Дельфт, корчась и содрогаясь, валялся на полу. – Один, – прошептал Нед, на прощанье двинув ногой по обгорелым останкам.

Он доехал на машине до Питерборо и бросил ее на стоянке у вокзала, рядом с «лексусом», который они с Гейном оставили здесь восемь часов назад. День выдался суматошный, а ведь еще не со всеми делами покончено.

Нед дрожал, и это удивляло его, поскольку он сознавал, что спокоен. Он ощущал тот подлинный покой, который снисходит лишь на людей, честно заслуживших ночной отдых. Мир и покой, порождаемый только истинными достижениями.

Теперь он готов обратиться к добрым делам. Память о Бэйбе будет увековечена в каждом большом городе, от Копенгагена до Канберры. Библиотеки, школы, больницы. Международный университет. Научные центры. Сиротские дома, основанные на новейших, прогрессивных принципах. Дети со всего света будут совершенствовать в них свои умы и тела. И рядом с ним будет Порция. Они вместе станут править величайшей в мире благотворительной империей. Станут источниками всего, что есть хорошего на свете. Быть может, все случившееся с ним было частью какого-то огромного, удивительного плана. До чего тускла была в его жизнь без великого движущего мотива, так много лет озарявшего его изнутри. Небеса направляли его. И привели к этой полной величия минуте.

Он оглядел дом с другой стороны улицы. В темноте светилось всего одно окно. Должно быть, Порция с Альбертом сидят на кухне и мирно беседуют.

Он позвонил в дверь, однако никто ему не ответил. Позвонил еще раз. Кошка спрыгнула со стены и потерлась о его лодыжки, скорбно мяуча. Нед слышал и другой скорбный звук – негромкое, плачущее пение на языке, которого он не знал. Он толкнул дверь, та распахнулась. Кошка скользнула в дом, опередив его.

– Порция? Ты здесь? Порция, это Нед.

Пение стало громче. Нед увидел свет, льющийся сквозь люк в стене кухни, и прошел в столовую.

– Порция, это я. Что ты здесь делаешь?

Черная ткань закрывала зеркало над буфетом, на низкой скамеечке сидел Питер в разорванном пиджаке и разорванном галстуке. Он выпевал, уставившись в пол, еврейскую молитву.

– Питер? Это я. Вы меня помните?

Питер поднял глаза.

– Нед? Я помню тебя. Ты Нед.

– А где Порция, где Альберт?

– Уехали. Все уехали. Сын моего брата умер, слышал?

– Куда? Куда они уехали?

– Кто знает?

Оставив столовую, Нед ринулся на второй этаж. Одежда валялась по полу, зияли платяные шкафы, в ванной валялись флаконы шампуня и тюбики зубной пасты, пол усеивали пузырьки с таблетками, щетки для волос, куски мыла. Они покинули дом в панике, в дикой спешке. Неужели они думали, что им следует бояться его? Его, Неда?

Он поспешил вниз. Стенания старика сводили его с ума.

– Куда они уехали? Вам-то они должны были сказать!

Питер ничего не ответил, но продолжал раскачиваться взад-вперед, распевая молитвы. Нед прошел в кухню, поискал молоко. Свет из холодильника упал на стол, и Нед увидел на нем конверт.

Неду Маддстоуну.

Он помнил ее почерк! После стольких лет – помнил. Он прижал конверт к щеке.

– А теперь уходи, – донесся из гостиной голос. – Уходи и никогда не возвращайся. Ты и так наделал достаточно. Уходи.

Нед сидел в машине и плакал. Она ничего ему не оставила. Только старые письма. Даже записки и той нет. Но она же не сможет спрятаться от него. При его-то власти он отыщет ее в любом уголке света.

И что потом? Допустим, он найдет Порцию. И что станет делать дальше? Запрет ее под замок? Заставит выйти за него замуж? Слишком поздно. Да и всегда было слишком поздно.

И Нед понял, что ему следует сделать. Надо вернуться домой. Все очень просто. Все очевидно. Он должен вернуться домой, уйти подальше от грохота и ужаса этого мира. Домой, где царит либо яркий свет, либо уютная тьма. Домой, где все его понимают. Туда, где покой, свобода, нежность, любовь. Дом – на любом известном ему языке – это самое лучшее, самое сильное слово. Дом. Его шведский остров. Там живут друзья, там призрак Бэйба будет приходить и снова учить его.

Он стоял на палубе, глядя назад, на Англию. Клочья бумаги летели из его ладони, вспархивая, как бабочки, за кормой. Остатки прошлого века – века, когда влюбленные писали друг дружке письма и посылали их, запечатывая в конверты. И временами, чтобы выразить свои чувства, они прибегали к разноцветным чернилам или опрыскивали почтовую бумагу духами.

Он неторопливо разодрал последнее из писем, лишь мельком глянув на половинку оставшейся в руке страницы.

Я воображаю, как твои волосы, пока ты пишешь, спадают тебе на лоб, и это заставляет меня извиваться и, пену пускать изо рта, подобно… подобно… ладно, об этом мы еще поговорим. Я думаю о твоих ногах под столом, и во мне начинают играть и искриться миллионы триллионов клеток. От того, как ты перечеркиваешь «t», у меня занимается дух. Я прижимаю конверт к губам, представляю, как ты лизнул его, и голова моя начинает кружиться. Я свихнувшаяся, спятившая, скучная, сопливая и слезливая барышня, и я люблю тебя без меры.

Нед позволил ветру вырвать из его руки и этот клочок.

Стивен Фрай родился в двадцатом веке, а умрет в двадцать первом. В процессе написания шести его книг он выпил четыреста двенадцать тысяч чашек кофе, выкурил полтора миллиона сигарет и протер девятнадцать пар штанов. Родимых пятен не имеет.