Всё тот же Амарилио и Лулу Сантос подливали масло и в споры о религии, всегда разжигавшие страсти и никогда ничем не заканчивавшиеся. Выпив вина, Лулу Сантос утверждал, что он — сержипский ученик Кропоткина, нет, он не антиклерикал старого типа, он активный обвинитель сутаны падре Винисиуса, повинной в мировой отсталости, он личный враг Бога. Постоянная полемика между Лулу и ещё молодым и вспыльчивым падре, достаточно эрудированным и хорошо аргументирующим свои высказывания, вынуждала Жоана Нассименто Фильо читать стихи Герры Жункейро[30] под бурные аплодисменты народного заступника. Доктор же, попивая хорошее вино, развлекался, слушая их доводы, возражения и дерзости. Присутствующая при этом Тереза внимательно прислушивалась к высказываниям обоих, принимая сторону то одного, то другого, в зависимости от красивости и округлости фраз падре и циничных, подчас грубых слов и богохульства Лулу Сантоса. Падре воздевал руки к небу, моля Господа о прощении присутствующих за грехи, которые, вместо того чтобы благодарить Создателя за великолепный ужин и прекрасные вина, богохульствуют, выражая сомнения даже в его существовании! На спасение, говорил он, могут рассчитывать лишь еда, питьё и хозяйка этого дома, остальные все безбожники. Безбожники во всём: Нассименто Фильо — в чтении стихов, доктор — в утверждении, что всё в этом мире начинается и кончается материей, а Боги и религии — плоды человеческого воображения, заражённого страхом, и больше ничего.

В тот вечер, когда подобная фраза была произнесена сидевшим за столом падре, доктор Эмилиано Гедес чуть позже обратился к нему с просьбой:

— Хочу попросить вас, падре, подменить совсем больного, с трудом передвигающегося по своему дому падре Сирило, который обычно приходил ко мне на завод на празднества Святой Анны, отслужить мессу, как это принято. Согласны?

— С большим удовольствием, доктор.

— Я пошлю за вами в субботу, воскресенье вы проведёте в большом доме, покрестите младенцев, обвенчаете брачующихся, отобедаете и, если захотите, останетесь на танцы в доме Раймундо Аликате, фанданго там бесподобное, а если не захотите, привезу обратно.

Но если он не верит, то почему жертвует деньги на церковь, закалывает бычков и свиней и договаривается с падре, чтобы тот отслужил на заводе мессу? Показной атеизм Лулу и его болтовню и богохульство, прорывающиеся при определённых обстоятельствах, Тереза пропускала мимо ушей, хорошо зная, сколь тот суеверен; ведь он, не перекрестившись, никогда не войдёт в зал суда. Однако доктор, так отрицательно высказывающийся о религии и в то же время приглашающий падре на завод служить мессу, ставил Терезу в тупик.

Она ему ничего не сказала, но он понял или разгадал её мысли (поначалу Тереза вообще была уверена, что доктор Эмилиано умеет их читать). Когда падре и Нассименто Фильо удалились, продолжая один читать, а другой слушать стихи Герры Жункейро, а Лулу Сантос, закурив последнюю сигару и сказав «Доброй ночи», оставил их одних в саду, доктор, взяв за руку Терезу, заговорил:

— Всегда, когда тебе что-нибудь не ясно, спрашивай меня. Не бойся меня обидеть, Тереза. Обидеть меня ты можешь, если будешь не откровенна. Ты удивлена и не понимаешь, как это я, человек неверующий, нанимаю падре отслужить мессу на заводе и ещё к тому же устраиваю праздник, так?

Улыбаясь, она прижалась к груди доктора, глядя ему в глаза.

— Я это делаю не для себя, а для других, которые меня уважают. Понимаешь? Для тех, кто верует и думает, что я верую. Люди нуждаются в религии и праздниках, у них грустная жизнь, да и разве можно, чтобы хотя бы раз в году на заводе не служили мессу, не крестили детей и не было свадебного обряда? Я выполняю свой долг.

Он поцеловал её в губы и добавил:

— Только здесь, в Эстансии, в этом доме и рядом с тобой я остаюсь самим собой. В других местах я — хозяин завода, банкир, директор предприятия, глава семьи, у меня не одно лицо, а четыре или пять. Я и католик, и протестант, и иудей…

Только в последний их вечер в саду Тереза поняла всё, что хотел он ей сказать.

