— Ласточка ты моя, сиротинка болезная, ягодка моя, куды я тебя укрою?

Ой, лихо, лихо стряслось! Пропали наши головушки! Югра идет! Так валом и валит по степи! — заключила она, с рыданьем обнимая и крестя девочку.

— Югра идет? Вот оно напасть какая! — прошептала Танюша и, вся похолодев разом, почти крикнула в голос:

— А дядя-то, дядя где?..

— На стены пошел хозяин Семен Аникич!

— А братцы еще не вернулись? — взволнованно роняла Таня.

— То-то и беда, не вернулись наши соколы! — всхлипнула нянька. — Ой лихо, ой лихо, касаточка моя!

Но девочка уже не слушала причитаний няньки. «Если братья с их отрядом не подоспеют, югра кинется на острог и, чего доброго, возьмет его!» — в невольном трепете соображала юная Сольвычегодская хозяйка. Тогда… тогда… я к дяде пойду! — неожиданно решила она и дрожащими руками стала застегивать запоны наспех наброшенного не плечи летника.

— Ой, не пущу тебя, ягодка. Здеся, в горницах, куды спокойнее, — так и вцепилась Егоровна в свою питомицу.

С несвойственною ей резкостью девушка оттолкнула старуху и стремглав кинулась в открытую дверь.

Сбежать в первый ярус жилья, оттуда, через просторные сени, в сад, домчаться до ворот — было делом нескольких минут для быстрой и подвижной девочки. Она духом миновала сад и небольшую площадь за ним, где находились риги, амбары, сольницы и прочие домовые пристройки острожного городка, и побежала к воротам, выходившим в поле. По ее мнению дядя с челядью и стражей находился здесь.

Но полная тишина господствовала в этой части острога. Прилегавшие к садовой части ворота скрывались в тени орешника, густо разросшегося в углу.

Глухим и страшным показалось сейчас это место небоязливой от природы Тане. Гулкий топот доносился сюда, в темноте, со стороны степей. Будто несколько тысяч человеческих ног утаптывали почву. Из-за стены не видно было того, что делалось в степи.

— С нами крестная сила! Идут вороги! — дрогнув от ужаса прошептала Таня. — К дяде, к дяде скореича! — вихрем подсказывала ей встревоженная мысль. — У главных ворот дядя… За пристройками не видать огней, — решила девушка и стрелою метнулась было назад от ворот.

Зловещий крик ночной птицы неожиданным звуком прорезал тишину ночи.

Такой же, словно ответный, крик раздался над самым ухом Тани, и из ореховых кустов показалась маленькая, коренастая фигура, бежавшая к воротам.

Ошеломленная неожиданностью Таня так и остановилась, как вкопанная, на месте.

— Алызга! — невольно вскрикнула она.

Тихий, злобный крик был ей ответом.

Алызга замерла на минуту, готовая кинуться на свою молоденькую госпожу. Но, словно раздумав, в два прыжка очутилась у ворот и, с силой рванув железную скобку засова, испустила тот же пронзительный крик дикой птицы, который слышала перед этим Таня.

Почти следом за этим громкое: «держи, держи разбойницу!» прогремело в кустах и двое челядинцев, как из-под земли, выросли перед остячкой.

Что-то яркое блеснуло во мраке. Она взмахнула рукою и первый челядинец со стоном рухнул на траву. Темная струя крови хлынула у него из груди.

— Зарезала! Алызга зарезала человека! Ратуйте, православные, ратуйте! — не своим голосом закричала Таня.

Алызга в этот миг не на жизнь, на смерть боролась со вторым холопом.

Она то извивалась змеею, то визжала и царапалась, как кошка, стараясь нанести противнику смертельный удар своим коротким ножом.

— Алызга! Окстись! Што ты! — обезумев от ужаса вскричала Таня. Алызга! Подружка моя!

При этом крике остячка быстро обернулась. Ее глаза горели страшным огнем.

— Проклятые! Проклятые! Ступайте все в Хала-Турм! — исступленно взвизгнула она, подскочив к своей молоденькой хозяйке, и со страшной силой взмахнула блеснувшим снова во мраке ножом.

Инстинктивным движением Таня отпрянула в сторону. Сильные руки схватили Алызгу и, бросив ее на землю, придавили к траве. В следующий миг руки дикарки были плотно скручены за спиной.

— К «степным» воротам бежал сам Семен Аникиевич со стражниками.

Глубоко потрясенная всем происшествием Таня повисла на груди дяди и, рыдая и всхлипывая, рассказала ему все в коротких словах.

