Так почему бы не подарить Энкёрсту путевку в жизнь? Пылай же ярко, что бы ослеплять светом своих врагом и сжигать их дотла. Простая истина, которую он с младых ногтей узнал от своего жестокого и мудрого брата. Куда более жестокого, чем Ифан.

— Авир, — горячий воздух вырвался изо рта шороха блеклой дымкой, рассеиваясь в серости безлюдной площади.

Орнот

Хор замолк, после великолепного крещендо, прокатившегося по сводам могучего собора. Личная гвардия церкви Искупления выступила вперед, отгораживая спинами всех присутствующих в зале. Остался только Френсис и ведущая к его алтарю красная ковровая дорожка от самого входа, усыпанная лепестками золотых роз, плачущих фиалок и прочих цветов, имена которых Орнот не знал.

— Зачем здесь столько охраны? — прошептал Орнот, так, чтобы услышал только Мартин.

— Действительно! Начальник стражи пропал, несколько человек из гвардии мертвы. На тебя, Морус, было совершено покушение. А твоя лучшая подружка Эрсус у нас под носом сливал неизвестно кому государственные тайны, ну и конечно же присутствие здесь короля, герцогов и заморской гостьи. В самом деле, Морус, зачем столько охраны? Отправлю-ка я всех по домам, ты прав, опасаться совершенно нечего.

— Извини, я не подумал…

— Не стоит просить прощения за то, чего ты не умеешь.

— СЕГОДНЯ ТЫ УМРЕШЬ.

— Кто здесь?! — воскликнул Орнот.

— Кого здесь только нет, Морус. — Мартин прищурился, рассматривая стремительно потеющего Орнота, — ты перегрелся что ли?

— Нет, мне просто… — советник не был уверен, — показалось. Забудь.

— Я запомню. Забывать в мои привычки не входит.

Френсис жестом велел всем умолкнуть, холл собора мгновенно очутился в звенящей тишине, где можно было расслышать треск воска стекающих фестонов, и шелест огня на фитиле свечей.

— Вас беспокоит, где же виновник сего торжества, верно? — Орнота очень беспокоило, его буквально приковало к месту от страха, — Я недаром упомянул о значимости сего дня. Я не могу его увидеть, но могу его прочувствовать, — Френсис прижал Мирт к груди, — Что есть самое важное, самое главное в нашем одиноком мире? Я скажу вам — дети. Дети это цветы нашей жизни, это то, что отрицает само явление смерти. Наше потомство это мы сами, наша формула, передающаяся из поколения в поколение с каждым разом становящаяся все совершеннее. Умирая, мы уходим, чтобы наблюдать, как цветет наш бережно выращенный сад, как вырастают наши саженцы, как они расцветают, дают новое потомство, распространяясь все дальше и дальше по миру, превращая его в вечно цветущее прекрасное поле, — герцог посыпал на пол невесть откуда взявшимися лепестками. — Но, братья и сестры, для ребенка нужна семья, и сегодня, мы вместе с вами будем свидетелями того, как возникнет союз двух любящих сердец, готовых в скором будущем подарить этому миру дитя, которое будет купаться в лучах нашей любви и заботы. Откройте же врата и впустите Бальдера Первого именуемого Освободителем с его очаровательной невестой Кири Ви Руин!

Тяжелые кованные врата отворились, пропуская разливающийся золотом свет в величественное лоно церкви.

— Мне плохо, — Орна тошнило, мутило, а черепушку, казалось, вот-вот разорвет от давящей боли, — могу я выйти?

— Если наблюешь мне на ботинки, я тебе челюсть сломаю.

— ОНИ ПОРЕЖУТ ТЕБЯ НА КУСКИ.

— Мартин, пожалуйста…

Две фигуры ступали по алому ковру в полной тишине, тысяча очей наблюдала за малейшим движением вошедших, затаив дыхание. Орн сделал так же, слушая биение собственного сердца, которое вот-вот проломит грудную клетку.

Карминовая теплая струйка засочилась из ноздри, обрамляя подбородок кровавым полумесяцем. Орнот прижал ребро ладони к носу, прикрывая слезящиеся веки, едва различая образ идущий по ковровой дорожке.

Притягательная восточная красавица ступала по лепесткам цветов, одаривая всех робкой белоснежной улыбкой. Подолы ее очаровательного алого платья тянулись за ней подобно хвосту феникса, длинному и удивительно гармоничному, как естественное продолжение тела. Его глаза пристыли к девушке, как завороженные.

