А пока пришлось сидеть в зале ожидания. Фролов сел рядом со Старковым и спросил:

— Вы находите, что в прошлый раз я действовал слишком жестко?

«Милый, — подумал Станислав Юрьевич, — это по-другому называется. Жестко в хоккее действуют, а ты людей убивал».

Но после той лекции, что Иван прочел Диме, Станиславу Юрьевичу морализировать не хотелось. И он заговорил с Фроловым о церкви. Тот охотно поддержал разговор. По его словам, он не смог бы сохранять душевное равновесие, если бы не церковь. Он хорошо осознавал, что был страшным грешником, но молитвы помогали ему.

— Мы с вами проводим очистительную работу, — сказал Фролов, — может быть, нам зачтется.

В зале ожидания было душно. Утомленные люди с бледными лицами ерзали на пластмассовых креслах. Пахло шашлыками, кофе и еще тем особым, непередаваемым, связанным с аэропортом, — пахло цивилизацией.

Напротив Старкова пассажиры переругивались. Парень лет двадцати слушал радио. Постоянно шла информация о противостоянии президента и парламента.

Сидевшая рядом с парнем пожилая чета ссорилась. Мужчина с темным худым лицом в измятой кроличьей шапке не мог сам попросить парня выключить приемник и срывал злость на жене.

— А ты за них всех ходила голосовать, дура! Они теперь войну начнут.

Женщина лет пятидесяти пяти с прекрасным русским лицом успокаивающе гладила мужа по рукаву его старого пальто и философски отвечала:

— Что ж теперь сделаешь, начнут так начнут.

Ее добрые глаза смотрели на мужа, словно он был ребенок, капризный, но замечательный, которому следовало все прощать.

— Дура ты, дура, — шипел в неистовстве мужчина, оглядывая окружающих горячими черными глазами, — им-то что, они все чего-то поделить не могут. Поделят и помирятся, а мы… э-э! — он махнул рукой и на какое-то время замолчал. Но не утерпел и начал снова:

— Есть же идиоты, слушают приемник с утра до вечера.

Парень с лошадиным добродушным лицом перестал крутить ручку транзистора и откликнулся:

— Хоть какое развлечение, отец. Я пошел к буфетчице, покадриться хотел, она меня отшила.

— Ты женат? — резко спросил мужчина.

— Не-а!

— Женись, сразу веселее будет.

— Да я бы рад, но никто меня, сироту, не берет. Кому рылом не вышел, кому еще чем.

Мужчина, явно польщенный, что с ним разговаривают вежливо и даже немного заискивающе, сказал нравоучительно:

— А ты в бизнесмены иди, денег много будет, и баба найдется.

— Отец, мне тоже так казалось, — сморщился парень в улыбке. Бабы-то находятся, только какие?

— Ты хочешь сказать, что бизнесмен?

— Да вроде того.

— Непохож.

Парень вытащил из внутреннего кармана теплой куртки кошелек и показал пачку пятидесятитысячных купюр.

— Что ж ты вытащил напоказ, — прошипел мужчина, — увидят, ограбят. Хорошо, что рядом с нами люди все приличные сидят, — скользнул он глазами по Старкову и Фролову.

Старкову стало смешно.

— Пусть ограбят, — сказал парень, — я еще заработаю. Но без денег, отец, невесело, а с ними тоже ничего хорошего.

— Чего так?

— Тут пил-гулял месяц.

— Ну это бывает. Ты лучше скажи, за кого ты — за Руцкого или за Ельцина?

— Ну вот, — вступила в разговор женщина, — а сам говорит, политика ему надоела.

— Так он бизнесмен, — оправдывался мужчина. — Интересно знать — за кого он.

— За Руцкого.

— Во как. А почему?

— Он храбрый мужик. Только не победит он. Нет у него опоры.

— А армия? — не согласился мужик.

— Армия, — вздохнул парень, — имел я с ней дело. Отец, что это за армия, где офицеры и генералы воруют, а пацаны армии хуже тюрьмы боятся? Представляешь, отец, миллион обозленных пацанов с автоматами и во главе их офицеры-воры.

— Так уж все и воры?

