– Как софтбол? – спросил наконец Маккалеб.
– По-моему, нормально.
– С мячом освоился?
– Нет.
– Не беспокойся. Главное – не бросать попыток.
Утром мальчик хотел пойти на яхте с туристами, но ему не разрешили. Заказ был на шесть человек из Города. С Маккалебом и Бадди на "Попутной волне" получалось восемь – максимум, допускаемый правилами безопасности. Маккалеб никогда не нарушал их.
– Послушай, на субботу записано всего четверо. Вряд ли зимой мы найдем еще туристов. Если все так и будет, ты сможешь пойти с нами.
Хмурое лицо мальчика просветлело, и он энергично кивнул, вонзая вилку в рыбу на тарелке. Вилка в его руке казалась большой, и Маккалеб ощутил укол жалости. Мальчик был очень маленьким для своих десяти лет. Это сильно беспокоило Реймонда, и он часто спрашивал взрослых, когда же вырастет. Маккалеб отвечал, что скоро, хотя думал, что мальчик так и останется маленьким. Его мать была среднего роста, но, по словам Грасиелы, отец Реймонда был очень маленьким – и мелочным по натуре. Он исчез еще до рождения ребенка.
В команду Реймонда обычно брали последним, соперничать на равных с более рослыми ровесниками он не мог. Поэтому мальчик недолюбливал командные виды спорта. Его страстью была рыбалка, и в выходные Маккалеб обычно возил его в залив на ловлю палтуса. Когда они вывозили туристов, мальчик просился с ними, и, если хватало места, Маккалеб брал Реймонда вторым помощником капитана. Маккалебу доставляло огромное удовольствие класть в конверт чек на пять долларов, запечатывать его и в конце дня вручать мальчику.
– Нам понадобится впередсмотрящий, – сказал Маккалеб. – Они хотят пойти на юг за марлином. День будет долгим.
– Круто!
Реймонд любил сидеть на вышке, высматривая черного марлина, спящего или качающегося на поверхности. С биноклем он управлялся мастерски.
Маккалеб посмотрел на Грасиелу, приглашая порадоваться вместе, но она не отрывала взгляда от тарелки. На лице не было и тени улыбки.
Еще через несколько минут Реймонд покончил с едой и попросил разрешения пойти к себе поиграть на компьютере. Грасиела велела приглушить звук, чтобы не разбудить малышку. Мальчик унес тарелку на кухню, Грасиела и Маккалеб остались одни.
Он понимал, почему жена молчит. Грасиела знала, что не может возражать против его участия в расследовании, потому что три года назад они познакомились, когда она сама попросила его расследовать смерть сестры. Какая ирония судьбы...
– Грасиела, – начал Маккалеб. – Я знаю, ты не хочешь, чтобы я брался...
– Я этого не говорила.
– И не нужно. Я знаю тебя, а после приезда Джей у тебя такое лицо...
– Просто не хочу, чтобы все изменилось.
– Понимаю. Я тоже не хочу, чтобы что-то изменилось. И ничего не изменится. Я собираюсь только посмотреть бумаги и запись и сказать, что думаю. И все.
– Так просто не получится. Я тоже тебя знаю. И уже видела, как это бывает. Ты попадешься на крючок. Тебе предлагают то, что ты умеешь и любишь.
– Не попадусь. Сделаю, о чем она попросила, и все. Я даже собираюсь взять материалы и пойти на яхту. Не хочу заниматься этим в доме.
Маккалеб знал, что поступит так и с ее согласия, и без оного, но тем не менее хотел получить его. Их отношения еще были столь свежи, что, казалось, он спрашивал согласия Грасиелы во всем. Возможно, это было как-то связано с его вторым шансом. За прошедшие три года Маккалеб почти преодолел чувство вины, и все равно оно возникало с навязчивым постоянством. Почему-то Маккалебу казалось, что если он сможет просто получить согласие этой женщины на свое существование, то все будет в порядке. Его кардиолог назвал это комплексом вины выжившего: он живет потому, что кто-то другой умер, и должен как-то искупить это. Маккалеб такое объяснение считал упрощенным.
Грасиела нахмурилась. У нее была медная кожа, темно-каштановые волосы и глаза настолько темно-карие, что радужная оболочка почти сливалась со зрачком. Эта красота была еще одной причиной, по которой Маккалеб во всем спрашивал согласия Грасиелы. Было что-то очистительное в свете ее улыбки.
– Терри, я слушала ваш разговор. После того как Си-Си угомонилась. И слышала ее слова о том, что движет тобой, и как не проходит дня, чтобы ты не вспоминал то, что когда-то делал. Скажи мне только одно. Она права?
