Между тем Тэсс скрылась. Смутили ее не столько грубые похвалы Крика, сколько взгляды вошедших с ним девушек.

После ужина, когда она поднялась в спальню, все ее товарки были уже там. Горел свет, девушки в белых рубашках сидели на своих кроватях и, словно мстительные привидения, поджидали Тэсс.

Но вскоре она убедилась, что злого чувства к ней они не питают. Ведь они лишились того, чего никогда не имели. Настроение их было скорее задумчивым и созерцательным.

— Он на ней женится! — прошептала Рэтти, не спуская глаз с Тэсс. — Как это видно по ее лицу!

— Ты и вправду выйдешь за него замуж? — спросила Мэриэн.

— Да, — сказала Тэсс.

— Когда?

— Когда-нибудь.

Они подумали, что она хочет уклониться от ответа.

— Да… она выходит за него… за джентльмена! — повторила Изз Хюэт.

И три девушки, словно зачарованные, одна за другой встали с постели и босиком подошли к Тэсс. Рэтти положила руки ей на плечи, как будто хотела убедиться, что совершившееся чудо не сделало ее подругу бесплотной, Изз и Мэриэн обняли ее за талию, и все три смотрели ей в лицо.

— Странно это! Я даже представить себе не могу! — сказала Изз Хюэт.

Мэриэн поцеловала Тэсс и после поцелуя прошептала:

— Да.

— Почему ты ее поцеловала? Из любви к ней или потому, что ее целовали другие губы? — сухо спросила Изз.

— Я об этом не подумала, — простодушно ответила Мэриэн. — Я только почувствовала, как это странно… странно, что его женой будет она, а не кто-нибудь другой. Я не о нас говорю — мы-то никогда об этом не думали и только любили его. А все-таки его женой будет она, а не какая-нибудь знатная леди в драгоценных камнях и золоте, в шелку и атласе; она — такая же, как и мы.

— Вы не разлюбите меня за это? — тихо спросила Тэсс.

Фигуры в белых ночных рубашках молча наклонились к ней, словно в ее глазах искали ответа.

— Я не знаю… не знаю, — пробормотала Рэтти Придл. — Я хочу тебя ненавидеть — и не могу.

— И я тоже, — как эхо отозвались Изз и Мэриэн. — Я не могу ее ненавидеть. Что-то мне мешает.

— Ему следовало бы жениться на ком-нибудь из вас, — прошептала Тэсс.

— Почему?

— Вы все лучше меня.

— Мы лучше тебя? — шепотом переспросили девушки. — Нет, нет, милая Тэсс!

— Лучше! — возразила она настойчиво.

И вдруг вырвалась из их объятий и расплакалась истерически, прижавшись головой к комоду и повторяя:

— Да, да, да!

Разрыдавшись, она не могла успокоиться.

— Он должен был жениться на ком-нибудь из вас! — кричала она. — И теперь еще я должна была бы его убедить! Вы ему больше подходите… О, я не знаю, что говорю!

Они бросились к ней, обняли ее, но она все еще сотрясалась от рыданий.

— Дайте воды, — сказала Мэриэн. — Бедняжка, она из-за нас так плачет!

Они осторожно усадили ее на кровать и ласково поцеловали.

— Ты лучше нас, — говорила Мэриэн. — Манеры у тебя лучше, и ты ученее нас… он ведь сам тебя обучал. И ты должна гордиться этим. Да ты и гордишься, правда?

— Да, — сказала Тэсс, — и мне стыдно, что я так расплакалась.

Когда они улеглись и потушили свет, Мэриэн сказала шепотом:

— Тэсс, думай о нас, когда будешь его женой; не забывай, как мы говорили тебе, что любим его, и старались не чувствовать к тебе ненависти… И не чувствовали; мы не могли тебя ненавидеть, потому что он выбрал тебя, а мы на это не надеялись.

Они не подозревали, что при этих словах жгучие соленые слезы снова смочили подушку Тэсс. И в отчаянии она решила, несмотря на запрещение матери, рассказать Энджелу Клэру все. Пусть презирает ее тот, кем она жила и дышала, пусть мать считает ее дурой — это лучше, чем хранить молчание, которое было бы предательством по отношению к нему и почему-то казалось грехом по отношению к подругам.

Покаянное настроение Тэсс мешало ей назначить день свадьбы. В начале ноября этот вопрос еще оставался без ответа, хотя Клэр задавал его в такие минуты, когда ей трудно было устоять. Однако Тэсс как будто хотела вечно быть невестой и не вносить никаких перемен в свою жизнь.