— Может быть, и есть честные, я их, правда, не видел, — заржал парень. — Моя фирма с военным аэродромом рядом. Так, отец, я разбогател с этого аэродрома. Я у этих офицеров спрашиваю: как у вас самолеты еще летают? Они ржут и говорят: во-первых, у нас летчики хорошие, на одном крыле взлететь могут, а во-вторых, врагов внешних у нас не осталось. Мы их всех мирными инициативами насмерть задолбали.

— Офицеры, значит, плохие, а ты с ними дело имел — и хороший? — раздраженно спросил мужчина.

— Так я, отец, еще честный человек, и хорошо, что ко мне их товар попадал. А подвернись им другой!

— Ох и жук ты, — махнул рукой мужчина.

Парень захохотал и вдруг скомандовал — тихо! Послушав очередное сообщение, прокомментировал его:

— Ну и циркачи. За что люблю демократов — за откровенность. С утра до вечера к депутатам обращаются — перейдете к нам, будет вам достойная работа и деньги. Вот это агитация. Без лирики. А то патриоты начнут тянуть — родина, родина. А тут деньги на бочку — и весь разговор. Нет, отец. Не победит Руцкой.

Дело неожиданно затянулось. Человек Фролова исчез. Фролов рыскал по небольшому сибирскому городку, а вся команда расположилась в гостинице.

Станислав Юрьевич читал, Боря и Олег отрабатывали удары каратэ, Иван метался по номеру, как зверь (Старков запретил пить), а Дима лежал на кровати и смотрел в потолок. Иван не выдержал. Решил сорвать на нем зло:

— О королеве своей думаешь? — спросил он.

Дима промолчал.

— Запомни, чудак, мужики делятся на три категории: везучих, средних и невезучих. Везучим бабы сами в руки идут. Средним от жизни тоже что-то обламывается. Ну а невезучие… — Иван развел руками, — их удел страдать.

Дима, казалось не слушавший своего друга, сел на кровати.

— Слушай, — сказал он с искренним удивлением. — Все эти несчастные шлюхи вроде Нины просто быстрее многих поняли суть новой морали — деньги любой ценой. Ну а если бабенке нечем кроме своей п… заработать на сапоги и шубку, почему ей не пойти в проститутки, если в России продаются почти все? На глазах коммунисты пошли в антикоммунисты, диссиденты стали работать в КГБ. Политики сейчас говорят одно, а через месяц другое. А я как дурак назвал несчастную женщину сукой. За что?

— Ты только не заплачь, — съязвил Иван.

— Понимаешь, по их же морали, я имею право их же и убивать. Раз они провозгласили, что выживет сильнейший, так я и выживу, потому что у меня автомат.

— Как же вы со Старковым долго до всего этого доходили, — засмеялся Иван.

…Фролов все-таки нашел своего знакомого, и выяснилось, что те, за кем они приехали, жили в соседних с ними номерах. Два небритых мужика, но в костюмах и при галстуках, иногда выходили вместе на улицу.

Операцию провернули просто. Иван завел с ними компанию, пригласил их в свой номер. Пили до трех часов ночи, а потом в комнату вошли Старков, Фролов и Боря с Олегом. Мужики хоть и пьяные, но поняли все правильно. Деньги отдали без лишних слов.

— По-моему, — смущенно сказал Олег, когда садились в машину, — они не очень расстроились.

— Так ведь живые остались, — сказал Фролов, — на что, видно, не рассчитывали. Не умеют воровать, а воруют.

— Это точно, — сказал таксист (группа взяла две машины), — хуже нету, чем дилетант. Достает тут один позавчера ножик. Говорит, давай выручку, а у самого руки трясутся. Дилетант с перепугу может таких дел наворочать, что ой-ой. А вас, ребята, к девочкам отвезти? Хорошее место знаю.

— Мы же профессионалы, — спокойно сказал Фролов, — мы с девочками в другом месте гулять будем. На другом конце земли. И вообще, ты нас не за тех принял.

— Молчу, — сказал таксист и зажал в крепких белых зубах американскую сигарету.

Всю ночь третьего октября Оля слушала радио. Она хотела сначала пойти на улицу, но ей позвонил Тимофеев и попросил сидеть дома.

С утра к Снегиреву потянулись люди. Дориан Иванович принимал всех и говорил одну и ту же фразу:

— Дожили до настоящей беды. До чего еще доживем?

Дмитрий Гончаров пришел, когда по телевизору показывали танки, расстреливавшие Дом Советов.