Обычно, когда Альенор поднималась на крепостную стену замка на закате, она смотрела на юг, наблюдая за игрой света и сменой красок в небе над горами. Но в последнее время, когда весна повернула на лето, которого они все ждали, Альенор стала подниматься на северную стену и ходила взад и вперед мимо амбразур, словно стражник, или, облокотившись на холодный шершавый камень, смотрела вдаль, кутаясь в шаль от холода, все еще наступавшего после захода солнца.

Будто могла проникнуть взглядом до самого Сенцио.

Шаль была новая, привезенная из Квилеи гонцами, об их появлении заранее предупредил ее Баэрд. У гонцов были послания, которые, если все сложится правильно, могли перевернуть кверху дном весь мир. Не только Ладонь — Барбадиор тоже, в котором, по слухам, умирал император, и Играт, и саму Квилею, где Мариус мог не уцелеть именно из-за того, что он делал для них.

Гонцы из Квилеи заехали по пути в форт Ортиц, чтобы, по обычаю, выразить уважение хозяйке замка Борсо и передать ей подарок от нового короля Квилеи: окрашенную в цвет индиго шаль, цвет, который почти невозможно встретить на Ладони и который, как ей было известно, носили в Квилее только самые знатные люди. Очевидно, Алессан много рассказывал Мариусу о ее участии в его делах все эти годы. И это хорошо. Кажется, Мариус Квилейский был одним из них; собственно говоря, как объяснил Баэрд в тот день, когда Алессан уехал на перевал Брачио, а потом дальше на запад, Мариус был во всем этом ключевой фигурой.

Через два дня после отъезда квилейцев у Альенор появилась привычка совершать весенние прогулки верхом, которые случайно уводили ее так далеко от дома, что она пару раз оставалась ночевать в соседних замках. И в этих случаях передавала особые послания некоторым особым людям:

«Сенцио. До дня летнего солнцестояния».

Вскоре после этого в замок Борсо приехали торговец шелком, а потом певец, который ей нравился, и привезли слухи о крупной переброске войск барбадиоров. Дороги совершенно забиты наемниками, марширующими на север, сказали они. Она лукаво и озадаченно подняла брови, но в эти вечера позволила себе выпить больше вина, чем обычно, и потом по-своему вознаградила обоих мужчин. Теперь, на закате, стоя на крепостной стене, она услышала сзади шаги. Альенор их ждала.

Не оборачиваясь, она сказала:

— Ты чуть не опоздала. Солнце уже почти село. — Что было правдой: краски в небе и на легких, подсвеченных снизу облаках потемнели, розовый цвет сменился красным и пурпурным, доходя почти до цвета индиго, как у шали на ее плечах.

Элена встала на парапет.

— Простите, — невпопад сказала она. Она всегда извинялась, так как все еще чувствовала себя неловко в замке. Она ступила на дорожку для стражи рядом с Альенор и посмотрела вдаль, на сгущающуюся тьму над весенними полями. Легкий бриз развевал ее длинные желтые волосы вокруг плеч.

Предлогом ее появления в замке было то, что она стала новой фрейлиной Альенор. Она привезла в Борсо двух своих малышей и немногочисленные пожитки через два дня после окончания дней Поста. Посчитали удачной идеей, чтобы она устроилась тут задолго до того времени, когда это будет иметь значение. Как ни удивительно, по-видимому, могло действительно наступить такое время, когда ее пребывание в замке будет иметь значение.

Томаз, высокий пожилой воин из Карду, сказал, что одному из них необходимо остаться здесь. Томаз, явно не выходец из Карду, и также явно не желавший открыть, кто он такой на самом деле. Это Альенор не волновало. Главным было то, что Баэрд и Алессан ему доверяли, а в данном вопросе Баэрд полностью полагался на мнение этого смуглого человека с впалыми щеками.

— Кого вы имеете в виду, говоря об «одном из них»? — спросила Альенор. Они были вчетвером наедине: она сама, Баэрд, Томаз и та рыжая девушка, которой она не нравилась, Катриана.

Баэрд долго колебался:

— Одного из Ночных Ходоков, — в конце концов ответил он.

При этих словах Альенор подняла брови, но ничем не выдала своего изумления, кроме короткого взмаха руки.

