С ветвей фигового дерева свисала головой вниз мертвая коза. Видимо, это леопард по своему обыкновению затащил добычу на дерево. Вскоре Смуга увидел и хищника во всем его великолепии. Тот полз по толстой ветке, прижавшись к дереву, почти сливаясь с ним в одно целое. Между листьев проглядывали черные пятна на желто-белом мехе. Глаза его блестели, слышалось глухое ворчание. Смуга понял, что леопард готов к атаке. Он хорошо знал повадки этих животных, знал, что сначала большая кошка спрыгнет на землю. Смуга не торопился: подготовил оружие. Оба черных солдата несколько отступили, готовые стрелять. Смуга старательно прицелился и нажал на курок. Кот замяукал и потерял равновесие. Когти еще какое-то время царапали кору фигового дерева, а затем хищник свалился на землю.

Только теперь один из аскари смог освободить мальчика. Тот был совершенно изможден страхом и голодом. По очереди со Смугой они понесли его в лагерь. Второй солдат остался, чтобы сторожить леопарда, вернее леопардовую шкуру, пока из лагеря не придут негры, которые смогут ее снять и обработать.

Через два дня, ранним утром Новицкий, Вильмовский и один из солдат вышли на очень низкий в этом месте берег озера Альберта. Там между горами и скалами на южном берегу озера они увидели зарево.

— Буш горит! — с тревогой произнес Новицкий.

Вскоре до них донесся какой-то необычный шум, в котором они распознали звуки боя. Внимательно наблюдали они за этой местностью, ожидая, как обернется дело. На озере тем временем появились две большие, напоминающие барки, лодки. Впереди шел небольшой баркас с зеленым флагом на корме. Новицкий следил за этой процессией в бинокль, затем передал его Вильмовскому.

— Трудно поверить своим глазам. Даже не пробуют скрываться.

— Невероятно, но это, видимо, рабы… — начал Вильмовский, но тут черный солдат обратил их внимание на лодку, где что-то происходило. Слышались крики, звучали выстрелы.

Новицкий первым заметил, как рослый негр прыгает в воду.

— Андрей! — крикнул он. — Этот негр, наверное, сбежал!

Сопровождавший их черный солдат влез на дерево.

— Они отплыть! — сообщил он. — Он плыть!

Лодки быстро удалялись на север. Новицкий с Вильмовским подошли к самому озеру. Моряк хладнокровно наблюдал за мелькающей в волнах головой пловца, и начал раздеваться.

— Что ты делаешь, Тадек? — удивился Вильмовский.

— Он ранен или ослабел. Ему не доплыть! — кратко ответил Новицкий, и уже через минуту мощными руками раздвигал воду.

Помощь подоспела вовремя. Мунга с каждой минутой терял силы. Он уже начал сомневаться, что желанный берег вообще существует, как почувствовал, что его поддерживает чья-то сильная рука. От человека он не мог ждать помощи, а потому от всего сердца благодарил божество озера. Правда, выбравшись на берег, он заметил двух человек — еще одного белого и стоящего рядом негра-солдата. Тем не менее он опустился на колени перед своим избавителем, отбивая глубокие поклоны.

— Что ты такое делаешь, братишка? — возмутился моряк.

— Он тебя благодарит! — перевел слова Мунги черный солдат.

Новицкий со значением подмигнул Вильмовскому:

— Ну, вот, теперь меня в Африке божеством признали… Снова повышение.

Мунга не знал, что и подумать об этих странных вазунгу[157], которые его спасли. Были ли это люди или добрые духи? Этот вопрос мучил его на протяжении всего пути, пока он шел за ними к лагерю, и сомнения возросли еще более, когда он увидел Автония, живого, здорового и явно чувствовавшего себя в лагере странных людей, как дома. Мунга любил брата, но не мог переломить веры в приговор, вынесенный Автонию. Так что братья смотрели друг на друга с недоверием и едва обменялись парой слов.

Их поведение озадачило Смугу, он внимательно наблюдал за братьями. Смуге было известно, что, благодаря миссионерам, Автоний свободно владеет английским. Мальчик рассказал ему о себе, о перипетиях своей судьбы. Но он не прибег к английскому, чтобы объяснить, что Мунга — его брат. «Тумбо модьё»[158], — сказал он, показывая на него и на себя.

