Война сама ставила опыты и вела протоколы. Задавала вопросы и отвечала. Опыт Пекки с пропадающими желудями подвергал сомнению основы теоретической магии. Блистательная догадка Ильмаринена указала направление, в котором может лежать разгадка. Но теперь требовалось ставить все новые и новые опыты, чтобы подтолкнуть теорию в этом направлении.

Перебирая последние свои заметки, чародейка решила, что пришло время для очередного опыта. Поднимаясь со скрипучего кресла в кабинете, она улыбнулась про себя. Профессор Хейкки не придет жаловаться на беспардонную растрату факультетского бюджета и рабочего времени – теперь не придет. С некоторых пор профессор Хейкки старалась вообще не замечать Пекку.

– Вот и славно, – пробормотала чародейка, заходя в лабораторию.

Чародеи-теоретики обыкновенно работали в одиночку. Работа Пекки требовала, учитывая оборонное ее значение, уединения еще большего. Даже с Лейно она не могла обсудить свои дела, хотя муж был чародеем не из последних. Это было очень обидно.

Вдоль стены лаборатории выстроились клетки с крысами. Когда дверь распахнулась, обитатели клеток – молодые и бодрые, старые и седые – приникли к дверцам в ожидании кормежки.

Пекка подсыпала им немного зерна. Потом запустила двух старых пасюков с побелевшими от старости мордами в лабиринт, наскоро сколоченный плотником из бросовой фанеры. В конце лабиринта зверушек ждало зерно, и обе крысы решили задачку без труда – Пекк несколько недель потратила, чтобы научить их ориентироваться в лабиринте.

Второй крысе чародейка позволила опустошить жестяную кормушку, и даже оделила ее капелькой меда в качестве особой награды. Старый пасюк был совершенно счастлив, когда Пекка вернула его в клетку, которую установила на столе, где когда-то лежал одинокий желудь.

Записав номер опытного животного в протоколе, чародейка разыскала внука старой крысы среди молодых крыс: закон подобия связывал кровных родичей. Молодая крыса отправилась на второй стол.

Пекка сделала очередную пометку в протоколе. Когда завершится опыт, она или заслужит вечную славу (вовсе ей не нужную) и узнает кое-что важное (чего и добивалась), или… Чародейка рассмеялась.

– Или придется начинать все сначала и заходить с другой стороны, – пробормотала она вслух. – Силы горние свидетели – не в первый раз.

Натужный смешок не рассеял ее тревоги. Глубоко вздохнув, она произнесла древнюю формулу:

– Допрежь кауниан здесь были мы – куусамо. Допрежь лагоанцев здесь были мы – куусамо. Когда отбыли кауниане, здесь остались мы – куусамо. Мы, куусамо, здесь. Когда отбудут лагоанцы, здесь останемся мы – куусамо.

Как обычно, ритуал помог ей успокоить нервы. Добьется она успеха или нет – ее народ останется. Убеждение это помогло ей действовать уверенней. Чародейка вскинула руки и принялась читать заклятие.

Созданные ею чары были сходны с теми, что накладывала она на два желудя, когда один уходил в бурный рост, в то время как второй исчезал. Высказанная Ильмариненом догадка позволяла предположить, что именно случалось с пропавшим желудем. После долгих раздумий Пекка отыскала наконец, как ей казалось, способ выяснить, была пресловутая инверсия всего лишь ловким математическим приемом (все, к чему приложил руку Ильмаринен, можно было назвать ловким, но не все – истинным) или она описывала реальное магическое явление.

Чародейка заставляла себя отводить взгляд от клеток с подопытными животными. Пока она читает заклинание, все равно ничего не произойдет – эффект проявится позднее. Старая крыса – та, что сидела на столе, откуда исчезал желудь, – беспокойно металась по клетка. Молодая – та, что оказалась на месте противоестественно быстро прорастающего дубка – выглядывала сквозь крупную сетку.

«Только не оговорись», – твердила себе Пекка. Сколько открытий было совершено с запозданием только потому, что кто-то нечаянно ошибся в заклинании! Она проговаривала слог за слогом, отрешенно наблюдая за собственными действиями. Все шло как планировалось. Язык не заплетался. И не заплетется. «Я не собьюсь, – подумала Пекка. – Что бы ни случилось».

