– С удовольствием, парень. С удовольствием. – Он постучал трубкой по ящику, выбивая пепел, и поднялся. – Принесу еще рому, парень. Чем больше, тем лучше.

Между тем подготовка к экзекуции закончилась. Не то чтобы на нее требовалось много времени, но старшина требовал порядка во всем. Из трех сержантских алебард соорудили треногу, связав их так, чтобы вся конструкция была на пару фунтов выше человеческого роста. Рукояти воткнули в сухую землю, а четвертую алебарду привязали поперек на высоте подмышек.

Сержант Хейксвилл лично выбрал двух барабанщиков. Именно они всегда отправляли наказание, внося в жестокий процесс некоторый элемент человечности. Хейксвилл, однако, отобрал самых здоровых, самых сильных парней, после чего, взяв у старшины пару плетей, заставил их потренироваться на дереве.

– Работайте не только рукой, но и телом, – наставлял он. – Рука должна продолжать движение и после того, как розга прилегла к спине. Вот так. – Хейксвилл взял прут и продемонстрировал удар на стволе дерева. Потом показал, как бить с оттяжкой. – Я и сам этим занимался, когда был барабанщиком, и всегда справлялся с работой отлично. Считался лучшим во всем батальоне. Никому не уступал. – Убедившись, что урок усвоен, и дав еще несколько указаний, сержант сделал на конце каждого из кожаных ремней по нескольку надрезов. – Так они будут лучше рвать кожу, – объяснил он. – Сделаете работу хорошо, и каждый получит вот это. – Хейксвилл показал им две золотые монетки, часть его добычи. – Пусть ублюдок больше не встанет. Это и в ваших интересах, потому как если Шарпи оправится, он вам обиды не простит. Так что, как говорится в Писании, загоните его под землю.

С этими словами Хейксвилл повесил ремни на алебарду и отправился на поиски врача. Мистер Миклуайт сидел в своей палатке, пытаясь завязать белый галстук, ибо считал долгом явиться к месту наказания при полном параде. Увидев Хейксвилла, он хмыкнул.

– Еще ртути?

– Нет, сэр. Я излечился. Благодаря вашему волшебному искусству. Чист как стеклышко, сэр.

Узел опять расползся, и Миклуайт выругался. Хейксвилл ему не нравился, но, как и все в полку, врач побаивался сержанта. В глубине его детских глаз темнело что-то совершенно дикое, брутальное, и хотя Хейксвилл всегда держал себя учтиво и даже подобострастно в присутствии офицеров, Миклуайт ощущал исходящую от него неясную угрозу.

– Так что вам тогда нужно?

– Майор Ши попросил замолвить словечко, сэр.

– А сам он со мной поговорить не мог?

– Вы ведь знаете майора, сэр. Его мучит жажда. День-то жаркий. – Лицо сержанта задергалось. – Это касается осужденного, сэр.

– И что?

– Этот Шарп, сэр, он смутьян. От него одни неприятности. Про то все знают. Вор, лгун и плут.

– Другими словами, красномундирник. И что?

– Майор Ши, сэр, не очень-то хочет видеть его, так сказать, среди живых. Вы меня понимаете, сэр? Сколько я вам должен за лечение? – Хейксвилл протянул золотую монету, хайдери, которая приравнивалась к двум шиллингам и шести пенсам. Монета никак не могла быть платой за лечение сифилиса, поскольку стоимость лечения вычиталась из заработка сержанта, а раз так, то она могла быть только взяткой. Миклуайт посмотрел на нее и кивнул.

– Положите на стол.

– Спасибо, сэр.

Выпроводив сержанта, Миклуайт надел сюртук и опустил в карман монету. Нужды во взятке не было – в батальоне все знали, как не любит врач возиться с жертвами порки. Он считал это пустым занятием, потому что в большинстве случаев они все равно умирали, успев за время лечения испачкать, а то и привести в негодность больничный тюфяк. Если же он снимал кого-то с треноги и через некоторое время ставил на ноги, такие чаще всего не выдерживали продолжения. В общем, принимая во внимание все обстоятельства, разумнее и экономнее дать человеку умереть с первой попытки. Милосерднее, и денег на лекарства уходит меньше. Застегивая пуговицы, Миклуайт думал о том, чем насолил Хейксвиллу этот Шарп, что сержант так хочет его смерти. Не то чтобы врача это особенно интересовало, ему просто хотелось поскорее закончить кровавое дело.

