— Я еще не знаю.

— Когда мы съезжаем?

— Вероятно, завтра. Это будет зависеть от вашей матери.

Дело в том, что Луиза, облачившись в глубокий траур, только что ушла из дома, чтобы нанести визит престарелой кузине, жившей недалеко от города.

— Мы никогда уже сюда не вернемся?

— Нет.

— Мы поедем в Париж?

— В Париж или Пуатье. Сегодня утром нотариус принес плохие новости.

Вы разорены.

— А!

Это слово еще не означало для них что-то ощутимое.

— Все будет продано, кроме ваших личных вещей.

— Машина тоже?

— Машина тоже.

— Как мы будем переезжать?

— На поезде.

Они слушали ее с относительным интересом, когда она говорила им о наложении ареста на имущество, и, когда она уточнила, что у них больше нет денег, Анри сразу же заявил:

— Я пойду работать.

— Твоя мать рассчитывает на тебя. На Мад тоже.

— Я попытаюсь устроиться репортером. Можно собирать вещи?

Именно это их увлекало. Перерезать нить. Уехать. Они без всяких угрызений совести разорили бы этот дом в своем нетерпении тут же начать новую жизнь и ничего не оставить в старой.

— Мад, ты мне поможешь спустить сундуки?

— Спускайте их, если хотите, но оставьте в них место и для вещей вашей матери.

Возвратившаяся Луиза застала их за работой, и они, словно Луиза не знала этого, весело бросили ей:

— Мы уезжаем!

Анри стал настаивать:

— Едем в Париж, мама. Я хочу стать репортером, а в Париже у меня есть шанс попасть в газету.

— Мы едем в Пуатье.

— Почему?

— Потому что именно в Пуатье у нас будет жилье.

Она поднялась наверх, чтобы поставить в известность Жанну; Луиза тоже, казалось, порвала все связи с домом, по которому она уже разгуливала, как по чужому.

— В конце концов, видишь ли, мне повезло в том, что моя кузина Марта в глубине души восторгается тем, что произошло. Она никогда не любила Мартино. Это какая-то старая распря между ним и ей, и она ощущает себя в некоторой степени победителем. «Я всегда это говорила твоему отцу! повторяла она. — Я знала, что все кончится таким образом». Благодаря этому я добилась даже большего, чем могла надеяться. Особенно тогда, когда я рассказала ей о второй семье Робера.

— Ты ей это рассказала?

Жанна понимала, что тут был свой расчет, своя дипломатия — именно для того, чтобы доставить дополнительное удовольствие старой даме и привести ее в наиболее благоприятное состояние духа.

— Она предложила мне квартиру, которая как раз свободна, в одном из принадлежащих ей в Пуатье домов. Она владеет почти целой улицей. Это в рабочем квартале, около железнодорожного пути, но это лучше, чем ничего, а больше всего я боюсь остаться на улице.

— Ты должна будешь платить за квартиру?

— Лишь тогда, очевидно, когда я буду в состоянии это сделать.

— Она дала тебе денег?

— Немного.

Она не стала уточнять сколько, предпочтя оставить Жанну в неведении, и это значило, что она раздобыла больше, чем те несколько тысяч франков, на которые рассчитывала сегодня утром. Теперь это были ее собственные деньги, и она начинала их охранять.

— Дети, похоже, воспринимают все это почти весело.

— Они воображают, что это будет увеселительная прогулка, что-то вроде пикника. Анри жалеет только о машине.

— Ты приняла решение?

— Сначала нужно поговорить с доктором Бернаром.

— Когда он придет?

— Завтра утром.

— Я заявила кузине, что мы уедем завтра до полудня, чтобы не находиться здесь, когда придут ставить печати и пока новость не стала достоянием всего города. Пойду собирать вещи. Тебе ничего не нужно? Они трудились допоздна, и с улицы, вероятно, странно было видеть свет во всех окнах. Дезире уходила из дома на час по одному адресу, где требовалась кухарка; Дезире уже начала читать объявления.

— На новом месте я приступаю к работе послезавтра. Думаю, там не будет очень уж тяжело, хотя хозяйка почти глухая. Ты едешь с ними?

— Я не знаю, Дезире. Сейчас-то все горят энтузиазмом. Через два дня, когда придется чистить новое жилье, готовить еду, мыть посуду, они начнут смотреть друг на друга с презрением и ссориться. Я что-то не видела Алису и ее малыша.