Нина принесла таз и ведро, Лулу — кувшин с водой. Они были готовы помочь Терезе, но она их отпустила, — если понадобятся, позовёт.

Она одна обмыла тело доктора ватой с тёплой водой и вытерла, надушив английским одеколоном, которым он пользовался. Беря с полочки в ванной комнате одеколон, она вспомнила связанный с ним эпизод, происшедший в первые дни её пребывания в этом доме. Теперь для неё остались одни воспоминания. Каждый раз, когда по прошествии стольких лет Тереза вспоминала этот эпизод, она приходила в волнение, сейчас это было совсем некстати. Все воспоминания, ароматы, удовольствия кончились, умерли вместе с доктором. Всё и навсегда кончено, Тереза даже не может представить, что когда-нибудь что-нибудь похожее на желание у неё родится.

Она тщательно одела и обула доктора, выбрав рубашку, носки, галстук, голубой костюм, всё в спокойных тонах, как это делал Эмилиано и учил её. Нину и Лулу она позвала только для того, чтобы прибраться в комнате. Ей хотелось, чтобы всё было в порядке. Они начали приборку с постели, посадив пред тем доктора в кресло перед журнальным столиком, на котором лежали книги.

Находясь в кресле с подлокотниками, доктор Эмилиано, казалось, пребывал в нерешительности, какую выбрать книгу для чтения Терезе в этот вечер.

Ах, никогда больше не сядет Тереза у его ног, никогда не прислонит голову к его коленям, никогда не услышит его тёплого голоса, ведущего её по тёмным жизненным коридорам, уча её, как видеть в темноте, подсказывая, как разгадать и решить встречающиеся на пути загадки. Читая и перечитывая, если это было необходимо, он приобщал её к знаниям и поднимал к своему уровню.

По прибытии в Эстансию доктор был вынужден оставить Терезу в обществе одной местной служанки и под охраной Алфредана, так как неотложные дела заставили его выехать в Баию. Ко всем недоверчивая, со следами побоев на теле и разбитым сердцем, которое помнило все унижения, испытанные в доме Жустиниано Дуарте да Роза, любовь к Дану и позор от пребывания в тюрьме, позже — в пансионе, она существовала, не думая о будущем, и никак не могла прийти в себя. Тереза согласилась поехать с доктором из-за сложившихся вокруг неё тяжёлых обстоятельств, а также из уважения. Только ли уважения? И влечения, которое она испытала, когда он поцеловал её у дверей пансиона, прежде чем посадить на лошадь. Поехала, не зная, чем всё это кончится. Габи, объявив Терезе о приезде за ней в пансион доктора Эмилиано, встревожила Терезу мимолётным интересом заводчика, капризом власть имущего и, возможно, быстрым её возвращением в пансион, двери которого для неё всегда открыты.

В доме доктора Тереза взяла на себя обязанности сожительницы, не любовницы. В постели она загоралась при одном взгляде на его мужскую фигуру и при первом прикосновении его рук. Неизменной и растущей любви, которой отдалась Тереза, предшествовало сладострастие, а потом нежность, и только со временем всё это слилось воедино и стало глубоким. В остальном она продолжала жить так, как жила бы в доме Жустиниано Дуарте да Роза. С утра пораньше она принималась за уборку огромного дома, беря на себя весь тяжёлый и грязный труд, тогда как служанка прохлаждалась, следя за кастрюлями на кухне, или ходила по гостиной с цветной метёлочкой для смахивания пыли, которую уже стёрла Тереза. Молчаливый и деятельный, с седеющей курчавой шевелюрой, Алфредан ухаживал за запущенным садом, ходил за покупками и охранял дом и добродетель Терезы. С каждым днём изучая Терезу всё больше и больше, доктор ещё не знал её до конца и считал осторожность необходимой. А Тереза ухитрялась исполнять и обязанности Алфредана: только он собирался вынести мусор, как оказывалось, что она уже это сделала. Она ела на кухне вместе с работником и служанкой прямо руками, хотя ящики были полны серебряных столовых приборов.