— Как дела со Стивом? — с хитрым прищуром поинтересовалась женщина.

— Ох, — я издала мученический вздох, следующие полминуты сосредоточенно мешая сахар в кружке. — Я не могу, — наконец призналась, когда от последней белой крупицы не осталось и следа.

— Почему? Он ведь хороший парень, правда, — Лиза изучала меня, чуть склонив голову. — Ты ведь знаешь, что он один потому, что его бывшая жена умерла. Стив только недавно оправился. Хочет начать жизнь заново. С хорошей девушкой.

Я раздосадованно заныла.

— Почему из всего города именно я? Нет, я не жалуюсь на мужское внимание, просто… — повисла пауза, в которой Лиза покорно ждала ответа. — Не могу представить никого рядом с собой, кроме отца Амели.

— Неужели он настолько хорош?

— Он, — я сделала паузу, — идеален. Правда. Это не преувеличение. Его никто не сможет заменить.

— Камилла, — мое имя, произнесенное ей, было полно печали, — Ты не должна пытаться найти замену. Стив — совершенно другой человек.

— Но я не могу. Не знаю, я… — запыхтев, я взмахнула руками, усталая от собственных эмоций. — Я все равно пытаюсь в каждом разглядеть его черты, привычки, хоть что-нибудь. Несознательно.

Лиза хмыкнула, но не насмешливо, скорее обречённо. Она помогла мне справиться с многими проблемами и переменами в жизни. Победить панические атаки, осознать и принять статус матери, к которому я оказалась категорически не готова. Научила уверенности, помогла обрести стойкость. Единственное, что ей никак не удавалось, это внушить мне — Люцифер не вернётся в мою жизнь. Не найдется другого такого. И больше нет вариантов, кроме как дать дорогу переменам на личном фронте.

Проблема заключалась в том, что я все ещё его любила. Слишком сильно, чтобы вырвать из сердца. К тому же рядом со мной каждый день было маленькое напоминание о нем — наша дочь. От отца она унаследовала упертый характер и темные карие глаза, глядя в которые я каждый раз видела Люцифера. Разве можно полюбить другого с таким напоминанием рядом? Зная, что тот самый лучший мужчина в твоей жизни существует. Он жив, он где-то там. И пока этот факт неизменен, ты ничего не можешь поделать с собой. К тому же тебе приходится делать выбор не в пользу своих чувств, а безопасности.

Я почувствовала давящее отчаяние, нависшее надо мной тяжким грузом. Подвешенной в воздухе, на перепутье миров. И у меня никак не получалось сделать выбор.

Я взяла телефон и после короткого колебания открыла диалог со Стивом. Курсор задорно мигал, призывая сделать шаг вперёд. Я смотрела на него, раздумывая, решаясь. В итоге заблокировала экран и убрала телефон, так и не набрав сообщение.

Лиза вопросительно подняла брови.

— Хотела написать Стиву, что мы можем попробовать. Не знаю, может стоило себя заставить.

— Камилла, не нужно себя заставлять, — с печалью в голосе произнесла она. — Дай себе время. Сколько потребуется. Год, два, хоть десять. Не нужно насиловать свою душу. Просто однажды ты поймёшь, что готова. Тогда не придется себя мучать.

Скрип тормозов почтового фургона ворвался в нашу беседу. Почтальон опустил стопку корреспонденции в мой ящик и махнул нам рукой.

— Пойду заберу, — я вскочила со стула, обрадованная тем, что появился шанс избежать дальнейшего развития диалога.

В ящике обнаружились местные газеты, счета и плотный белый конверт с официальным штемпелем и мои новым именем. Я удивленно покрутила его в руке, размышляя, что за информацию понадобилось сообщить мне. Вернувшись в дом, торопливо вскрыла письмо, спешно поглощая строки одну за одной. Желудок скрутило в узел, сердце забилось в ускоренном ритме. Обстановка подернулась мутной пеленой, в голове противно зазвенело, будто я сейчас упаду в обморок.

Я приложила руку ко рту, чувствуя, как по щекам текут слезы, и вот-вот я разрыдаюсь во весь голос. Информация, указанная в письме, оказалась, без преувеличения, вводящей в полное оцепенение.

— Что случилось? — Лиза обеспокоенно подошла ближе.

— Его… — слова не находились.

