Подливая себе чаю, Дженет обожгла пальцы и поспешно поставила чайник на стол.

— Снова без комментариев? — спросил Ниниан.

— Рыбу в кредит не покупают. Для этого надо выпускать по книге в неделю или хотя бы в месяц, и то надо быть на очень хорошем счету, чтобы тебе это позволили.

— Вообще-то я не особенно люблю рыбу, так что уж будь добра запомни и готовь ее мне не чаще двух раз в неделю.

Повисло молчание, наконец Дженет ответила:

— Мне не нравится, когда со мной так разговаривают.

— Правда?

— И той девушке, на которой ты собираешься жениться, тоже не понравится.

Ниниан ответил, смеясь:

— Ну, тебе виднее! Давай сменим тему. Есть предметы куда романтичнее, чем какая-то рыба. Давай решим вопрос о квартире. Я располагаю секретной предварительной информацией об одном, по-моему, подходящем варианте. Парень, который теперь ее снимает, получил работу в Шотландии и согласился уступить ее аренду мне. Я говорю тебе об этом сейчас, чтобы потом на месте не пререкаться. Давай завтра подъедем в город и окончательно все решим.

Дженет смотрела прямо перед собой. Оказывается, в уединенном закутке кафе, таком укромном на первый взгляд, совершенно негде спрятаться. Дженет ощущала на себе взгляд Ниниана, догадываясь, каков он, этот взгляд, — насмешливый, дразнящий, пытающийся нащупать брешь в ее защите. И даже если бы она могла спрятать от него лицо — глаза и губы, румянец на щеках и участившееся дыхание, Ниниан знал секрет, способный вмиг разрушить всю ее защиту, заветный секрет из дней далекого детства, когда ей незачем было прятать свои чувства. И Дженет сказала самым равнодушным голосом, на какой только была способна в этот момент:

— Снимать квартиру или нет — решать той, кому в ней жить.

— Естественно. Но я хочу, чтобы ты посмотрела — что да как там.

— Мне нужно присматривать за Стеллой.

— Она может остаться на ленч в доме викария — она обычно всегда остается, когда няня берет выходной. Стар договорилась об этом с миссис Лентон. Мы можем уехать на автобусе в половине десятого и вернуться к половине пятого. Знаешь, это действительно очень важно — чтобы ты посмотрела эту квартиру. Он хочет там кое-что оставить — линолеум, всякие там занавески, которые к его эдинбургскому жилью ну никак не подходят — там он будет жить в теткином доме, где окна, по его словам, девять футов высотой[4].

Вспыхнув от гнева, Дженет посмотрела в лицо Ниниану.

— Я уже говорила тебе, что мне не нравятся подобные разговоры!

— Но дорогая, нам ведь понадобятся занавески и линолеум — представь себе, я их раздобуду, а ты заявишь, что не сможешь жить с ними рядом!

— Я и не собираюсь жить с ними рядом.

Лицо Ниниана внезапно изменилось — он схватил Дженет за руки.

— Не собираешься, Дженет — это правда?

— А зачем мне жить с твоими занавесками?

Ниниан трясся от беззвучного смеха.

— Просто они — часть тех даров, которыми я собирался тебя оделить. Нет, это теперь устарело. На последней свадьбе, на которой я был, это называлось «обеспечить». Такая жалость, ты не находишь? Мне нравилось, как это звучало:

«Я оделяю тебя». Немного старомодно, но такова природа свадеб.

— Ни о какой свадьбе речи не было.

— Была речь, дорогая, и вполне определенная речь.

В течение последних десяти минут я старательно укладывал к твоим ногам и мою зарплату, и линолеум, и все остальное — ты что, не заметила?

Дженет ответила «Нет», вернее, она попыталась произнести «Нет», но ее язык и губы не произнесли ни звука.

— Попробуй еще раз! — сказал Ниниан тем же дрожащим от смеха голосом. И тут же склонил темноволосую голову и поцеловал ее руки, которые он держал в своих так крепко, что, казалось, никогда их не отпустит.

В это мгновение все вокруг словно закружилось и одновременно словно замерло. Едва губы Ниниана коснулись ее руки, как Дженет поняла, что не сможет сказать «нет». Но по крайней мере ей хватит сил не позволить себе сказать «да». Невозможно, просто невозможно — вообще что-нибудь сказать.

