Пекка упрямо отбросила незваную мысль или, по крайней мере, затолкала на задворки сознания. То была кульминация всей ее карьеры. Если удастся получить магическую энергию, сочетая законы сродства и подобия, она докажет, что от теоретического чародейства может проистекать практическая польза. А если возникнут трудности, кто, как не Сиунтио с Ильмариненом, в силах разделаться с ними?

«А если никто не в силах?» Но эту мысль Пекка тоже запихала на задворки.

– Мы готовы? – спросила она, обернувшись к старшим коллегам.

Сиунтио кивнул. Ильмаринен ухмыльнулся. Чародейка решила считать и то и другое согласием.

– Тогда я начинаю, – промолвила она, поклонившись в ответ обоим.

«Только не ошибись», – сказала она себе, как всякий раз, переходя от письменного стола к лабораторному. Что бы там ни утверждал Сиунтио, Пекка знала, что в первую очередь она теоретик и только во вторую – экспериментатор. Возможно, поэтому она действовала осторожней, чем другой волшебник на ее месте, не вылезающий из лабораторий. Или так она надеялась.

По мере того, как Пекка произносила слово за словом тщательно выверенное заклинание, совершала пасс за пассом, в сердце у нее затеплилась уверенность. Краем глаза она видела, как поощрительно улыбается ей довольный Сиунтио. Возможно, уверенность она черпала от него. Хотя какая разница – откуда. Главное – чтобы не дрожали руки.

А потом все пошло насмарку.

Когда стены пошатнулись, Пекка в первый момент испугалась, что совершила все же ошибку. Но, даже готовясь к немминуемой гибель в следующий миг, она в последний раз мысленно перебрала все этапы опыта и не нашла ошибки, не смогла бы найти ее даже ради собственного спасения – в буквальном смысле слова.

В следующее мгновение она осознала, что несчастье случилось за пределами лаборатории. В тот же миг Сиунтио просипел: «Альгарвейцы!», а Ильмаринен взвыл, как пойманный в капкан волк:

– Убийцы!

Когда альгарвейцы сотнями, а быть может, тысячами приносили в жертву кауниан, чтобы напитать силой свои боевые чары, Пекка ощущал это, как и все чародеи мира. И когда ункерлантцы резали в ответ соотечественников – тоже. Но эти преступления, невзирая на чудовищность свою, свершались на дальнем западе. А бойня, которую чуяла Пекка сердцем в этот момент, творилась рядом, совсем рядом – словно землетрясение, от которого содрогаются уже не дальние горы, а земля под ногами.

Земля и впрямь заходила ходуном. Застонали мучительно каменные стены, полетели на пол клетки с крысами, валились один за другим шкафы – и тогда Пекка поняла.

– Альгарвейцы! – вскричала она, как только что Сиунтио, и едва различила свой голос в страшном грохоте. – Альгарвейцы обратили на нас свои смертные чары!

До сих пор Куусамо едва ощущало тяготы войны с державой Мезенцио. Конечно, порою горстка альгарвейских драконов, вылетавших с полей южной Валмиеры, сбрасывала несколько ядер на побережье, и сталкивались флоты в Валмиерском проливе, что отделял Лагоаш и Куусамо от Дерлавайского континента. Но как полагали семь князей – а кто в Куусамо думал бы иначе? – им удастся накопить силы на своем берегу и нанести удар, когда все будет готово. Альгарве, к несчастью, думала иначе.

Как это бывает при землетрясениях, казалось, что ужасу не будет конца. Сколько на самом деле продлилась атака, Пекка не сумела бы сказать. К изумлению ее, здание не обрушилось ей на голову. Светильники, однако, погасли. Лабораторное оборудование валялось на полу; некоторые клетки разбились, и крысы сбежали. Ильмаринен с Сиунтио были сбиты с ног содроганиями земли; как удалось устоять Пекке, чародейка сама не знала.

Ильмаринен вскочил сам. Чтобы поднять на ноги Сиунтио, пришлось вначале вытащить старика из-под груды полок. По лицу чародея стекала кровь из рассеченной брови, но не от этого полнилось мукой его лицо.

– Наш город! – простонал он. – Что сотворили с ним альгарвейцы?

