелегко расстаться, — жизнерадостно отозвался Фландерс.

Гельман забрался на переднее пассажирское сиденье фургона и захлопнул дверцу.

— Достоинство таможенных законов состоит в том, — объяснял Фландерс, — что в них предусмотрена награда за поимку нехороших парней.

— Правда? — удивленно воскликнула Дэни.

— Да, мэм. Я зарабатываю столько же, как в те дни, когда работал на правительство. А согласно конституции, бюрократы не имеют права причислять такой труд к неоплачиваемым сверхурочным.

— Отличная работа, Хуан, — произнес Шон, одобряя выбор Фландерса.

— И я того же мнения, — негромко отозвался Гельман.

Шон вновь обвел взглядом внутренности фургона, в течение нескольких секунд изучал их владельца и наконец принял решение.

— Если дело выгорит, — сообщил он Фландерсу, — для вас найдется еще немало работы. Ну как, интересно?

— Еще бы! Скажите еще, что у лягушки водопроницаемая задница!

Дэни прыснула.

С проворством, не сочетающимся с сединой во всклокоченной шевелюре, Фландерс забрался на водительское сиденье и объездными путями двинулся прочь от аэропорта. Сколько бы поворотов и перекрестков ни появлялось впереди, он ни разу не взглянул ни на карту, ни на дорожные указатели.

— Наша информация помогла? — спросил Шон у Гельмана.

— Насчет мест в отеле и остальных заказов все верно, — ответил тот.

— А визуальное подтверждение?

Гельман снял очки, протер их о рукав вельветовой куртки и снова водрузил на нос.

— Кассандра велела мне следить за ними издали, — сообщил он.

— С какого расстояния? — уточнил Шон. Улыбка превратила печальное лицо Гельмана в проказливое.

— Вчера вечером я сидел рядом со столиком джентльмена с Сицилии и его спутника-француза, — доложил он. — Опознал обоих.

Шон удовлетворенно крякнул.

— Они просидели весь вечер, попивая дорогой бренди и хвастаясь тем, как им везет с деньгами и женщинами, — добавил Гельман.

— Не говорили ничего полезного? — спросил Шон.

— Они беседовали по-французски, на единственном языке, который знают оба, и потому были вполне откровенны, но я не услышал ничего нового.

— Вы говорите по-французски? — вмешалась Дэни.

— Он знает десять языков, — сообщил Шон.

— А вместе с диалектом басков и финским — двенадцать, — поправил Гельман, — но какая разница?

— А я считал вас всего-навсего чересчур ученым мексиканцем, — заметил Фландерс.

— А я вас — еще одним тупым техасцем, — парировал Гельман.

Фландерс выпалил что-то пулеметной скороговоркой по-испански. Гельман живо ответил не менее продолжительной очередью. Оба рассмеялись.

— Похоже, они столковались на тринадцатом языке, — сухо заметил Шон.

— На каком? — спросила Дэни.

— На ломаном английском американцев испанского происхождения.

— Ты думаешь? Насколько мне известно, настоящие ругательства есть только в английском да в нескольких туманных диалектах.

— Если хотите, я могу стать вашим учителем, — предложил Гельман, оборачиваясь.

— Я сам позабочусь об образовании Дэни, — прервал его Шон.

Взглянув на него, Гельман молча отвернулся.

— Что слышно о Павловой и Касатонове? — продолжал расспросы Шон.

— Они остановились в отеле «Четыре времени года», в самом большом из люксов, — сообщил Гельман.

— У нас есть шанс подобраться к ним поближе?

— У Билла сохранились старые связи с местной охраной, — откликнулся Гельман.

— Эти двое ведут себя тихо, как мышки, — вступил в разговор Фландерс, — если не считать следов крови на постельном белье.

— Чьей крови?

— Повязок я не заметил, — объяснил Фландерс. — Похоже, кто-то из них порезался и вытер кровь о простыню.