— А твой отец?

— Он умер несколько лет назад. На самом деле, прямо перед тем, как я переехал сюда.

— Мне жаль, — она перестала двигаться и встретилась со мной взглядом. — Вы были близки?

— Не очень, но папа есть папа, — мне хотелось рассказать ей больше о своей семье, но слова застряли у меня в горле. В последнее время я итак достаточно обременял ее своим дерьмом.

— Это тот самый момент, когда нужна поддержка сестер. Жаль, что у тебя их нет.

— Да.

Или брата, — подумал я, желая в миллионный раз, чтобы Адам остался в живых. Сейчас ему было бы тридцать, как и Эмми. И у него, вероятно, было бы такое же большое сердце. Он подошел бы ей лучше, чем я.

— Хочешь одолжить одну из моих? — она подарила мне улыбку, ставя хлеб в духовку. — У меня их две, и одна из них бесила меня сегодня утром. Я бы отдала ее по дешевке, может даже бесплатно.

Я слегка рассмеялся.

— Какую из них, психолога или учителя йоги?

— Психолога. Что, кстати, принесет тебе пользу. Ты вообще думал об этом? Чтобы помочь тебе разобраться во всем?

— В течение двух дней я не думал ни о чем, кроме сна и детских какашек, иногда переключаясь на работу и паническую атаку.

И, конечно же, иногда воображая тебя голой.

— Поняла. Ну, в любом случае, есть над чем подумать. Мы все ходили к психологу, когда мои родители развелись, и мой папа оказался геем, — она пожала плечами. — Думаю, что это помогло.

— Звучит так, будто этого было слишком много, чтобы справиться ребенку.

— Ну, мы были подростками.

— Это все еще должно было повлиять на вас.

Она пренебрежительно махнула рукой:

— Не знаю. Может быть. Во всяком случае, мои родители теперь намного счастливее. Твои родители жили вместе?

— И да, и нет, — я переместил Пейсли на другую ногу. — Они не были официально разведены, но после… — я остановился, не желая раскрывать это. Некоторые раны должны оставаться закрытыми.

— После чего? — подсказала она, разложив салат по тарелкам.

— Был момент, когда мои родители решили, что они больше не могут жить вместе. Или не хотят. Кто знает? — я сосредоточился на маленьких ручках Пейсли, сжимающих расческу. — Я тогда тоже был подростком. Никто из них не говорил со мной.

— И никаких братьев и сестер, верно?

Я тяжело сглотнул.

— Никаких братьев и сестер.

Пока Эмми заканчивала готовить ужин, я дал Пейсли ей смесь на ночь наверху в своей комнате, где было темно и тихо, а затем уложил ее спать. Это заняло у меня около двадцати минут, но она не сопротивлялась, когда я положил ее в кроватку. Я поцеловал кончики пальцев, прижал их к ее голове и молча дал ей обещание в темноте.

Я буду лучше, чем он.

Я любил своего отца, но я любил его, потому что он был моим отцом, а не из-за того, каким отцом он был. Хотя я не виню его, ведь обстоятельства были вне его контроля, горе было слишком непостижимо. Никогда не хочу, чтобы Пейсли страдала, потому что я не ставлю ее на первое место — над собой или над кем-то еще.

И я никогда не желал, чтобы Эмми страдала, что наверняка произошло бы, если бы она возложила на меня свои романтические надежды.

Но когда ужин был готов, вино выпито, и шли титры из фильма «Казино Рояль» (спасибо за то, что она принесла ужин), я не встал и не включил свет, как должен был. Я остался прямо там, лежа на спине на одном конце кушетки, вытянув ноги к Эмми, которая была на другом конце, а ее ноги были вытянуты в мою сторону. Они почти прикасались к моему животу.

Она зевнула:

— Уже поздно.

Я выключил телевизор, оставив нас в полной темноте.

— Больше полуночи.

— Во сколько она снова проснется?

Закрыв глаза, я положил руки за голову.

— Кто знает? Возможно, скоро.

— Почему бы тебе не остаться здесь и не поспать? Я пойду наверх, и когда она проснется, то позабочусь о ней. Мне не нужно рано вставать или что-то в этом роде, но сегодня, из-за работы, последняя ночь, когда я могу помочь.