— Правда? Здесь? Они все еще существуют?

Баэрд кивнул.

— Это там ты был вчера ночью, когда уходил из замка?

Через мгновение Баэрд опять кивнул.

Катриана заморгала от удивления. Она умна и довольно красива, подумала Альенор, но ей еще многому предстоит научиться.

— И что ты там делал? — спросила Баэрда Альенор.

Но на этот раз он отрицательно покачал головой. Она этого ожидала. С Баэрдом нельзя переступать границы, но ей нравилось испытывать их на прочность. Однажды ночью, десять лет назад, она точно узнала, где проходит его граница его тайн, по крайней мере в одном измерении. Может быть, это и удивительно, но с того времени их дружба стала еще крепче.

Теперь он неожиданно улыбнулся:

— Ты могла бы, конечно, всех их разместить здесь, не только одного.

Она изобразила на лице легкое отвращение, притворное лишь отчасти.

— Одного достаточно, благодарю. Если это соответствует вашим замыслам, каковы бы они ни были. — Эти последние слова она адресовала старику, замаскированному под кардунского воина. Цвет его кожи был подобран очень хорошо, но она знала о методах маскировки Баэрда. За эти годы они с Алессаном появлялись здесь в самых разнообразных обличьях.

— Я не совсем уверен, что это наши замыслы, — откровенно ответил Томаз. — Но так как нам необходим якорь для того, что Баэрд задумал попробовать сделать, одного человека в замке достаточно.

— Достаточно для чего? — снова спросила она, не ожидая ответа.

— Достаточно, чтобы я мог пустить в ход свою магию и найти это место, — откровенно ответил Томаз.

На этот раз хлопала глазами она, а Катриана выглядела невозмутимой и смотрела свысока. Это было нечестно, решила Альенор после: девушка наверняка знала, что старик — чародей. И поэтому не среагировала. У Альенор хватило чувства юмора, чтобы находить их соперничество забавным, и ей даже стало немного жаль, когда Катриана уехала.

Через два дня появилась Элена. Баэрд сказал, что это будет женщина. Он попросил Альенор позаботиться о ней. В ответ на это она тоже подняла брови.

Стоя на северной стене, Альенор оглянулась через плечо. Элена поднялась наверх без плаща и теперь плотно обхватила себя руками за локти. Чувствуя беспричинное раздражение, Альенор сорвала с себя шаль и набросила на плечи женщины.

— Тебе следовало уже знать, — резко сказала она, — здесь становится холодно после захода солнца.

— Извините, — снова повторила Элена, быстро пытаясь сбросить шаль. — Но вы теперь замерзнете. Я пойду вниз и что-нибудь принесу для себя.

— Оставайся на месте! — рявкнула Альенор. Элена замерла, в ее глазах появился испуг. Альенор смотрела мимо нее, мимо темнеющих полей и вспыхивающих внизу огоньков. Это в домах и на фермах зажигали свечи и камины. Она смотрела мимо них, ее взгляд под первыми вечерними звездами устремился на север, воображение уносило ее далеко за пределы видимости, туда, где теперь должны были собраться вместе все остальные.

— Останься, — повторила она мягче. — Останься со мной.

Голубые глаза Элены в темноте раскрылись шире, она тоже смотрела вдаль. Лицо ее было серьезным, задумчивым. Неожиданно она улыбнулась. И затем, что еще более удивительно, подвинулась ближе и взяла Альенор под руку и притянула к себе. На секунду Альенор застыла, потом расслабилась и прижалась к ней. Она попросила общения. Она даже не могла вспомнить, как давно не просила об этом. Совершенно другой вид интимных отношений. В последнее время ей казалось, будто внутри нее разрушается нечто жесткое и твердое. Она ждала этого лета столько лет, что бы оно ни принесло с собой.

Что говорил тот юноша, Дэвин? Насчет того, что им дозволены не только преходящие желания, если только верить, что заслуживаешь этого. Никто не говорил ей таких слов за все эти годы после того, как Корнаро из Борсо погиб, сражаясь с барбадиорами. В то мрачное время его молодая вдова, его новобрачная, оставшись в высокогорном замке наедине со своим горем и яростью, вступила на дорогу, которая сделала ее такой, какой она стала.