И тут из-за ширмы, отделявшей их от соседнего закутка справа, раздался мужской голос — он принадлежал не кому иному, как Джеффри Форду, сидевшему в каком-то ярде от их столика:

— Ну, здесь-то нас никто не увидит, — удовлетворенно сказал он и в ответ прозвучал женский смех.

Дженет выдернула руку, и раздосадованный Ниниан воскликнул «Черт!» — не слишком громко, зато от души. Было слышно, как по другую сторону ширмы отодвигают стулья и садятся.

Дженет встала, забрала сумочку и устремилась к выходу. Ниниан двинулся следом и положил руку ей на плечо — Дженет ее стряхнула. Когда они уже удалилась в темное пространство зала, женский голос негромко, но очень отчетливо произнес:

— Я так себя вести не собираюсь, не бойтесь!

Дженет проснулась среди ночи. Ей снился сон, и ощущение этого сна продолжалось наяву — так капли остаются на коже, когда уже выйдешь из воды. Дженет села, ожидая, пока сонные ощущения окончательно уйдут. Этот сон прежде снился ей часто, но вот уже довольно давно не давал о себе знать. Обычно он приходил тогда, когда девушку что-то тревожило, но она и представить себе не могла, что могло встревожить ее этой ночью. Да неужели? А Ниниан и его разговоры о том, о чем сама она твердо решила забыть? Стоп, если рассудить здраво — что он такого сказал? Ничего — или все-таки что-то конкретное? Но какой же дурочкой надо быть, чтобы позволить заманить себя в собственное прошлое — в страстные мгновения, в легкую неопределенность, в их ни к чему не обязывающую дружбу? Она сказала «никогда больше», но стоило только Ниниану взглянуть на нее, поцеловать руку и ее сердце дрогнуло, желая вернуть его.

Во сне Дженет переходила вброд речку — неглубокую славную речушку с галечным дном, просвечивающим сквозь коричневатую воду и золотистым от солнца. Но перейти на другой берег никак не могла, и с каждым шагом речушка становилась все глубже. Вода потемнела и грозно рокотала, словно забыв о том, что такое солнечный свет. Обычно на этом месте Дженет просыпалась, но однажды она зашла так далеко, что вода поднялась до ее губ, а рокот в ушах заглушал все остальные звуки. Нынче все было не так уж плохо: она проснулась, когда вода поднялась не выше колен. Все, теперь уже не поднимется.

Дженет посмотрела на открытые окна с раздвинутыми занавесками — их силуэты лишь угадывались на фоне более густого мрака стены. Девушка выбралась из постели и босиком подошла к правому окну, ощупью обходя туалетный столик между кроватью и окном. Ночь была тихой, теплой и очень темной — так бывает, когда нависнут тучи и снаружи ни единый лист не дрогнет. Дженет опустилась на колени и высунулась в окно, опираясь локтями на подоконник — там пахло осенью. Где-то горел костер — тянуло дымком и всеми созревшими и поспевающими плодами, чье время наступило или вот-вот наступит. Мягкость и тишина ночи убаюкали ее тревогу. Этот сон больше не вернется. Она постоит здесь еще немножко и опять ляжет в постель.

Внезапно на гравий дорожки под окнами упал луч света — длинная тонкая ломаная полоска пересекла дорожку и высветила высокие кусты мускусных роз на клумбе, потом, дрогнув, сдвинулась назад и погасла. Но через мгновение появилась снова, уже значительно правее. Занавески в одной из комнат первого этажа были задернуты неплотно — определенно кто-то только что прошел через нее с фонариком в руках. Кто бы это ни был, теперь он, миновав смежную комнату, вошел в маленькую гостиную Эдны Форд.

Ситцевые занавески приглушили свет, и на дорожке вместо четкой полоски теперь лежало туманное пятно.

Дженет встала и прошла в детскую. Окна там были закрыты, но, поскольку они были створчатыми, а не подъемными, открыть их можно было абсолютно бесшумно. Дженет высунулась в окно и убедилось, что туманное пятно по-прежнему на месте. Оглянувшись назад, девушка посмотрела на светящийся циферблат настенных часов, минутная стрелка стояла между девятью и десятью — без четверти, нет, почти без десяти два. Может, это Эдна спустилась вниз — за книгой, например, или потому, что ей просто не спится. А может быть, это Джеффри. Или Мириэл.