Преодолевая слабость шока, я устремилась в спальню, открыла небольшой ящик, где хранила документы, и нашла маленькую, металлическую коробочку из-под печенья. Внутри лежали два потёртых листа. Я взяла тот, что побольше, развернула, приглаживая измятую в порыве эмоций поверхность. Надписи хоть и пострадали, но читались довольно легко. Пусть я помнила текст наизусть, мне было критически важно увидеть своими глазами эти строки.

Сожги это письмо, вместе с мыслями обо мне (уверен, пепел непременно развеешь по ветру с каким-нибудь крепким словцом). Отпусти прошлое, дай новому наполнить кажущуюся безнадежной действительность.

Я перечитала их несколько раз, закрыла глаза, стараясь делать глубокие вдохи, медленно, но верно осознавая действительность. Письмо, полученное сегодня, всколыхнуло во мне настоящую бурю из разрозненных ощущений. Я стояла одна в комнате, держа прощальное письмо Люцифера, принимая решение.

Важное. Окончательное. Такое, пути назад в котором не будет.

Маньяк. Начало апреля

В Линден я прибыл под прикрытием ночи, моего верного соратника. Заехал со стороны старой дороги. Ей жители пользовались только в крайних случаях. Сейчас был именно такой случай.

Машину пришлось оставить в лесополосе, закутаться в худи и, задействуя все свои охотничьи инстинкты, передвигаться в сторону церкви.

Моим помощником, как и всегда, был остро наточенный нож. Я презирал огнестрел. Слишком просто, слишком отстраненно.

Зарезать человека — очень интимный процесс. Его кровь на твоих руках, ощущение тепла. Прикосновения, тесные и горячие. Последние удары сердца, птицей рвущегося наружу под адреналином. Хриплое, ослабевающее дыхание, напитывающее мою сущность. Я прикасался к душе, вбирал ее, становясь сильнее.

В пристройке к церкви горел теплый, весенне-приветливый свет. Кажется, меня там ждут, согреют, примут, простят. Я не тешил себя надеждами. Понимал, что мне не будут рады, но и я не пришел сюда с миром.

Тихо прокравшись внутрь, прислушался к звукам, чутьем, отточенным годами, улавливая свою цель.

Гудси стоял на кухне, спиной ко мне. Он методично размешивал напиток в чашке, совсем не подозревая, что я уже здесь. Дышу ему в затылок, хочу задать последний вопрос перед тем, как он отправится к тому, кому служит.

— Я уже и не надеялся на твой визит, — вдруг раздался его сдержанный голос. — По правде сказать, ждал тебя раньше.

Я опешил, примерзая к тому месту, где стоял. Пальцы сжались на деревянной рукояти. Сценарий, разыгранный в голове, сорвался, и меня обуяла паника. Впервые мой объект был готов к моему визиту.

— Ты хочешь узнать, почему я не воспитывал тебя?

Пастор продолжал мешать сахар. Звонкое бряканье ложки о стенки кружки больно било по нервам.

— Почему не уговорил твою мать развестись и не взял ее в жены?

Он перечислял вопросы с холодностью, будто они его не трогали, как и наша встреча, как и факт родства.

Медлительным жестом, присущим людям, владеющим ситуацией, Гудси положил ложку на стол, с металлическим звуком клацнувщую о его поверхность в тишине.

Я молчал. Ждал исхода заготовленной речи, просчитывая сколько у меня есть возможностей нанести удар.

— Я никогда не любил твою мать. Она была хороша как любовница. Но такая жена, увольте, — пастор хмыкнул, безмятежно сделал глоток чая, продолжая бесстрашно стоять спиной. — Я был молод и беспечен. А она моей прихожанкой, и не прочь развлечься.

Омерзение скрутило желудок. Я готов был броситься на него прямо сейчас, но он как почувствовал, продолжая свою гадкую речь:

— Она говорила, что твой отец вечно пропадает на работе, совсем не уделяя ей времени и внимания, которого она так жаждала.

Гудси нарочно не звал мать по имени, отстраняясь.

— Когда она забеременела, то пришла ко мне на исповедь, рассказала об этом совсем буднично, словно ее не пугал такой неприглядный факт. Оказалось, они с Тэдом, твоим отцом, никак не могли завести ребенка. Твоя мать ходила к врачу, у нее не нашли проблем. Тэд отказался обследоваться, боялся задеть свое самолюбие результатами. Тогда она решила найти того, кто поможет ей.