Мгновение Маккалеб молчал. Посмотрел на свою пустую тарелку, потом на порт и огни в домах, поднимающихся по склону горы до гостиницы на вершине Маунт-Ады. Медленно кивнул, потом снова посмотрел на жену:
– Да, она права.
– Значит, вся наша жизнь здесь, ребенок – все это ложь?
– Нет. Конечно, нет. Для меня это смысл жизни. И все-таки я часто думаю о том, кем я был и что делал. Работая в Бюро, я спасал жизни, Грасиела. Изгонял зло из мира. Чтобы вон там, – он махнул рукой на порт, – стало чуть-чуть светлее. Теперь я веду чудесную жизнь с тобой, Сьело и Реймондом. И... и ловлю рыбу для богачей, которым больше не на что потратить деньги.
– Значит, ты хочешь и того, и другого.
– Я не знаю, чего хочу. Когда она была здесь, я говорил ей то, что говорил, потому что знал, что ты слушаешь. Я говорил то, что ты хотела услышать, в душе понимая, что хочу совсем другого. А хотел я сразу же открыть эту папку и начать работать. Джей права, Граси. Она не видела меня три года, но раскусила меня.
Грасиела встала и подошла к мужу. Села ему на колени.
– Я просто испугалась за тебя, вот и все.
И привлекла его к себе.
Маккалеб достал из горки два высоких стакана и поставил настойку. Первый наполнил водой из бутылки, второй – апельсиновым соком. Потом начал глотать двадцать семь таблеток, разложенных на стойке, запивая их попеременно водой и соком. Прием таблеток дважды в день был для него ритуалом, и ритуалом ненавистным. Не из-за вкуса – за три года это осталось в прошлом, но ритуал был постоянным напоминанием о том, насколько его жизнь зависима от чужой заботы. Таблетки стали поводком. Ему без них долго не протянуть. Большая часть его мира теперь строилась вокруг таблеток. Он запасал их. Иногда принимал даже во сне.
Грасиела читала журнал в гостиной и не подняла голову, когда вошел муж, – еще один знак, как ей не нравится то, что внезапно приключилось в их доме. Минуту Маккалеб постоял в дверях, ожидая, затем повернулся и направился в детскую.
Сьело уже спала. Верхний свет был приглушен, и Маккалеб чуть-чуть увеличил освещение, чтобы лучше видеть девочку. Подошел к кроватке и наклонился, чтобы слушать ее дыхание, чувствовать младенческий запах. У Сьело были темные кожа и волосы матери, а глаза синие, как океан. Крохотные ручонки сжаты в кулачки, словно демонстрируя, что она готова драться за жизнь.
Маккалеб больше всего любил смотреть, как она спит. Он вспоминал, как они беседовали о книгах, занятиях, советах подруг Грасиелы – сестер из детского отделения больницы. Все было направлено на то, чтобы подготовиться к заботе о хрупкой жизни, столь зависимой от них. Однако ничто из сказанного или прочитанного не приготовило Маккалеба к знанию, пришедшему в первый же миг, когда он взял дочь на руки: теперь его собственная жизнь зависит от нее.
Маккалеб положил руку ей на спинку. Малышка не шевельнулась. Он чувствовал, как колотится крохотное сердечко, быстро и отчаянно, будто читаемая шепотом молитва. Иногда он подтаскивал к кроватке кресло-качалку и сидел рядом до поздней ночи. Сегодня все было по-другому. Нужно идти. Его ждет работа. Кровавая работа. Маккалеб сам не знал, пришел ли он сюда проститься на ночь или чтобы как-то получить согласие и от нее тоже. Он даже не пытался разобраться в себе. Просто знал, что должен посмотреть на дочку, прикоснуться к ней, прежде чем взяться за работу.
Маккалеб вышел на причал и спустился по ступеням к лодочной пристани. Нашел среди других маленьких лодок свой "Зодиак" и забрался в него, осторожно положив видеокассету и папку на надувной нос, чтобы не намочить бумаги. Пришлось дважды дернуть за пусковой шнур, чтобы завести мотор. Маккалеб направил "Зодиак" по фарватеру порта. В гавани Авалона нет доков. Лодки и яхты привязаны к установленным рядами причальным буям, повторяющим изогнутую форму естественной гавани. Из-за этого зимой и порту судов мало, но Маккалеб все равно не пытался пройти между буйками. Он следовал фарватеру, словно вел машину по улице. Нельзя срезать через газоны, надо оставаться на проезжей части.
