— Никогда не видел ничего прекраснее, — поклялся Эбенайзер, которого зрелище это захватило до глубины души. Тарламера была потрепана и грязна, а её праздничный наряд загрубел и почернел от крови, в том числе её собственной. Рыжие локоны потускнели и были дико взъерошены, а борода казалась почти столь же неопрятной, как у дуэргаров. Однако, сестра была в целости и сохранности.

Улыбка Тарламеры была ничуть не меньше его собственной, а глаза светились столь же ярко. Схватив брата за уши, она потащила его вперед. Чмокнув Эбенайзера в кончик носа, она, затем, ударила его по голове. А потом пошла прочь, направляясь к лестнице, ведущей на палубу, сжимая остатки своих нар, словно смертоносную дубинку.

Эбенайзер радостно вздохнул, пребывая в восторге от этого необычайно сентиментального воссоединения. Ему не пришлось долго пребывать в раздумьях, так как шум, поднятый дворфами его клана, был способен разбудить предков. Каждый из них желал быть следующим. При этом все они высказывались насчет его техники владения топором, и просто сыпали оскорблениями направо и налево.

Здорово было вернуть их.

Каждый дворф, вновь оказавшийся на свободе, устремлялся вверх по лестнице, чтобы присоединиться к битве. Ни один не остался, чтобы помочь Эбенайзеру освободить остальных. И несмотря на свое ворчание, Эбенайзер понимал их. Будь он сам впихнут сюда проклятыми похитителями дворфов, словно сваленный в кучу уголь, никто не удержал бы его от возмездия. Даже дети рвались в бой, ничуть не меньше старших жаждя крови и не тратя времени на расшаркивание.

Так поступали все, кроме Клема, парня, приходившемуся Эбенайзеру родственником через пару двоюродных братьев. Маленький засранец задержался достаточно долго, чтобы сжать своего спасителя в быстром ожесточенном объятии. Когда дворф выпрямился, на безбородом лице его сияла широкая улыбка — а в руках был зажат молот Эбенайзера. Подняв ворованное оружие, он развернулся и метнулся к лестнице.

— Вернись, проклятый воришка! — взревел Эбенайзер, и хотя крик его был впечатляющим, он не вкладывал в него своей души. На самом деле, улыбка дворфа была такой широкой, что грозила навсегда задрать на макушку его уши. И если самому Эбенайзеру не придется вступить в бой — что ж, по крайней мере, его молот разобьет парочку черепов.

— Кого ждем? Лезвие затупилось? — раздался насмешливый дварфской голос.

Среди сородичей оскорбление это было подобно ссылке на оркского предка. Развернувшись по направлению звука, Эбенайзер ткнул пальцем в говорящего.

— Проклятье, Джестон, да ты побриться этим клинком мог бы!

— Так бы и сделал, кабы ты меня освободил.

Едва заметные умоляющие нотки в голосе сурового кузнеца поразили сердце Эбенайзера, и он засомневался в своем решении оставить этого ублюдка на потом. Подняв топор, он приготовился сделать первый удар.

— Может, заеду по тебе этим, — пробормотал он.

* * * * *

Стоявшая на верхней палубе, Бронвин услышала донесшийся из трюма крик своего друга. Первым чувством женщины было облегчение. Второй — укол беспокойства. Судя по количеству мрачных дворфов, выбиравшихся на палубу, чтобы задать своим похитителям жару грубыми импровизированными дубинками, Бронвин подозревала, что в трюме у друга помощников мало.

Она приблизилась к люку. Наемник бросился к ней, и его смертоносная сабля со свистом понеслась в её сторону. Бронвин отступила в сторону, уходя от атаки, и с силой ударила ножом, заставляя саблю отклониться вниз. Развернув скрещенные лезвия, женщина высоко и сильно ударила левой ногой. Её ботинок столкнулся с телом противника чуть выше пояса с оружием. Сабля со звоном ударилась о палубу, а мужчина отшатнулся назад — прямо в ждущие его объятия огрессы. Морячка злобно усмехнулась, сверкая клыками. Развернув человека несколько раз, словно играя в блеф слепого, огресса метнула противника назад Бронвин.

— Лови! — взревела она.

Бронвин подняла нож. Мужчина тяжело повалился на неё, придавливая своим весом. На мгновение, их глаза встретились.