— Мадам Серая Мышка тоже их искала. Алиса позвонила своему отцу. Он, должно быть, взял такси или нашел друга с машиной, потому что я слышала шум мотора. Он наверх не поднимался, ни с кем не говорил, и ждал у ворот, пока его дочка сама таскала свои вещи. Не думаю, чтобы она сказала кому-нибудь «до свидания». Одной меньше! Что тебе принести поесть? Закончив мыть посуду, Дезире снова пришла посидеть у изголовья Жанны, прежде чем улечься спать.

— Ноги очень болят?

— Когда они вытянуты и в тепле — нет. Я только чувствую их излишнюю тяжесть.

— Видать, раз у тебя нет сбережений или пенсии, тебе ничего не остается, кроме как ехать с ними. Но мне жаль тебя! Ты будешь хуже, чем служанка. Едва они оправятся, они повесят на тебя всю работу по дому, а если тебе случится опять заболеть, то заботиться о тебе никто не будет. Не говоря уж о том — насколько я смогла их понять, — что у них не задержится начать попрекать тебя каждым съеденным куском хлеба. Впрочем, так бывает всегда. Моя свекровь» прятавшая банкноты чуть ли не повсюду, знала, что делает: она не хотела зависеть ни от кого, и я не знаю, что бы с ней стало, не имей она приличную кубышку, поскольку ее муж все проел до своей смерти. Теперь она чувствовала себя с Жанной на равных и пользовалась этим. Они даже поменялись ролями, потому что более или менее обеспеченное будущее было у Дезире.

— Ты заплатила в отеле по счету?

— Нет еще; признаюсь, забыла об этом.

— Думаю, что на твоем месте я попробовала бы в конце концов попасть в какое-нибудь заведение. Есть ведь и такие, в которых очень неплохо. Дезире предпочла не произносить слова «приют».

— Там, по крайней мере, никому ничего не должна. Я не представляю тебя, работающей на других.

— Я подумаю об этом, Дезире.

— У тебя, должно быть, была необыкновенная жизнь, тебе довелось повидать виды.

— Да.

— Это правда, что Лоэ не был на тебе женат?

— Кто тебе это сказал?

— Я слышала, как об этом говорили дети, и была очень удивлена. Они, вероятно, узнали это от матери.

— А та узнала от нотариуса Бижуа! — закончила Жанна. — Новости распространяются быстро. Это правда.

— Почему? Он не любил тебя? Я думала, вы жили вместе до самой его смерти.

— Мы жили вместе. Только он был уже женат.

— Он бросил свою жену? Почему?

— Он утверждал, что его женитьба была ошибкой. Он не придавал особого значения супружеству. Я тоже. Я убежала отсюда не для того, чтобы выйти замуж.

— Но, убегая, ты знала, что будешь жить с ним?

— Я убежала бы в любом случае.

— И чем ты занималась?

— Не имеет значения чем. Я хотела быть свободной женщиной. Я была гордой.

— Ты такая и сейчас, разве не так?

— Думаешь? Возможно. Гордая или смиренная. Может быть, это сводится к одному и тому же? Я встретила Лоэ, когда он проводил отпуск у своей тетки.

— Разве он не был намного старше тебя?

— Не намного. На десять лет. Он писал в газетах, интересовался кучей вещей. Он действительно был очень умным и образованным.

— А зачем вы уехали в Южную Америку?

— Это был отчаянный поступок. Как-то вечером в баре кто-то предложил ему поехать туда и взять на себя руководство газетой, которую некая группа экспортеров собиралась основать. Он ответил «да». Мы сели на пароход через неделю, имея денег только на то, чтобы заплатить за проезд, а должны мы были добраться до Буэнос-Айреса. Это тебя забавляет?

— Я представляла твою жизнь иначе.

— Было и хорошее и плохое. Эта газета так никогда и не появилась на свет, и мы какое-то время жили в грязном отеле, задаваясь вопросом, не должен ли консул вернуть нас на родину, потом Лоэ все-таки основал газету, политическую газету, а потом была история с пятнадцатью тысячами винтовок. Это прекрасная история, но было бы слишком долго рассказывать ее тебе во всех подробностях. В то время страны Южной Америки, а в каждой стране — различные партии, постоянно находились в поисках оружия, чтобы развязывать войны или устраивать государственные перевороты.