– Да свершится! – воскликнула она и пошатнулась, обессилев враз.

Вершить волшбу самой оказалось куда утомительней, чем складывать заклинания в уме. Пекка утерла со лба пот, хотя в лаборатории было нежарко, а на земле за окном лежал снег.

«Да свершится, – подумала она. – Знать бы еще, что именно». Теперь можно было осмотреть клетки и подопытных животных. «Только не принимать желаемое за действительное», – напомнила она себе лишний раз.

Первое, что заметила чародейка, – в обеих клетках по-прежнему сидели крысы. Это ее успокоило: Пекка совершенно не представляла, что стала бы делать, если бы одна из зверушек пропала, как в прошлом опыте. Наверное, попробовала бы снова, намеренно ослабив заклятие.

Вначале Пекка осмотрела старшую крысу – перемены в ее состоянии заметить было легче. Зверек уставился на чародейку, поблескивая черными глазками. Роскошные усы шевелились. Мордочка, прежде подернутая сединой, стала темной, точно у самой наглой воровки, какую может только проклинать хозяйка.

Сердце чародейки забилось чаще. Она занесла замеченные изменения в журнал, потом обернулась ко второй клетке. Прежде молодая крыса отличалась характерной подростковой неуклюжестью, словно ей неловко было во взрослом теле – в этом, по крайней мере, сходны подростки любого племени. Но теперь…

Теперь крыса выглядела совершенно зрелой, абсолютной ровесницей своего деда.

– Силы горние, – прошептала Пекка. – Получилось! – Она осеклась. – Кажется, получилось.

Но что совершило ее заклятие: омолодило старую крысу за счет юной или отправило обеих навстречу друг другу в потоке времени? Расчеты Ильмаринена говорили скорее о первом, но и второго не исключали.

Но это Пекка могла выяснить: контрольный механизм был включен в процедуру опыта. Она вытащила старшую крысу из клетки и запустила в лабиринт. Если животное заблудится, значит, разбуженное волшебство отправило его в личное крысиное прошлое, тогда как зверек не умел еще разыскивать дорогу к кормушке.А если нет – перед ней та же самая крыса в омолодившемся теле.

– Ну, подскажи мне, – шептала она. – Давай же, давай!

Она отворила перед крысой дверцу в лабиринт.

На мгновение зверек замер в нерешительности, поводя черным носом и подергивая хвостом. Если бы Пекка застала его у себя в кухне, то непременно прихлопнула бы сковородкой. А так ей пришлось ограничиться возмущенным взглядом. Еще не хватало, чтобы из-за безмозглой твари пришлось повторять опыт!

Она уже собралась подтолкнуть грызуна прутиком, в надежде что это не повлияет на исход опыта, но тут крыса, будто почуяв ее мысли, сорвалась с места. Лабиринт она прошла с той же легкостью, что и в прошлый раз, прежде чем стала жертвой эксперимента. Пекка совершенно забыла наполнить кормушку снова, и крыса глянула на нее обиженно. Пришлось накормить зверька опять.

– Извини, – пробормотала Пекка, выделив крысе в утешение еще капельку меда.

Потом она вернула крысу в клетку. Сейчас это была самая драгоценная крыса на свете, хотя зверек об этом, конечно, не ведал. Пекке и ее коллегам придется проводить опыт еще не раз, но если результат удастся повторить… «Тогда мы на верном пути», – подумала чародейка. Куда приведет этот путь, она не знала, но, по крайней мере, исследования ее не зашли в очередной раз в тупик.

Прихватив журнал наблюдений, Пекка вернулась в кабинет и, активировав хрустальный шар, настроила его на обличье одного из тех, кто с нетерпением ожидал результата. Миг спустя в глубине прозрачной сферы прорисовалось крошечное изображение Сиунтио.

– А-а! – протянул он с улыбкой, узнав Пекку. – И что расскажете?

– Магистр, – промолвила чародейка, – известный лагоанский мореплаватель только что высадился на экваториальном материке.

Приходилось говорить намеками, на случай, если вражеские чародеи подслушивают вибрации эфира. По счастью, Сиунтио понял. Улыбка его сделалась еще шире.