— Мои родители все время работали, — она стала гладить кромку посуды пальцем, обводя ее по кругу. — Их рекомендации ограничивались: «Учись хорошо, чтобы ты могла пробиться в жизни», «Веди себя прилично, чтобы люди чего дурного не подумали», «Поешь суп и убери в холодильник, когда остынет».

Теперь я обречённо хмыкнул. Родители и их установки — спонсор роскошной жизни вашего психолога. Паршивая безнадёга. Как ни старайся, дров все равно наломаешь.

— Когда их не стало... — Уилсон хотела продолжить, замялась откашливаясь. Я утешительно погладил ее по плечу. — Мне было восемнадцать. Одна во взрослой жизни. Без цели, без пути, без плана. Подсказать некому, спросить тоже некого, — она пространно махнула свободной рукой. — Покопалась в голове, в воспоминаниях. Подумала, вдруг соберу по крупицам рецепт жизни. А его там нет, — Кейт постучала ногтем по стенке кружки, будто проверяя ее прочность. — Выяснилось, что мне не рассказали, как жить эту жизнь. Я живу и не знаю, как должно быть. Как правильно и как надо. Болтаюсь по свету, сквозь года и время, словно щепка в океане. Мне даже компаса не дали.

Кейт замолчала, украдкой потерла щеку, надеясь, что я не замечу.

— Птичка, — я поставил кружку и ласково прижал Уилсон к себе. — Мы со всем разберемся. Нас ведь двое. А две головы лучше, чем одна.

Она всхлипнула, поставила напиток себе на коленку, позволяя голове утомлённо лечь на мою грудь. Я гладил ее шелковистые, прохладные волосы, баюкая в своих руках, веря, что смогу дать тихую гавань, стану компасом, светом, помогут найти потерянный фарватер и цель в безбрежном существовании.

— Прости, — выдавила Кейт отстраняясь. — Не собиралась жаловаться.

— Все в порядке. У нас выдалась беседа о жизни, — я поправил сползший плед. — Грех не воспользоваться.

— Как думаешь, — она вскинула голову наверх, — там кто-нибудь есть? Я имею в виду не условного бородатого мужика, а… ну не знаю, — Уилсон протяжно выдохнула. — Законы вселенной. Невидимые силы, которые управляют нашими жизнями. Небеса такие смотрят сейчас на нас с тобой и смеются, — она поставила кружку, соскочила на землю и принялась размахивать руками, крича в бескрайнюю пустоту ночи. — Эй! Посмотрите на них! Два идиота! — Уилсон мучительно, неестественно рассмеялась, плед забавно развевался на манер плаща. — Сидят тут, боятся, переживают. Ничтожные букашки. Мнят свои жизни самыми важными, — она вытянула руку и показала небу средний палец. — Пошли вы!

Я улыбнулся, делая пару щедрых глотков. Чай проскользнул в желудок горячим комом.

— Надеюсь, они тебя не услышали. Иначе нам несдобровать, — подколол я.

— Ой! В жопу их, — Кейт взгромоздилась обратно на багажник. — Потому и боязно что-то планировать. Хочешь насмешить бога — расскажи ему о своих планах (Вуди Аллен).

— Конфуций?

— Джейсон Стэтхэм.

Меня пробрал нездоровый, наполненный откровенной тревогой смех. Какая же, блять, правда. В какой момент моей жизни все пошло под откос? Кейт понесло в сторону философских, пространных рассуждений.

— Может наша жизнь — это сон собаки?

— Чего? — я принюхался к чаю. — Ты туда алкоголь не добавляла?

— Да ну тебя! — она подрыгала ногой от возмущения.

— Какой собаки, Уилсон?

— Ты ведь знаешь про сериал «Лост»? — я утвердительно кивнул. — Все так ждали его развязку, объяснение, ответы. Сценаристы очень закрутили, — пустилась она в пояснения. — В начале каждой серии Симпсонов Барт пишет на доске какие-то слова. Так вот, он написал фразу: «Финал «Остаться в живых» — это был сон собаки. Смотрите нас!»

— О, это многое объясняет, — согласился с персонажем известного мультфильма. — Правда собаке, которая видит сон о нас, не завидую.

— Точняк, — буркнула Уилсон в кружку.

На улице становилось холоднее. Редкие порывы ветра то и дело лизали кожу, поднимая короткие волосы на затылке, прячась за шиворотом пальто ледяными щупальцами.

