Мортинар, семьдесят первый префект Сарагорнского анклава, резко выпрямился, тяжело дыша открытым ртом. Глаза были вытаращены, сердце колотилось. Он повернул голову, моргнув от яркого света, заливавшего зал совета.

— Господин?

На него смотрела Хасина. Ее лицо с искусственной кожей не выражало эмоций, но глаза блестели замешательством. За ее спиной ожидали остальные помощники, переминаясь с ноги на ногу в нервной тишине. Мортинар снова огляделся, тяжело дыша. Из ниш в стенах на него глядели резные и позолоченные лица, в их пустых глазах отражался свет ламп.

— Кошмар, — выдавил он и взглянул на дрожащую руку, выглядывающую из вельветового рукава. — Да, всего лишь кошмар.

Он снова поднял голову и увидел, как собравшиеся помощники обмениваются взглядами.

— Господин… — начал Торлек, отведя глаза. Неуверенно выглядевший молодой капитан стражи запнулся на полуслове.

— Вы не спали. Вы вызвали нас для обсуждения работ по Четвертой программе. Вы просто говорили, что…

В этот момент префекта вновь охватила паника, в голове заревели сигналы тревоги.

«Почему они все стоят вокруг, как стадо? Почему просто смотрят на него?»

— Как далеко продвинулись враги? — резко спросил он, быстро подойдя к столу и включив дисплей с гололитическими данными. — Какие у нас потери?

Он пробежался глазами по конусу светящихся данных, изучая состояние гарнизона анклава.

Следующим нарушил тишину Коримино, его третий жизнехранитель.

— Мой господин, нет никаких врагов.

— Они здесь! — заорал он, ударив кулаком по поверхности каменного стола. — Не лги мне! Не смей!

В памяти всплыли образы анклава, пылающего под бурным, черным небом. Он шагнул к окну и ударил ладонью по кнопке управления ставнями. Листы золоченной пластали сложились в каркас.

— Они…

С безоблачного неба над шпилями и куполами анклава сиял яркий и чистый солнечный свет. Префект отступил, мигая от блеска.

Все было на месте, нетронутое темнотой и огнем. Мортинар моргнул, образы перестрелки по-прежнему цеплялись за память. Он медленно повернулся к персоналу. Все тревожно смотрели на него.

— Что-то не так, господин? — осторожно спросила Хасина.

Он открыл рот, чтобы ответить.

За его спиной по небу растеклось черное облако, подобно чернилам, разлитым на бумагу. Из наступающей ночи падало пламя. Префект открыл рот и…проснулся.

Растянувшийся сон сливался с реальным кошмаром, что окружал его.

Ревели сигналы тревоги. С потолка сыпалась пыль. В рамах тряслись металлические ставни. У дверей толпились вооруженные стражники. Помощники префекта кричали друг на друга. Над столом мерцал расфокусированный гололитический дисплей. Сквозь помехи с шипением пробивались карты, данные и информация, передавая картину происходящего, которая не могла быть правдой. Из встроенных высоко в стенах динамиков завывали искаженные звуки. Хасина стучала по клавишам вокс-пультов и кричала кому-то из стражей анклава, требуя помощи и отчета. Ее голос охрип от паники.

Внезапно вокс щелкнул, заскрипел, а затем прочистился. Из громкоговорителя раздался голос, такой отчетливый, словно исходил из самой комнаты.

Префект узнал его. Он принадлежал Толреку. Капитан стражи отправился в северный бастион час назад.

— Господин…

Все в зале замерли и замолчали.

— Г-господин….

Префект наклонился вперед, сжав кулаки на столе.

— Толрек, какова обстановка?

Из вокса раздался тихий шум, который стал постепенно усиливаться. Секунду префект не мог разобрать, что это, затем понял: Толрек плакал.

— Они… они забрали мои глаза, господин. И мои руки. Они говорят, что заберут и язык, как только это закончится. Они говорят, что теперь я принадлежу темноте.

— Толрек… — начал префект, внутри которого смешались гнев и ужас.

— Они говорят, что вы должны понять их приговор, прежде… — Они говорят… Они говорят, что идут за вами.

Префект уставился на вокс, язык окаменел в сухом рту. За спиной перестали дребезжать ставни.

