Вошел Фрэнк. Он выглядел озабоченным. Том знал, что юноша обратил внимаие на поведение Элоизы.

— Элоиза все знает, — сказал Том. — Но беспокоиться не о чем.

— Пока она не подумает, что я стопроцентный врун.

— Я на твоем месте не беспокоился бы и в этом случае. Интересно, этот ароматный торт или что там еще — к чаю или к ужину?

— А что мадам Аннет? — спросил Фрэнк.

Том рассмеялся.

— Кажется, ей нравится звать тебя Билли. Но, возможно, она узнала все раньше Элоизы. Мадам Аннет читает все сплетни в бульварных газетах. Все равно завтра все откроется, когда ты покажешь свой паспорт. А в чем дело? Ты что, стыдишься самого себя? Пойдем вниз. Если что-то нужно постирать, брось здесь, прямо на пол. Я скажу мадам Аннет, завтра к утру все будет готово.

Фрэнк вернулся в свою комнату, а Том спустился в гостиную. День был прекрасный, окно в сад было открыто.

— Я узнала его, конечно же, по фотографиям. Я видела два снимка. Первый показала мне Аннет, — сказала Элоиза. — Почему он убежал?

Тут вошла мадам Аннет с подносом.

— Он просто хотел на время уйти из дома. Взял паспорт старшего брата и уехал из Америки. Но завтра он возвращается домой, в Штаты.

— Да? — удивилась Элоиза. — Неужели?

— Я только что встретился в Париже с его братом Джонни и с детективом, которого наняла их семья. Они остановились в «Лютеции». Я поддерживаю с ними связь еще с Берлина.

— Берлин? Я думала, ты большую часть времени провел в Гамбурге.

Фрэнк спускался по лестнице.

Элоиза налила всем чаю. Мадам Аннет скрылась на кухне.

— В Берлине живет Эрик, ты же знаешь, — продолжал Том. — Эрик Ланц, он был здесь на прошлой неделе. Присаживайся, Фрэнк.

— Что вы делали в Берлине? — спросила Элоиза, будто это была военная зона или же место отдыха, о котором и мечтать не можешь.

— Да просто глазели по сторонам!

— Ты будешь рад вернуться домой, Фрэнк? — спросила Элоиза, подкладывая ему кусок апельсинового торта.

Для юноши это был не лучший момент, но Том сделал вид, что не заметил. Он поднялся и пошел взглянуть на письма, которые мадам Аннет обычно складывала за телефоном. Там было всего шесть или восемь конвертов, два — скорее всего счета. Одно письмо было от Джеффа Константа; Тому было очень любопытно, но он не вскрыл его.

— Ты говорил с мамой, когда был в Берлине? — спрашивала между тем Элоиза у Фрэнка.

— Нет, — ответил Фрэнк, глотая торт с таким видом, будто он был сухой, как песок.

— Как тебе понравился Берлин? — Теперь Элоиза смотрела на Тома.

— В мире нет другого такого места: так обычно говорят о Венеции, — вступил в разговор Том. — Но каждое место хорошо по-своему. Не так ли, Фрэнк?

Фрэнк потер костяшкой пальца левый глаз и скривился. Том отстал от него:

— Фрэнк, поднимись наверх и вздремни. Я настаиваю. — Он обратился к Элоизе: — Ривз подобрал нас в Гамбурге вчера уже поздно вечером. Я позову тебя на ужин, Фрэнк.

Фрэнк встал и поклонился Элоизе; очевидно, у него перехватило горло, и он не мог произнести ни слова.

— Это так важно — Гамбург прошлой ночью? — шепотом спросила Элоиза.

Юноша был уже наверху.

— Гамбург здесь ни при чем. Фрэнка похитили в прошлое воскресенье в Берлине. Я не мог добраться до него до утра вторника. Его удалось вернуть...

— Похитили?!

— Я знаю, этого не было в газетах. Похитители накачали его снотворным, и он до сих пор не совсем пришел в себя.

Элоиза слушала его широко раскрыв глаза; потом она прищурилась, но уже не так, как раньше. Глаза ее были такими огромными, что Том мог видеть маленькие темно-синие черточки, расходившиеся от зрачка по радужной оболочке.

— Я ничего не слышала о похищении. Семья заплатила выкуп?