Бронвин видела смерть раньше. Чаще, чем хотела бы, но никогда прежде — так близко. Жизнь уходила с лица мужчины, словно отступающий прилив. Темные глаза стали пустыми и остекленевшими. Затем, тело его отлетело назад, что заставило ошеломленную Бронвин потерять равновесие.

Огресса держала мужчину за шкирку, словно ребенок — щенка. Она с одобрением хмыкнула, замечая кровь, капающую с ножа Бронвин, а затем отшвырнула мертвеца в сторону.

Бронвин снова повернулась к трюму, и чуть не сбила с ног дворфа, который вылетел из люка, словно запущенный из пушки. Заметив молот, который тот держал в руках, она поняла источник гнева Эбенайзера. Удостоверившись, что друг не окружен врагами, она вступила в новое сражение.

Первая помощница Нарвала, очень мускулистая женщина-варвар, была зажата двумя противниками. Прижавшись спиной к мачте, она размахивала мечом. Бронвин отметила прерывистое движение клинка и огромные капли пота, усеявшие лоб женщины. Когда один из атакующих уклонился, Бронвин увидела рану, прорезавшую ключицу первой помощницы. Она не выглядела смертельной, но туника женщины пропиталась кровью, и леденящая слабость, следующая за боевыми ранами, уже навалилась на неё.

Уклонившись от двух дворфов, тащивших мужчину за руки и за ноги, Бронвин бросилась на помощь. Пытаясь освободиться, дворфской пленник извивался и бранился, но дворфы неумолимо двигались к перилам, намереваясь скинуть его вниз.

Схватив одного из нападавших на первую помощницу за волосы, Бронвин дернула его голову назад. Не колеблясь, она подняла нож и уверено провела им по горлу противника. Его испуганная мольба, краткая и быстро прерванная, привлекла внимание соратника. Он повернулся на звук лишь для того, чтобы лицо его окатила струя крови, вырвавшаяся из горла товарища.

Мужчина вскрикнул и слепо взмахнул клинком. Все еще держа за волосы мертвеца, Бронвин пригнулась, чтобы уйти от атаки. Тело вздрогнуло от удара. Бронвин выпустила его и отшатнулась назад, едва не теряя равновесие на скользкой от крови палубе.

Рабовладелец атаковал снова. Бронвин присела на корточки, успевая уклониться так быстро, что ощутила ветер. Прежде, чем противник смог обрушить на неё новую атаку, женщина напряглась и рванулась вперед, держа перед собою нож.

Клинок с силой врезался в грудь противника. Удар отразился в его взгляде, но он не осел. Мрачное выражение лица провозглашало его желание забрать женщину с собой во врата смерти. Высвободив нож, Бронвин подпрыгнула, как можно выше и сильнее выбрасывая вперед колени. Она нанесла глубокий тяжелый удар. Позабытый меч противника ударился о палубу.

— Сзади, девочка!

Крик женщины заставил Бронвин обратить внимание на битву. Она развернулась, чтобы оказаться лицом к лицу с мрачным дворфом, который готовился воткнуть шип на своей дубинке в её позвоночник. Инстинкт и память взяли верх.

— За Каменную Шахту! — вскричала она на языке дворфов, вспоминая, что старый дворфской друг рассказывал ей об объединяющей силе кличей.

Реакция её в буквальном смысле ошеломила дворфа. Он опустил дубинку и красная дымка боевой ярости покинула его взгляд. Мгновение, он пристально рассматривал Бронвин. Очевидно, он признал в ней кого-то, отличного от своих похитителей, потому что в конце концов коротко кивнул и отправился на поиски другого боя.

Но сражение было почти окончено. Шум битвы стих, сменяясь редкими ударами стали о сталь, да криками боли, некоторые из которых прерывались с холодящей резкостью. Теперь, когда грохот битвы схлынул, можно было с легкостью расслышать важный голос капитана Орвига. Он приказывал своей команде собрать погибших с обеих сторон, а вместе с тем и всех работорговцев, и скинуть их в море, потому как Умберли причитается. Это сплотило даже дворфов, которым дела не было до Морской Богини. Они восприняли задание с таким мрачным удовольствием, что даже не обратили внимания на то, что выполняют приказы огра.