Боже, она слишком хороша, чтобы быть правдой.

Любовь к ней нахлынула на меня, и я открыл глаза. Было темно, но я прекрасно ее видел. И отчаянно хотел ее.

Это делало меня слабым.

— Думаешь, я смогу спать здесь, зная, что ты в моей постели?

Она перестала двигаться.

— А ты не сможешь?

— Нет, — я покачал головой.

— Думала, мы договорились прошлой ночью…

— Я знаю, что мы договорились. И мы были правы.

— Так ты… ты все еще думаешь, что это будет ошибкой?

— Ага. Но это не значит, что я этого не хочу.

— Нейт.

— Не значит, что я не думал об этом всю ночь.

— О Боже.

— Не значит, что я смогу не трогать тебя, если ты останешься на ночь. На самом деле, уверен, что не смог бы.

— Так… так что, мне пора? — она была смущена, и я не винил ее.

— Черт возьми, ты должна идти.

Она медленно кивнула, неохотно опуская ноги на пол.

— Но я хочу, чтобы ты осталась.

— Нейт, — прошептала она. — Скажи мне, что делать.

Я потянулся к ней.

— Иди ко мне.

Эмми

Я даже не колебалась.

Когда его руки раскрылись, приглашая меня в свои объятия, я подошла, вытянувшись над ним, и мое тело прижалось к нему. Он был теплым и твердым подо мной, и когда наши губы встретились, я почувствовала, как наши сердца сильно бились, как будто они были движимы какой-то силой.

Мы целовались со всей страстью, которую все это время сдерживали. Используя руки, которые блуждали под одеждой. Языки, которые стремились узнать секреты рта друг друга — вкус, текстуру, форму. Тела, которые начали двигаться, извиваться и выгибаться, поскольку наше терпение заканчивалось. Мы отбросили одежду. Мой свитер и бюстгальтер. Его футболка. Мои легинсы. Его джинсы. Мои трусики, уже влажные от желания. К тому времени мы отчаянно нуждались друг в друге и отчаянно надеялись, что не разбудим ребенка.

— Дай мне десять секунд, — прошептал он между поцелуями.

Я села и наблюдала в темноте, как он торопится в ванную и тут же возвращается, уже срывая обертку презерватива. Когда он подошел достаточно близко, я схватилась за его трусы и, не теряя времени, стянула их вниз. Его стояк освободился, длинный и толстый.

— Позволь мне, — сказала я. Он вручил мне презерватив, и я развернула его. Бабочки в моем животе отчаянно летали во всех направлениях.

— Ложись на спину, — он взял меня за плечи и уложил вниз, освободившись от нижнего белья, и опустил голову между моими бедрами. Я приготовилась к первому шокирующему движению его языка, но он не двигался. — На этот раз спокойно, мисс Катастрофа. Я не хочу останавливаться.

Я кивнула, хотя не могу сказать, что была совершенно спокойна (он так хорошо управлял своим языком). Но, по крайней мере, я не шумела так, как прежде. После того, как я спустилась с высоты, тяжело дыша и прекращая подчиняться своему телу, мы оба прислушались.

Тишина.

— Слава Богу, — сказал Нейт, нависая надо мной, кончик его члена дразнил мой теплый влажный центр, но скользнув внутрь, еле-еле подавил свой собственный стон.

— Бл*дь. Не знаю, смогу ли я не шуметь.

Я ничего не могла делать, ни стонать, ни вздыхать, ни шептать, я даже не могла дышать, когда он медленно и глубоко погружался в меня, растягивая мое тело, чтобы оно соответствовало ему.

— Ты в порядке? — прошептал он.

Мои ногти впились в его плечи.

— Я начну медленно, — Нейт начал двигаться глубокими, мягкими, долгими толчками, из-за которых все его тело, казалось, пульсировало над моим, подобно волнам посреди океана.

Постепенно дискомфорт утих, и я положила ладони ему на спину, еще шире раздвинула бедра и ответила на ритм его бедер.

Зарывшись лицом в его шею, я вдыхала мужской аромат, который поднял меня на небеса. Провела языком по основанию его горла, желая почувствовать вкус кожи. Он снова застонал, звук грохотал в его груди.