«1 января 1870.
NB. Совершенно обратный тип, чем измельчившийся[31] до свинства отпрыск того благородного графского дома, которого изобразил Толстой в «Детстве» и «Отрочестве». Это просто тип из коренника, бессознательно беспокойный собственною типическою своею силою, совершенно непосредственною и не знающею, на чем основаться. Такие типы из коренника бывают часто или Стеньки Разины, или Данилы Филипповичи[32], или доходят до всей хлыстовщины и скопчества.
Данила Филиппович — основатель секты хлыстов
Это необычайная, для них самих тяжелая непосредственная сила, требующая и ищущая, на чем устояться и что взять в руководство, требующая до страдания спокою от бурь и не могущая пока не буревать до времени успокоения. Он уставляется наконец на Христе, но вся жизнь — буря и беспорядок. (Масса народа живет непосредственно и складно, коренником, но — чуть покажется в ней движение, т. е. простое жизненное отправление, — всегда выставляет эти типы.) Необъятная сила непосредственная, ищущая спокою, волнующаяся до страдания и с радостию бросающаяся — во время исканий и странствий — в чудовищные уклонения и эксперименты, до тех пор пока не установится на такой сильной идее, которая вполне пропорциональна их непосредственной животной силе, — идее, которая до того сильна, что может наконец организовать эту силу и успокоить ее до елейной тишины» (IX, 128).
«Житие» написано не было, но сохранились подготовительные материалы, которые указывали на то, что многие мысли и образы, содержащиеся в них, не канули в лето, а органично, в ином, конечно, контексте перешли на страницы знаменитых романов: «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы». Так, главный герой из «Жития» — это предтеча князя Ставрогина. Отчасти жизнь и некоторые мысли реально жившего Тихона Задонского (Тихон в «Житиях») воплотились в образах Макара Долгорукого («Подросток»), старца Зосимы («Братья Карамазовы).
«Рассказ Тихона[33] о своей первой любви, о детях. Монахом жить ниже, надо иметь детей, и выше, когда призвание имеешь. «Therese-philosophe»[34] смутила Тихона. «А я думал, что уже закалился». Пошел в послушание к мальчику; слушается его.
NB. (Высоко, сильно и трогательно.)
Тихон говорит одной барыне, что она и России изменница и детям злодейка. Как они детских образов еще с детства лишаются. Их изучения, хоть и точные (Лев Толстой, Тургенев), как бы чуждую жизнь открывают. Один Пушкин настоящий русский.
Про Тихона у мальчика иногда низкие мысли: он так смешон, он так ничего не знает, он так слаб и беспомощен, ко мне лезет за советами, но под конец он догадывается, что Тихон коренником крепок, как ребенок чист, мысли дурной иметь не может, смущаться не может и потому все поступки его ясные и прекрасные.
Святитель Тихон Задонский, епископ Русской православной церкви, епископ Воронежский и Елецкий, богослов, крупнейший православный религиозный просветитель XVIII в. Канонизирован Русской церковью в лике святителей, почитается как чудотворец. Неизвестный худ.
Святитель Тихон Задонский, русский Иоанн Златоуст
Тихон. О смирении (как могуче смирение). Всё о смирении и о свободной воле.
О прощении непростимого преступника (что это мучение всего мучит сильнее)» (IX, 138).
Обдумывая планы «Жития великого грешника», Достоевский хотел приблизиться по «художеству» и масштабу охвата событий к роману Толстого «Война и мир». Он понимал, что вместе с этим романом русская литература сделала «шаг вперед в художественном развитии всего человечества», чувствовал он и то, что его романы «Преступление и наказание», «Идиот», вышедшие только что в свет, имеют несомненную художественную и философскую ценность, но чувствовал, что они далеко не предел его творческих возможностей, и с особым энтузиазмом выстраивал новые планы новых грандиозных произведений.
«Эта та самая идея, об которой я Вам уже писал. Это будет мой последний роман. Объемом в «Войну и мир», и идею Вы бы похвалили — сколько я по крайней мере соображаюсь с нашими прежними разговорами с Вами. Этот роман будет состоять из пяти больших повестей […] (Общее название романа есть: Житие великого грешника, но каждая повесть будет носить название отдельно.)
Главный вопрос, который проведется во всех частях, — тот самый, которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь, — существование Божие.
Герой в продолжение жизни то атеист, то верующий, то фанатик и сектатор (сектант. — В. Р.), то опять атеист. 2-я повесть будет происходить в монастыре. На эту 2-ю повесть я возложил все мои надежды. Может быть, скажут наконец, что не всё писал пустяки.
А. Н. Майков
Вам одному исповедуюсь, Аполлон Николаевич, хочу выставить во 2-й повести главной фигурой Тихона Задонского, конечно под другим именем, но тоже архиерей, будет проживать в монастыре, на спокое. 13-летний мальчик, участвовавший в совершении уголовного преступления, развитый и развращенный (я этот тип знаю) (…) будущий герой всего романа, посажен в монастырь родителями и для обучения.
Волчонок и нигилист-ребенок сходится с Тихоном (Вы ведь знаете характер и всё лицо Тихона). Тут же в монастыре посажу Чаадаева (конечно, под другим тоже именем). Почему Чаадаеву не просидеть года в монастыре? (…) К Чаадаеву могут приехать в гости и другие, Белинский, например, Грановский, Пушкин даже. (Ведь у меня же не Чаадаев, я только в роман беру этот тип.) В монастыре есть и Павел Прусский, есть и Голубов, и инок Парфений. (В этом мире я знаток и монастырь русский знаю с детства.) Но главное, Тихон и мальчик (…) Авось выведу величавую, положительную, святую фигуру. Это уж не Костанжогло-с и не немец (забыл фамилию) в «Обломове» (…) я ничего не создам, я только выставлю действительного Тихона, которого я принял в свое сердце давно с восторгом. Но я сочту, если удастся, и это для себя уже важным подвигом. Не сообщайте же никому. Но для 2-го романа, для монастыря, я должен быть в России. Ах, кабы удалось!
Первая же повесть — детство героя: разумеется, не дети на сцене; роман есть» (разбивка по абзацам моя. — В. Р.; XXIX1, 117–118).
Тихона Задонского редко можно было застать в кабинете, писал он, как правило, ночами. А днем занимался воспитанием детей, семинаристов, восстановлением храмов
Глава двенадцатая. «ПОЭТ ПОДПОЛЬЯ»
Достоевский и князь Болконский