– Что ж, это, определенно, был умный способ завоевать тебя. В уме его я никогда не сомневался.

– А стоило бы, ума у него не много. Доброе сердце и никаких мозгов. Посмотрите, в какую беду он попал.

– В беду? Ты посмотри лучше, в какую беду попало то африканское племя. Доброе сердце!

– Ох, ради всего святого. Вы что, собираетесь открыть здесь дискуссию о моральной ответственности? Почему мы должны относиться к африканцам, как к детям? Когда они сами себе причиняют вред, разве это неизменно наша вина? Разве Гордон вел себя хуже правительства, которое, собственно, все и устроило? Хуже, потому что он белый и должен «понимать, что к чему» яснее, чем бедные, беспомощные негритянки? Да, он поступил дурно. Как и мы поступаем дурно всякий раз, когда покупаем куклу, изготовленную детьми, работающими на предприятиях с потогонной системой. Добрые, достойные, благородные, либерально настроенные мужчины и женщины помешивали некогда сахар в своих чашечках с кофе, прекрасно сознавая, что кофе этот собран рабами. Мы носим кожаные туфли, и в один прекрасный день это вдруг признается верхом безнравственности. Мы покупаем то да се, мы живем в этом мире, мы все соучастники, все варимся в одной нравственной каше. Ради любви к Господу, как можете вы быть таким высокомерным? Неужели нельзя хоть на миг посочувствовать человеку, тонущему в трясине?

– Которую создал он сам.

– Так ведь это делает происходящее еще более достойным жалости. Не будь в этом его вины, он, подобно вам, купался бы в роскоши возвышенного гнева. Когда судьба швыряет в нас кирпичами, это не так уж и тяжело. Когда же мы сами швыряем их, а они возвращаются и бьют нас, это уже безнадежно. Это его вина, поэтому он… он пытается притворяться… Видели бы вы его… он так растерян. Так абсолютно беспомощен. – Порция разозлилась на себя, услышав, как дрожит ее голос, и осознав, что на глазах у нее закипают слезы.

– Мне жаль, Порция. Правда, жаль.

– Да не нужна мне ваша жалость, мне нужно обещание. Думаю, репутацию Гордона теперь уже не спасти, но Альберт… Оставьте его в покое. Ради Бога, оставьте его в покое.

– Он первым полез в драку. – Теперь Саймон стоял напротив Порции, прислонясь к стене. – Если я хорошо его изучил, он сейчас сидит с лэптопом в каком-нибудь кибер-кафе, используя псевдонимы и не принимая, из страха перед новыми вирусами, никакой почты. Это поединок интеллектов.

– Он ребенок. Отпустите его.

Саймон вспомнил о написанном утром письме в Оксфорд. Письме, получив которое, колледж наверняка откажется принять Альберта.

– Прости, Порция, – сказал он. – Машина уже запущена.

Порция взглянула на стену над его головой.

– И все это, на самом-то деле, полностью продуманные поступки.

– Когда-нибудь ты поймешь.

– Не стану притворяться, будто мне известно все, что с вами отучилось. Но результат я вижу ясно. Возможно, вам стоит поблагодарить Гордона. Вы обладаете почти безграничным богатством и умом, который, как все твердят, поражает широтой, обилием знаний и мощью. Похоже, у вас есть все, чего жаждет мир.

– Но нет тебя, Порция. Тебя у меня нет. Нет детей от тебя. Нет истории нашей семьи, нет молодости.

– Вы знаете, как отреагировал бы Нед, что бы с ним ни сотворили? Скажем, если бы Гордон в припадке ярости отсек ему руку? Нед покраснел бы и, заикаясь, сказал: «Господи, все правильно. В общем-то я сам виноват. Прошу вас, не волнуйтесь. Мне страшно жаль». Вот чем ответил бы Нед на любую выпавшую ему беду. Ослепительной улыбкой и смущенным шарканьем.

– Я – Нед, и таков мой ответ.

– Я не знаю, кто вы, мистер Коттер, но могу с полной уверенностью сказать, что вы никак уж не Нед Маддстоун. Я, видите ли, хорошо его знала.