— Так вот ты какая, змея подколодная! — грозно произнес, склоняясь над связанной Алызгой, старый хозяин, — прикинулась ручною, волчица, а на самом деле диким зверем осталася… Небось, и намедни в роще югров ты ж проклятых укрывала… Взять ее, ребята, да в подвале запереть… Ишь ведь, подлая, ворота отомкнула, улизнуть ладила… На мою голубку белую с ножом!

Холопа ранила. У-у, змея, волчица!..

— Што улизнуть, Семен Аникич!.. Улизнуть-то еще было бы с пол-беды…

Гляди-кась, што замыслила бесерменка поганая: своих югров нечестивых хотела в острог впустить! — спешно прошептал на ухо Строганову один из холопов, указывая рукою в даль, где, в чуть растаявшем сумраке, двигалась темная толпа.

Семен Аникиевич взглянул и тихо ахнул: пока шли с главной стороны острога приготовления к обороне, югорцы обошли крепость и появились с того края владений, где их ожидали менее всего.

— Перетащить пушки!.. Воротников сюды скликать!.. Запереть острог поладнее! — срывающимся голосом приказал Строганов. — Да увести эту подлячку! — кивнул он в сторону Алызги, все еще беспомощно лежащей на земле.

Двое холопов грубо подняли остячку и повели в сторону жилых строений, двое других подняли раненого и понесли его, по приказанию хозяина, в дом.

— Ступай и ты в горницу, Танюша! Не след тебе тут оставаться! — наскоро поцеловав племянницу, произнес Семен Аникиевич.

— И ты… и ты ступай, дядя… Не приведи Господь, еще убьют тебя нехристи… Стрелы каленые ведь у них! — вся бледная, как смерть, шептала девушка, прижимаясь к крестному и с мольбою заглядывая ему в лицо.

— Никто как Бог!.. Да ты не пужайся больно! Стены-то у нас горазд крепки, а как выпалим враз из пушек и пищалей, так твоя югра, что горох, посыпется вспять, — попробовал пошутить Семен Аникиевич.

Но шутка на вышла. Боязнь за любимую крестницу, за всех своих верных слуг, за это насиженное гнездо острым жалом впилась в сердце старика.

«Ох, не след было отпускать охотников с Максимом да Никитой! Вишь, обходом пошли югорцы… Кто мог знать?!» — думал он и болезненно сжималось его сердце.

И он стал напряженно вглядываться в степь.

Мрак еще не разошелся вполне, но по топоту ног, по характерному позвякиванию и по смутному гулу чувствовалось, что югра подходила все ближе и ближе к городку. Скоро, спешно делали приготовления воротники в этой части острога.

Строганов огляделся кругом. В тени кустов по-прежнему стояла Таня.

Около нее находилась нянька Анфиса, Агаша и другие девушки, прибежавшие разыскивать свою юную хозяйку.

— Ступайте в горницы, все ступайте! — махнув рукою крикнул им Строганов.

Вся небольшая толпа женщин, не смея ослушаться хозяйского приказа, поспешила к хоромам, уводя за собою громко рыдающую Таню.

— Дядя! Дядя! — вся трепеща от слез, в горе и отчаянии, шептала девушка. — Пущай и он сюды идет! Пущай идет с нами… Не то убьют его нехристи! Убьют! Убьют!..

— Полно, ласточка! Не доберутся нехристи до солнышка нашего, до Семена Аникиевича! — утешала свою питомицу няня. — Небось, стены наши крепкие. Не прорваться скрозь них николи силе бесерменской…

— Да дядя-то на стены полезет… Стрелою по ем можно достать… рыдая неутешно, говорила Таня.

— Молиться надо! Молиться, девонька! Все молитесь, все! — каким-то вдохновенным голосом произнесла нянька и первая рухнула на колени перед киотом.

Вся толпа девушек покорно опустилась за ней.

Полная тишина воцарилась в горнице. Тихим, ласкающим светом обливала лампада уютную девичью светличку и все молитвенно поднятые на образ лица.

Впереди всех, почти распластавшись на полу, лежала Таня.

— Господи! — шептала она, вся дрожа, в томительной муке. — Спаси дядю!.. Господи! Сохрани моего крестненького… родимого… Господи!

Владычица Небесная, Богородица, к Тебе прибегаю! Сохрани дядю!.. Обет даю Тебе, пелену вышью, покровы, воздухи в Твою, Владычица, Велико-Пермскую обитель, Царица Небесная! — заключила она, ударяя рукою в грудь, и вдруг замерла в ужасе. Неожиданный грохот, потрясший до основания Строгановские хоромы, прервал молитву девочки.