— Кто… — начал он, стараясь придать властность своему голосу. — Кто вы?

Ответивший новый голос был мягким и слегка искаженным, но, казалось, заполнил всю комнату.

— Мы — расплата.

Вокс отключился. Секунду никто не шевелился, а затем Мортинар медленно повернулся к окнам. Ставни с грохотом открылись, и он…

Он проснулся, по телу растекался холод, на губах затухал крик. Префект неуверенно поднялся с кресла, нога ударилась об угол чего-то твердого. Он взвизгнул от боли.

Боль. Это значило, что, по крайней мере, его переживания были настоящими, а не следующей частью бесконечного кошмара.

Он попытался моргнуть, но по-прежнему ничего не видел. Он протянул руку, почувствовав полированную поверхность стола, на который он только что наткнулся. Кнопка включения света должна быть…

Его пальцы коснулись чего-то влажного и теплого.

Он отдернул руку. Сердце заколотилось.

Вода. Он подумал, что это должна быть вода. Потер пальцы. Жидкость на их кончиках была липкой. Он подумал о сладком вине, которое заказал, прежде чем отправиться просматривать отчеты, и представил, как оно пролилось из стакана, когда он ударился о стол. Он снова протянул руку, стараясь не касаться поверхности. Нашел кнопку и нажал ее.

Комнату залило светом, и он закричал.

Он проснулся, глаза открылись, в глотке дрожал крик. Он сидел на полу, прижавшись спиной к стене под ставнями. В комнате было темно, но воздух был наполнен ноющей пульсацией, похожей на рык работающей машины. Он решил, что видит сон, который всего лишь был…

Линзы моего шлема вспыхнули. Я поднялся с корточек. Префект попытался снова закричать, но вместо этого его вырвало. Я взглянул на него, и вокруг моей головы начала сиять бледным светом кристаллическая матрица психического капюшона.

— Кто вы? — он задыхался. — Что тут делаете?

— Ты знаешь, кто я.

Его глаза пробежались по пластинам моего доспеха цвета полуночи, по эмблемам молнии и орлиного крыла, цифрам, которые были выгравированы на бронзовом солнечном диске, украшавшем нагрудник. Я оперся на посох, обеими рукам держась за железо с кристаллическим сердечником. В разуме префекта формируются узнавание и страх, в то время как часть него пытается отрицать увиденное.

— Я ничего не делал, — заикаясь, произнес он. — Я служу Императору. Я верен Единству Те…

— Генозаповедники, префект. Влажные Хранилища, миллионы сращенных вместе плотью и костьми — Первая программа, и Вторая, и Третья. Город под городом, который поглотил всех, кто вышел за допустимый диапазон отклонений. Запах, который говорил о том, что ты решил разложить отверженных, а не сжечь их.

Префект начал рыдать, из уголков глаз побежали слезы. Я несколько секунд смотрел на него, а потом продолжил:

— Мы здесь не для того, чтобы устанавливать твою невинность или вину. Время для этого прошло. Мы здесь не ради правосудия или спасения миллионов, которых ты заразил. Мы здесь для того, чтобы вознаградить тебя. Мы — следствие твоих действий. Его рука и ласковое лезвие. И…

Я наклонился, от чего сочленения доспеха загудели, и коснулся лица трясущегося человека.

— … мы пришли за тобой.

Он покачал головой, дрожа от ужаса и дерзости.

— Ваш приговор чудовищен. Это не правосудие, а лицемерие!

— Но мы существа, созданные не для того, чтобы жить с этими идеалами, а только претворять их в жизнь.

Минуту он просто обнимал себя руками. Он представлял жалкое зрелище: тощий человек неопределенного возраста, закутанный в вельвет и шелка и плачущий во тьме. От сжавшегося тела поднимался несвежий запах. Он испачкался несколько часов назад, пребывая в лихорадочном кошмаре.

— Все, что я видел раньше, все, что мне снилось…

— Это был только сон.

Он посмотрел на меня, и в его зрачках вспыхнула отчаянная искра надежды, которую смертные призывают даже в самые черные дни.

— Но это не означает, что он был нереален. Тебе снились эти мгновения уже двадцать раз, и будут сниться снова.