— Чего тебе надо? Что случилось? — не менее лихорадочно спрашивал его Томек.

Вокруг извозчичьей пролетки собралась орущая толпа. Арабы, египтяне, турки грозили кулаками, кричали все громче. Салли заметила, что одно слово повторяется все чаще — «даншавай».

— Томми! Томми! — позвала она мужа, поспешно совавшего старику деньги. Тот же, получив плату, сам стал успокаивать соотечественников.

— Томми! Скажи им, что мы не англичане, а всего лишь поляки!

Томек тут же подхватил:

— Ноу инглиш! Поляк! Поляк! Боланда![23] Осталось неясно, что именно поняла из его слов раскричавшаяся толпа. Во всяком случае так же внезапно, как и возникнув, суматоха успокоилась.

Новицкий, все это время державший руку на рукоятке револьвера, сейчас вынул ее из кармана и отер пот со лба.

— Все из-за этого старого дурня, — негромко сказал он Томеку. — Надо его вразумить.

— Остынь, Тадек! Мы сами виноваты. Что они должны были подумать, увидев нас переодетыми в арабов?

— Они так враждебно отнеслись к нам потому, что приняли нас за англичан, — нервно объяснила Салли. — Я поняла это из того, что они выкрикивали название местности в дельте Нила, там пять лет тому назад во время охоты английский офицер застрелил крестьянку. Об этом писали в газетах. В беспорядках были ранены трое египтян и трое англичан, один из них позднее умер. Британцы посчитали это выступление бунтом и арестовали больше десятка феллахов[24]. А четверых повесили, — голос ее на минуту ослабел. Помолчав, она добавила спокойно:

— Мне кажется, что, несмотря на весь этот крик, толпа соблюдала порядок. Все так внезапно началось и так же кончилось, как будто кто-то этим руководил.

— Вот именно, — согласился Новицкий. — Я уже собирался было вытаскивать револьвер… Обратите внимание, что они не осмелились напасть на нас. Это была лишь демонстрация.

— Из этого следует, что методы англичан оказались…

— Ошибочными, Томек, ошибочными, — закончил за друга моряк. — По моему мнению, тяга к свободе в Египте усиливается.

— Все это так, только для одной ночи этого слишком много, — поморщилась Салли.

— Совершенно верно, синичка! Хорошенького понемножку, — подвел итоги Новицкий.

Смуга, хотя и было уже поздновато, проснувшись, не сорвался с постели сразу, как обычно. Он принял на себя нелегкое задание и для его выполнения ему потребовалась помощь верных друзей. И сейчас он размышлял, как они воспримут известие о том, что он взялся выполнить поручение… аристократа, лорда, коллекционера, фанатично собирающего все, что относиться к Египту, да еще вдобавок не всегда достаточно заботящегося о законности путей, какими попадают к нему эти предметы. В конце концов подобные склонности навлекли на него неприятности, а поскольку дела требовали его присутствия в Манаусе — лорд имел долю в компании Никсона, — он и встретил Смугу.

Смуга долго раздумывал над предложением. Поймут ли его друзья, притом, что до этого он никак не хотел к ним присоединиться, поймут ли они его теперешнее побуждение? Что скажет Андрей Вильмовский, намеревавшийся посвятить время в Египте отдыху и лечению? Этот вопрос не оставлял его, вселял в сердце тревогу. Но когда он внутренним взором видел перед собой Новицкого с его ироничным взглядом, Томека с горящими от любопытства глазами, Салли, мечтающую о настоящем приключении в Долине царей, он не мог не согласиться. И теперь уже не мог отказаться.

Смуга отогнал от себя эти мысли. Раз решение уже принято, поздно колебаться и тревожиться. Он стал перебирать в памяти то, что случилось с ним уже здесь, на корабле, а это казалось чем-то большим, чем простым стечением обстоятельств.

Далеко за полночь он беседовал с английским дипломатом, с которым познакомился когда-то как раз в Египте. Смуга улыбнулся при мысли, что они оба сейчас возвращались в эту страну, оба должны были выполнить определенную миссию и оба плыли на одном корабле. Естественно, что говорили они о Египте. Разговор поначалу шел общий, свободный, но постепенно беседа становилась все конкретней. Англичанин старался заинтересовать Смугу проблемой, которая волновала его самого. Смуга вежливо слушал, умело поддерживая разговор.

— Вы только подумайте, — говорил дипломат, — что в течение многих веков Египет, закрытый с востока и с запада, а практически и с юга, пустыней, с севера же — Средиземным морем, был для европейцев неизвестной страной. Научный интерес к нему проявился совсем недавно, по-настоящему это началось в конце восемнадцатого века, в результате экспедиции Наполеона. С тех пор Египет навсегда приковал внимание археологов, а с ними и богатых людей, желающих финансировать дорогостоящие исследовательские экспедиции[25]. Исследовательской страсти сопутствовала жажда обладания. И так это тянется по сегодняшний день.

— Вы хотите всем этим сказать, что с незапамятных времен происходит кража произведений искусства, — Смугу всегда раздражала осторожность, с какой говорили и действовали дипломаты.

— В общем, да, — англичанин не был обижен такой постановкой вопроса. — Особенно в этой части света… Об этом говорят весьма древние источники.

— Действительно древние? — прервал его Смуга.

— Да, вполне! В шестнадцатом веке до нашей эры, например, когда началось царствование восемнадцатой династии[26], были ограблены все гробницы знатных людей.

— Мой знакомый археолог, Говард Картер[27], рассказывал мне о судебном разбирательстве ограбления гробниц фараонов, которое произошло тысячи лет назад. Подробное его описание сохранилось на папирусах из эпохи Рамзеса IX[28]. Для государства это было плохое время. Процветала коррупция, а власть была крайне слаба. За сорок лет сменилось восемь фараонов.

— При таких обстоятельствах возрастают преступность и жажда легкой наживы, — продолжал англичанин. — Все началось от обычной зависти, которой взаимно дарили друг друга управитель восточной части Фив[29] Пезер и его сотоварищ по западной части Певеро[30]. Так вот, этот Пезер, получив сведения о кражах из гробниц в западном квартале, поспешил доложить об этом их общему начальнику Халевезе. Халевезе создал для расследования специальную комиссию.

— Он поступил так, как следует.

— У него не было другого выхода.

— Комиссия что-нибудь выяснила?

— Ей следовало установить действительно ли кражи достигли таких больших размеров. Пезер в своем докладе сообщил точное число ограбленных гробниц.

— Видно, имел точную информацию.

— Вот именно. Складывалось впечатление, что он располагает шпионской сетью на другой стороне Фив. Он не учел только одного…

— Чего?

— Что члены комиссии, а может, и сам Халивезе извлекают из этих краж выгоды.

— Ловкий это был человек, как вы его называете, Пе…

— Певеро…

— Ох, уж эти имена, — вздохнул Смуга. — Для уха славянина они так похожи… Но, возвращаясь к нашему разговору, думаю, что комиссия ничего не нашла…

— Во всяком случае не подтвердила сведений Пезера. По ее мнению, взломана была одна царская гробница, а не десять, как сообщил Пезер, и две, а не четыре гробницы жриц.

— И следствие было прекращено?

— Естественно. Были ограблены почти все частные гробницы, но это же не повод, чтобы обвинять почтенного Певеро.

— Так кончается сон о справедливости.