— Не замёрзла?

— Не. Все в ажуре.

— В ажуре.

«Блокнот не взял».

— Я тебе дома продиктую, — опять читала мои мысли Кейт.

— У нас установилась ментальная связь, не иначе, — я не удивился ее догадливости. Мы начинали привыкать друг к другу.

По правде говоря, порой меня посещали потрясающие до глубины души своей метафизикой мысли, не свойственные мне раньше. Я человек материалист, четких, прикладных взглядов, вдруг поддавался раздумьям. А не суждено ли нам быть вместе? Может мы созданы друг для друга, как инь и янь? Добро и зло. Свет и тьма. Одно не может без другого. Четко подходит своей противоположности, вставая на правильное место в мире. Откуда это навязчивое чувство целостности с тем, кого узнал недавно? Чувство, будто я… Подходящее определение вертелось на языке, никак не желая сложиться в ёмкое по смысловой нагрузке слово.

— Ментальная, ага, — поехидничала Кейт. — Наручниками.

— Допро-о-ос-и-ишься, Уилсон, — я цокнул языком.

— Обязательно, — кокетливо отозвалась она, начиная крутить головой по сторонам. — Классное место. Надо приехать сюда днём как-нибудь.

— Да, — не мог не согласиться. — Сейчас отмечу на карте.

Я достал смартфон, проставляя метку возле озера. К моему удивлению, на противоположной стороне оказалась зона отдыха, где можно снять уютный домик для двоих.

«Как-нибудь обязательно съездим сюда. Отдых от негатива нам точно не помешает».

— Расскажи про свой новый дом, — неожиданно попросила Кейт, рассматривая крошечные огни за густой порослью другого берега. — Какой он?

Я убрал телефон, продолжая держать в памяти фотографии уединённой обстановки внутри деревянных домиков. Манящий теплым светом камин с разожженным огнем, просторная кровать, туманное утро, в котором ты не чувствуешь пустоты, находясь рядом с дорогим тебе человеком.

— Пустой, — пришло на ум самое подходящее слово. — Мой дом пустой и одинокий.

Я вспомнил, как перевозил вещи, находясь в прострации событий. Обустроил только кабинет, погружаясь в план поиска преступника. Спал на голом матрасе, ведя спартанский быт. После целого дня суеты, беготни с попытками совместить бизнес и расследование я входил в темную не обжитую прихожую. Замирал на пороге, шаря глазами по голым стенам, вдыхал пыльный запах одинокого дома и до боли сжимал кулаки, зверея от того, что мою жизнь отобрали.

— Я тоже боюсь одиночества, — рука Уилсон, держащая кружку, дрогнула.

Она вся вдруг сжалась в напряжённый комок, становясь уязвимой маленькой девочкой, в жизни которой светлых моментов было слишком мало. Неторопливый, размеренный рассказ, наполненный болью одиночества и безнадежностью, зазвучал в уединении ночной тиши:

— У меня была подруга Кэсси. Мы познакомились в группе поддержки жертвам насилия. Единственная подруга, которая у меня была, — на лице Кейт мелькнула слабая тень улыбки. — Я всегда старалась не сближаться с людьми, помня, что они могут уйти, а это всегда больно. Каждый раз попадаюсь на эту удочку.

Я покачал остатки чая на дне кружки, не зная, чем занять руки. Допил их и убрал посуду. Кейт тоже протянула мне пустую кружку.

— Кэсси была моей поддержкой, — продолжила Уилсон рассказ. — Ко всему прочему, она устроилась в то же кафе, где работала я. Начальник у нас был знатный мудак. Чуть что, сразу повышал голос и говорил всякие мерзости, — меня передёрнуло от отвращения. — Она всегда защищала меня.

Кейт замолчала, разглядывая плотную стену деревьев. Ветер встревоженно шелестел в ночи, нашептывая неразборчивые, зловещие фразы. Я отделился от машины, вставая перед Уилсон. Она вытянула руки, обняла меня, без слов прося защиты.

— Когда Кэсси уехала, заступаться за меня стало некому. Однажды я опоздала на работу. Проспала банально, — приглушённым голосом рассказывала Кейт, теребя пальцами мое пальто. — Начальник начал возмущаться, повышая голос все сильнее и сильнее. Пока не перешел на жуткий крик. Тогда это случилось первый раз. Я думала, что умираю. Что у меня сердечный приступ или вроде того.