Рядом с ней под руку шёл невысокий крепкий статный мужчина со светлой бородкой и залысинами на лбу, знакомый, очень, очень знакомый…

Бальдер. Бальдер. Бальдер.

— Будет неловко, если наш король ПОТЕРЯЕТ ЛИЦО при такой толпе народу, правда, Морус?

— Что ты сейчас сказал?

Звуки растворились в вакууме рассудка. Он знает. Улыбка Мартина начала расплываться перед глазами, воздуха стало катастрофически не хватать. Он знает. Воротник затянулся как пеньковая веревка, утягивая Орнота в пучину тьмы. Он знает. Второе массовое мероприятие, где он потеряет сознание. Он всё знает. Нет, это бред, чушь, фантазия, иллюзия. Он все еще спит надравшись вином. Или он уже мертв, а это бесконечный кошмар, как наказание за проступки совершенные при жизни?

Толчок в спину дернул Орнота вперед, вслед за потоком колыхнувшейся толпы. Он споткнулся на чем-то влажном, падая лицом к спине впереди-стоящего. Орн начал было извиняться, но увидел искаженное гримасой лицо графа Лесли. Зрачки графа расширились в безумии, он держал в руке окровавленный нож и смотрел прямо на Орнота. Звуки возвращались, вернее только один. Истошный крик. Опора позади пропала, советник поскользнулся и упал на спину. Кровь, литры крови порожденные безумной резней заливали мощенную плитку собора.

— Авир! — завопил Лесли, занося нож над головой советника.

Лезвие не достигло цели, вонзаясь в живот загородившего своим телом паренька. Декстер принял удар на себя, сгибаясь пополам. Он не успел сгруппироваться, да и понять, почему темное-бурое пятно расползается по его белоснежным одеждам, почему горячее от крови лезвие пронзает его плоть вновь и вновь. Его тело рухнуло на Орнота. Угасающий стекленеющий взгляд ярко-голубых глаз вперился в советника, будто осуждая: Это должен был быть ты!

— Вот же срань, — прошептал советник, пятясь назад.

Лезвие клинка блеснуло в его сжатом кулаке. Орн только успел закрыться рукой и взвизгнуть, как девчонка. А затем Лесли смели.

Давка превратилась в безумный танец алых тонов. Черный плащ Мартина промелькнул, точно театральный занавес, и Лесли с пробитым насквозь горлом упал рядом с Орном. Корчась в предсмертных судорогах, кровь булькала во рту графа, пока он пытался зажать ладонью артерию, но смысл, когда удар короткого клинка протыкает твой затылок выходя через глазницу. Голова лежала неестественно вывернутая набок, а на окровавленном лице графа губы застыли в безумной улыбке.

Клинок не принадлежал Мартину, советник лишь разглядел силуэт в капюшоне. И губы в короткой усмешке пересеченные шрамом.

— Отрекшиеся мстят за Дорузу. Я вас предупреждал.

— Знаю я, знаю, Ифан, черт, — Мартин выглядел так, словно отработал смену на скотобойне, — Морус, вставай быстрее, епт твою мать!

Орнот не встал, он лег, когда жесткий удар сапога пробегающего мимо стражника угодил в его висок.

Это все дурной сон.

Сон на грани сознания.

На грани жизни.

На грани безумия.

«Зажженная свеча

непременно порождает тени»

Урсула Ле Гуин

Волшебник Земноморья

Орнот

Ночной кошмар. Сколько всякого таится в этих словах. Сколько страхов прячется в подсознании, скребя черепушку изнутри, в попытках выбраться через глазницы. Это как клетка, из которой не сбежать, есть лишь возможность дождаться амнистии — пробуждения. Разве может быть что-то хуже, чем спящий, открывающий глаза, задыхающийся в холодном поту, парализованный от макушки до пят? Он лежит, раскинув руки, не моргая смотрит в бездну, а бездна смотрит в него. А самое главное — кошмар никуда не уходит. Он остается с тобой.

Отчаянные вопли, брызги крови и безумные улыбки: калейдоскоп насилия сменялся, проходя сквозь сомкнутые веки советника. Образы людей, расплывчатые, несобранные, как элементы мозаики. Среди них Мартин, Декстер, Лесли… и Бальдер.