– Лучше бы выяснить это поскорее, – мрачно отозвался Ильмаринен. – И поскорее выбраться отсюда, пока лабораторию не завалило.

– Не думаю, что здание рухнет, раз оно устояло с первого раза, – ответила Пекка. – Это ведь не естественное землетрясение – я таких несколько пережила. Больше толчков не будет.

И все же она поспешила прочь вслед обоим чародеям.

Выбежав на заснеженную лужайку перед тавматургической лабораторией, Пекка захлебнулась криком. Отсюда видна была большая часть Илихармы – и большая часть ее была разрушена. Тут и там поднимались столбы дыма от быстро разгорающихся пожаров.

– Только не дворец! – в ужасе вскрикнула она, обернувшись к укрепленному холму в центре столицы.

– Мы получили тяжелый удар, – промолвил Сиунтио, утирая кровь с лица с таким видом, словно только что заметил ее. – Тяжелей, чем я боялся.

– Верно. – В голосе Ильмаринена по-прежнему чудился волчий вой – голодный вой. – Теперь наша очередь…

– Наша, – повторила Пекка с ненавистью.

Конунг Свеммель прохаживался по личному кабинету маршала Ратаря: туда-сюда, сюда-туда. Развевались полы усеяннной самоцветами парчовой мантии. Нахохленный монарх изрядно напоминал своем маршалу беркута над заснеженными полями, выжидающего появления добычи.

В отличе от беркута, конунг не был расположен ждать.

– Мы обратили рыжеволосых уродцев в бегство! – вскричал он, тыкая длинным тощим пальцем в карту на стене. – Осталось ударить по ним изо всех сил, и фронт их разлетится на куски, как разбитое блюдо!

Расположение духа конунга Свеммеля могло измениться в мгновение ока: от восторга – к отчаянию или бесноватой ярости. Помимо таких несложных навыков, как умение командовать ункерлантским войском, Ратарю пришлось освоить способность поддерживать своего владыку в более-менее вменяемом состоянии.

– Да, мы оттесняем их, ваше величество, но они сопротивляются отчаянно и находятся все еще слишком близко к Котбусу.

Теперь пришла его очередь указывать на карту. Булавки с серыми головками изображали ункерлантские части, с зелеными – альгарвейские. На булавки маршал не смотрел – он наизусть мог сказать, где какое подразделение находится в данный момент. Внимание его притягивали дырочки, оставленные булавками к западу от нынешней линии фронта, там, куда дошли альгарвейцы в своем наступлении. Одна такая дырочка зияла в центре кружочка с подписью «Тальфанг», ужасающе близко от столицы. В ясный день Тальфанг можно было разглядеть с верхушек дворцовых башен. Рыжикам удалось прорваться в город – но не сквозь него.

– Да, они слишком близко подошли к Котбусу, – согласился конунг. – В тот час, когда пересекли они границу, оказались они слишком близко к нашей столице! Поэтому мы должны нанести удар по всему фронту, изгнать их из нашей державы.

Ратарю пришлось подбирать слова с большой осторожностью.

– Нанесение удара по всему фронту может быть, на мой взгляд, не самым эффективным способом изгнать противника.

– Продолжай.

В темных зрачках Свеммеля вспыхнуло подозрение. Если бы не цвет волос и глаз, он более походил бы на альгарвейца, нежели на своих подданных. Но способность конунга чуять заговоры – реальные или нет – делала его истинным наследником своих предков. И, как все конунги Ункерланта от начала державы, возражений он не терпел.

Поэтому маршалу пришлось подбирать слова весьма тщательно.

– Обратите внимание на то, как атаковали нас альгарвейцы, ваше величество. Они не просто ринулись через границу от южных рубежей до северных.

– Не просто? – прорычал Свеммель. – Тогда почему же бои идут на нашей земле от льдов Узкого моря до пустынь, населенных коварными зувейзинами?

Ратарю с жуткой ясностью вспомнилось, как поступал Свеммель с теми, кто вызывал его неудовольствие. Но маршал как никто из придворных конунга понимал, что требовалось не владыке, а его державе, и позволял себе говорить конунгу правду чаще, чем любой другой во дворце. Когда-нибудь это будет стоить ему головы, но пока…

– Обратите внимание не на то, что сотворили альгарвейцы, ваше величество, а на то, как им это удалось.