— Нет. То есть да, но денег похитители не получили. Я расскажу тебе потом, когда мы останемся одни. Ты неожиданно напомнила мне рыбку-телескоп в берлинском Аквариуме. Чудесная маленькая рыбка! Я купил несколько открыток. Покажу тебе. Ресницы — будто кто-то нарисовал их вокруг глаз. Темные и длинные!

— У меня нет длинных темных ресниц, Том! Это похищение... Ты не мог добраться до него — что ты имеешь в виду?

— Детали в другой раз. С нами все в порядке, можешь сама убедиться.

— А его мать? Она знает?

— Пришлось ей сказать. Ведь нужно было собрать деньги. Я говорю тебе все это только для того, чтобы объяснить, почему мальчик сегодня немного странный. Он...

— Он очень странный. А почему он сбежал из дома? Ты знаешь?

— Нет. Правда нет. — Том понимал, что никогда не расскажет Элоизе о том, что узнал от Фрэнка. Она не должна всего знать, есть определенный предел, и Том понимал это, будто видел метку на шкале.

Том прочитал письмо Джеффа Константа и успокоился: Джефф обещал присмотреть, чтобы незаконченные или откровенно неудачные подделки Дерватта, выполненные преемником Бернарда Тафтса, были изъяты, а то уже казалось, что это никогда не кончится. Том проверил оранжерею, сорвал спелый помидор, который не заметила мадам Аннет, принял душ и переоделся в чистые голубые джинсы. Он также помог Элоизе отполировать только что купленную ею где-то вешалку. На самой ее верхушке вились деревянные изогнутые крючки, оканчивающиеся медными набалдашниками. Том вспомнил, что так на американском Западе отделывают коровьи рога. К удивлению Тома, вещь действительно прибыла из Америки. Конечно, это должно было повлиять на ее цену, но Том не стал уточнять. Элоизе она нравилась, потому что выглядела в доме немного нелепо, выбиваясь из стиля благодаря своему слишком «американскому» виду.

Около восьми Том позвал Фрэнка ужинать и открыл для него пиво. Фрэнк уже не спал, но Том надеялся, что ему удалось вздремнуть. Том выслушал новости о семье Элоизы: ее мать чувствовала себя хорошо, в операции уже не было необходимости, но доктор назначил ей строгую диет) без соли и жиров — проверенное веками французское средство. Тому казалось, что все врачи поступают так, когда не знают, что еще сделать или сказать. Элоиза сообщила, что звонила родным после полудня, чтобы предупредить, что не приедет, как обычно, повидать их, так как Том только что вернулся.

Они пили кофе в гостиной.

— Я поставлю твою любимую пластинку, — сказала Элоиза Фрэнку. Зазвучал «Transformer» Лу Рида. Первой песней на оборотной стороне был «Макияж»:

Пока ты спишь, твое лицо надменно.

Проснулась ты — и вот

Сперва для пудры время настает.

Потом — глаза подведены; накрашенные губы, -

И поглядеть, малышка, просто любо.

Фрэнк не поднимал глаз от кофе. Том поискал глазами коробку сигар, которая обычно находилась на телефонном столике, но ее там не оказалось. Возможно, сигары закончились, а новая коробка, которую он только что купил, была наверху, в его комнате. Но Тому не настолько хотелось курить, чтобы подниматься наверх. Он сожалел, что Элоиза поставила эту пластинку, так как понимал, что песня напоминает Фрэнку о Терезе. Тому показалось, что Фрэнк переживает, но пытается скрыть это; он спросил, не хочет ли Фрэнк побыть один или он предпочитает их общество, несмотря на музыку. Может быть, следующая песня поднимет его настроение.

Са-тел-лит... к Марсу летит...

Мне передали, что ты забавлялась

С Гарри, и с Марком, и с Джоном...

Вся эта брехня

Сводит с ума меня.

Посмотрел на это чуток, малую толику.

Люблю смотреть жизнь по телику-ролику.

Спокойный голос, американский акцент, простые, понятные слова — при желании любой человек мог услышать в них рассказ о своем горе. Том знаком попросил Элоизу снять пластинку. Он встал и проговорил:

— Мне нравится, но, может быть, немного классики? Как тебе Альбенис? Я его люблю.

Том взял новую запись «Иберии» в исполнении Майкла Блока. По мнению наиболее авторитетных критиков, он играл эту вещь лучше всех своих современников. Элоиза поставила пластинку. Гораздо лучше! Освобожденная от человеческих слов музыка звучала поэтично. На мгновение глаза Фрэнка и Тома встретились, и Том заметил в его взгляде благодарность.