Нельзя было также не заметить, что Мунга, относившийся крайне сдержанно к найденному при таких необыкновенных обстоятельствах брату, с каким-то суеверным восхищением не сводит глаз с Новицкого. Поразмыслив, Смуга подозвал моряка, и они отошли в сторону.

— Тадек, ты пока ничего не объясняй. Может, пусть лучше думают, что мы — добрые духи.

— Слушай, Ян, ты же никогда этого не одобрял, — возмутился Вильмовский, подошедший к ним как раз в тот момент и услышавший слова Смуги.

— Придет время, мы все объясним. А пока пусть думают, что хотят. Это может оказаться важным, — подчеркнул Смуга.

Новицкий только засмеялся.

— Ты ведь сам говорил, Андрей, что надо уважать чужие обычаи. И, черт меня побери, это бывает довольно приятно!

Деревня Кисуму не была разрушена целиком во время дерзкого нападения и понемногу возвращалась к жизни. Те, что укрылись в джунглях, возвращались, чтобы похоронить умерших. Они обязаны были совершить погребальную церемонию, без нее души умерших не обретут покоя.

После плача, катания в пыли пришло время пиршества и танцев. Приготовили праздничную еду, все облачились в белые траурные одеяния из рафии, мягкой белой глиной разрисовали лица. Не успели все рассесться, чтобы начать тризну, как окружающая деревню стража дала знак, что приближаются чужие люди.

К берегу причалила небольшая рыбацкая лодка, высадившиеся из нее люди двинулись по тропе, ведущей между густых зарослей прямо в деревню. Впереди шел Гордон, рядом с ним Мунга, а за ними Новицкий, Смуга и Автоний.

— Минутку, постойте! — позвал внезапно Новицкий. Здесь что-то лежит.

Он зашел в заросли и вытащил оттуда большой барабан.

— Кит меня проглоти! Вот это находка!

Мунга, размахивая руками, что-то толковал Гордону.

— Он говорит, что барабан принадлежит колдуну и нельзя его трогать.

— Так откуда же он взялся? — недоумевал Новицкий. Пренебрегая предупреждением, он рассматривал найденный предмет.

— Хозяин мог потерять его во время бегства, — ответил Гордон. — Вы обратите внимание на кожу, обтягивающую барабан, какая она твердая, упругая. Негры часто делают барабаны из слоновых ушей.

— Ну и обычаи в этой Африке, — саркастически покачал головой Новицкий. — Одни стреляют в бедного сфинкса, другие губят слона, у него, видишь ли, уши, подходящие для барабана. Что за страна!

Тут к нему подошел Мунга и снова что-то стал объяснять, в глазах у него одновременно отражались и страх, и решимость.

— Он просит, чтобы вы оставили барабан, — перевел Гордон.

Новицкий с вызовом посмотрел в глаза равному ему ростом негру.

— А вы ему скажите, что белых чужие чары не берут, они сами колдуны.

Гордон перевел. Мунга отодвинулся от них испуганно и покорно, а Новицкий спокойно сунул барабан в свой рюкзак.

Перед деревней по обеим сторонам тропинки стояли женщины, преграждая дорогу толстой лианой. Новицкий пригнулся, чтобы пройти под ней. Стоящие рядом воины вытянули копья, а Мунга придержал задиристого моряка.

— Минутку, — объяснил Гордон. — Деревня — это табу[159].

— Табу? А что это значит?

— Чтобы пройти дальше, нам нужно дать выкуп на поминки, — продолжал терпеливо объяснять Гордон.

— Откуда вы это знаете? — полюбопытствовал Новицкий.

— Негры покрыли лица белым, — начал Гордон.

— Это знак траура, — закончил за него Смуга.

Когда они представили подарки для вечернего, траурного пира, Мунга провел гостей к дому вождя — своего отца. Их сопровождали все без исключения жители деревни. Они что-то говорили, жестикулировали, показывая то на Мунгу, то на Автония.

Кисуму ждал на пороге своего дома. Гордон объяснил и так понятную цель их прибытия, — вернуть Мунгу и Автония, просил разрешения переночевать. При случае вручил Кисуму подарки, которые были приняты.

вернуться

157

Вазунгу — европеец.

вернуться

158

Тумбо модьё — означает, что у них одна мать (дословно: один живот).

вернуться

159

Табу — запрет общения с некоторыми предметами, людьми с целью избежать наказания сверхъестественных сил.