– Ты поймешь. Очень скоро. – Саймон шагнул к ней. – Я не несу ответственности за происходящее. Скоро все закончится и ты все узнаешь. У нас будет время поговорить, повспоминать. Ты увидишь, что я – всего лишь орудие. Орудие Божие.

Порция, уже стоявшая в дверях, содрогнулась.

– Милосердное небо, – прошептала она. – Несчастный вы человек. Как мне вас жалко!

Оставшись в одиночестве, Саймон какое-то время простоял в задумчивости. Потом вызвал по внутреннему телефону Лили.

– Те письма, что я вам дал. Их ведь еще не отправили?

– Пока здесь, Саймон.

– Принесите, хорошо? Вот и чудно.

Он обнаружил, что все еще не может сидеть без того, чтобы колени его не ходили ходуном, и потому перечитал письмо в колледж Сент-Марк, прислонясь к стене у окна. Потом положил письмо на стол, улыбнулся. С этим можно и подождать.

Последнюю четверть часа Альберт и Порция просидели на кухне – каждый ощущал оставленный Гордоном запашок страха, но заговаривать о нем первым никто не спешил. Гордон ушел в половине девятого, на заседание правления.

– Да не сидите вы, как на похоронах, – весело сказал он, запихивая бумаги в портфель.

Мать и сын гордились лицемерием друг друга. Альберт и вообразить-то не мог, что Порция способна произнести: «Разорви их в клочки, тигр!» – а она не представляла себе, что наступит день, когда Альберт хлопнет отца по плечу и скажет: «Молодцом, пап!»

Гордон вышел, быстро кивнув на прощанье, – как бы показывая, что день нынче самый обычный. В обычный день, как хорошо было известно и Порции, и Альберту, он, расцеловав обоих, сказал бы: «Пора пометать немного бисера перед свиньями» или «Пожелайте мне удачи», а то и «Фух! Еще один дерьмовый день ждет нашего героя».

И пока в их чашках остывал кофе, пока за дверью кухни горестно подвывал, просясь его впустить, Ява. Порция рассказала Альберту все, что знала о Неде Маддстоуне.

– Почему же ты мне раньше-то не говорила? – спросил Альберт. – И почему папа ничего не сказал?

– Наверное, следовало бы. Это не казалось нам… необходимым. Впрочем, папа не знает, что Нед вернулся. Да и откуда ему знать? Я сама поняла все только вчера. Никому из нас не известно, что произошло с Недом после его исчезновения. Думаю, мы этого никогда не узнаем. Но твой отец много лет ужасно переживал из-за него. Возможно, переживает и сейчас. Мы с ним об этом не разговариваем.

– Ты… ты по-прежнему любишь Неда?

– Я очень люблю твоего отца. И тебя.

– И деда.

– И деда, конечно. 

– И Яву?

– Уж тем более Яву.

Оба рассмеялись. Порция погладила Альберта по руке – в знак признательности за то, что он снял бремя с ее плеч, – и он сжал в ответ ее ладонь.

Теперь он сидел, открыв лэптоп, у себя в спальне, с Явой на коленях, все старавшимся врезать как следует мыши, и ждал электронной почты. Мать не ответила на его вопрос, поэтому Альберт решил, что она все еще любит Саймона, Неда… как бы того ни звали.

Компьютер пропел мелодию, Альберт подскочил на стуле, и Ява сердито спрыгнул с его коленей. В ящике входящей корреспонденции появилось письмо.

Simon Cotter Re: Ned

Приложения не было. Сейчас Альберта не заботила даже возможность того, что Коттер научился посылать вирусы обычной почтой. Он открыл письмо.

10/10/00 09:20 утра, Альберт Фендеман, [email protected] написал:

Дорогой м-р Коттер

] Моя мать все мне объяснила, однако она не знает, что я пишу

] Вам.

]

] Я очень сожалею о страданиях, которые  в прошлом причинил

] Вам мой отец.

]

] Я понимаю, почему Вы делаете то, что Вы делаете, и обещаю

] отныне оставить Вас в покое.

]

] Спасибо за ценный опыт, который я приобрел, работая у Вас.

] Надеюсь, у Вас и у Вашей компании все идет хорошо.

]

] Прошу Вас, не прекращайте той достойной работы, которую Вы

] осуществляете в области этической торговли.