33-й выстроился под послеполуденным солнцем. Четыре роты стояли напротив треноги и по три с каждой из боковых сторон, так что десять рот образовывали вытянутый прямоугольник, в котором тренога занимала место длинной стороны. Офицеры восседали перед своими ротами на конях, тогда как майор Ши, его заместители и адъютант расположились за треногой. Мистер Миклуайт, укрывшись от солнца под широкополой соломенной шляпой, стоял чуть в стороне. Майор Ши, успевший подкрепить силы араком, оглядел строй и, удостоверившись, что все в полном порядке, кивнул Байуотерсу.

– Начинайте, старшина.

– Есть, сэр! – Байуотерс повернулся и зычным голосом распорядился привести нарушителя.

Барабанщики замерли, нервно сжимая розги. Из всех присутствующих только они были без мундиров, остальные изнывали под солнцем, одетые по полной форме. Позади рот собрались женщины и дети. Мэри Биккерстафф отсутствовала. Хейксвилл, жаждая насладиться видом чужих страданий, искал взглядом молодую вдову, но та, по-видимому, предпочла остаться в палатке. Пришедшие женщины, как и стоящие в строю мужчины, были молчаливы и угрюмы. Шарпа многие знали и любили, и сержант понимал, что эти люди не питают к нему теплых чувств, но Обадайя Хейксвилл никогда не переживал из-за таких пустяков. Сила не в том, что ты нравишься, а в том, что тебя боятся.

Шарпа подвели к треноге. Он уже был без головного убора и по пояс раздет. Бледное тело, как и белые, посыпанные мукой волосы, странно контрастировало с темным, загорелым лицом. Шел Шарп уверенно и ровно, потому что, хотя в желудке у него и плескалась едва ли не пинта рома, алкоголь, похоже, так и не произвел ожидаемого эффекта. Ни на Морриса, ни на Хейксвилла Шарп не смотрел.

– Руки поднять, – негромко приказал старшина. – Стать к треноге. Ноги расставить. Вот так. Молодец.

Шарп послушно исполнил приказ. Два капрала привязали его ноги к алебардам, потом проделали то же самое с руками. Закончив с узлами, капралы отступили.

Старшина достал из сумки сложенную полоску кожи с глубокими отметинами.

– Открой рот, парень, – проговорил он. От Шарпа пахло ромом, и старшина, удовлетворенно кивнув, засунул кожаный кляп ему между зубов. Кляп служил двум целям: заглушал крики жертвы и предохранял язык от возможных укусов. – Держись, парень. Не подведи полк.

Шарп кивнул.

Байуотерс отступил в сторону и вытянулся по стойке «смирно».

– Заключенный к наказанию готов, сэр! – доложил он майору Ши.

Майор взглянул на врача.

– Все в порядке, мистер Миклуайт?

Миклуайт даже не взглянул на Шарпа.

– В полном порядке, сэр.

– Тогда, старшина, приступайте.

Байуотерс повернулся к барабанщикам.

– Исполняйте, парни! Выше пояса и в полную силу. Барабанщик! Начинай.

Третий барабанщик стоял за экзекуторами. Подняв палочки, он выдержал короткую паузу и опустил первую.

Барабанщик справа взмахнул рукой и с силой хлестнул Шарпа по спине.

– Раз! – выкрикнул Байуотерс.

Кожаный кнут прочертил между ключицами красную полоску. Шарп вздрогнул, но туго затянутые веревки ограничивали свободу движений, и только стоявшие вблизи заметили пробежавшую под кожей мускульную дрожь. Шарп поднял голову и посмотрел на майора Ши – тот отвел глаза, чтобы не сталкиваться с исполненным злобы взглядом.

– Два! – выкрикнул старшина, и второй барабанщик опустил руку. Вторая красная полоса перечеркнула первую.

Нервная гримаса исказила физиономию Хейксвилла. Сержант оскалился в ухмылке. Смерть начала свой отсчет.

* * *

Полковник Маккандлесс стоял посреди двора внутреннего дворца султана Типу в Серингапатаме. Шотландец был в полной форме: красном мундире, клетчатом килте и с украшенной пером шапочкой на голове. Шесть прикованных к стенам тигров смотрели на него, и время от времени то один, то другой бросался в сторону человека, и тогда толстая, прочная цепь глухо лязгала и натягивалась. Маккандлесс стоял неподвижно, и в конце концов животные отказались от безуспешных попыток достать его, ограничившись недовольным ворчанием. За тиграми приглядывали смотрители – угрюмые здоровенные мужчины, вооруженные длинными шестами. В любую минуту эти люди могли получить приказ спустить зверей с цепи, и Маккандлесс приказал себе сохранять выдержку.