Луга были теперь не те, что летом, но днем, перед тем как доили коров, бывало еще тепло, а так как в эту пору года меньше стало работы на мызе, то иногда оставалось время для прогулок. Солнечные лучи, падая на влажную траву, освещали сверкающую рябь осенних паутинок, которая напоминала лунную дорожку на море. Комары, не ведая, сколь кратковременно их ликование, кружились в полосе солнечного света, ярко освещенные, словно в каждом из них горел огонек, который угасал, как только покидали они эту полосу. И здесь Клэр снова напоминал ей о том, что день свадьбы еще не назначен.

Иногда он заговаривал об этом по вечерам, отправляясь вместе с ней исполнять какое-нибудь поручение, которое миссис Крик придумывала специально для того, чтобы предоставить ему случай побыть с Тэсс наедине. Большей частью ходили они на ферму, находившуюся в предгорье, проведать стельных коров, которых на время переводили туда и кормили соломенной резкой, ибо в эту пору года в жизни скота происходили серьезные перемены. Коров небольшими партиями отправляли ежедневно в этот «родильный дом», где они оставались на соломенной диете, пока не производили на свет телят, а как только теленок мог ходить, мать и ее отпрыска пригоняли назад на мызу. Пока теленка не отнимали от матери, разумеется, ее не нужно было доить, но когда телят продавали, доильщицы вновь принимались за работу.

Однажды вечером, возвращаясь в темноте на мызу, они поднялись на скалу, возвышавшуюся над долиной, и здесь остановились, прислушиваясь. Вода в речках поднялась, бурлила у запруд, журчала в дренажных трубах, заполняла все канавы; нельзя было идти напрямик, чтобы сократить расстояние, и путникам приходилось держаться горных дорог. Над долиной, невидимой во мраке, стоял многоголосый гул; им чудилось, что там, внизу, раскинулся большой город и слышится гудение толпы.

— Как будто там бродят десятки тысяч людей, — сказала Тэсс. — Они собираются на площадях, спорят, доказывают что-то, ссорятся, рыдают, стонут, молятся и проклинают друг друга.

Клэр слушал ее рассеянно.

— Крик не говорил тебе сегодня, дорогая, о том, что в зимние месяцы ему не понадобится столько работниц?

— Нет.

— Коровы перестают давать молоко.

— Да. Вчера отправили на ферму шесть или семь коров, а третьего дня — трех, и теперь их там около двадцати. Ах, так, значит, хозяину не нужна моя помощь для ухода за телятами? Во мне больше здесь не нуждаются! А я-то старалась…

— Крик, в сущности, не говорил, что ты ему больше не понадобишься, но, зная о наших отношениях, он мне сказал очень добродушно и вежливо, что я, должно быть, возьму тебя с собой, когда распрощаюсь с ним перед рождеством. На мой вопрос, как он без тебя обойдется, он ответил только, что зимой ему хватит и троих работниц. Боюсь, что я, грешный человек, обрадовался, — ведь теперь тебе придется наконец решиться!

— Мне кажется, ты не должен был радоваться, Энджел. Всегда бывает грустно, когда в человеке не нуждаются, хотя бы это и было нам на руку.

— Значит, признаешь, что это нам на руку?

Он коснулся пальцем ее щеки и сказал:

— Так-так…

— Что такое?

— Я чувствую, что ты покраснела, оттого что попалась. Но зачем я шучу? Мы не должны шутить, жизнь слишком серьезна.

— Да… пожалуй, я это поняла раньше, чем ты.

Она понимала это и теперь. Если в конце концов она откажется от него, следуя принятому ночью решению, и покинет мызу — значит, придется поступать на новое место. Теперь, когда коровы телились, на мызах не нуждались в доильщицах, и ей придется искать какую-нибудь земледельческую ферму, где не будет подле нее такого божественного существа, как Энджел Клэр. Мысль эта показалась ей невыносимой, но еще мучительнее было думать о возвращении домой.

— Будем говорить серьезно, милая Тэсс, — продолжал он, — раз к рождеству тебе придется, по-видимому, отсюда уйти, то во всех отношениях желательно и удобно, чтобы я тебя увез как свою собственность. И, не будь ты самой нерасчетливой девушкой в мире, ты бы сообразила, что так, как сейчас, вечно продолжаться не может.