Три дня спустя. Где-то в южной Италии.

        Танки пылили по обочине, ломая кусты и придорожные кафе. Древняя Виа Наполи выдержала когда-то тяжёлую поступь римских легионеров, недавно стерпела пробежку стремительно отступавших итальянцев, но на сорокатонные машины была явно не рассчитана. Десант на броне сдержанно матерился, нехорошо поминая всех императоров начиная с Юлия Цезаря. Досталось и генерал-майору Раевскому, запретившему вырвавшимся вперёд танкистам уродовать дорогу, по которой ещё предстояло идти пехоте.        - Адам, слева проверь, - послышался в наушниках голос лейтенанта Быстрицкого.        - Что там? - переспросил сержант.        - В Сан-Джироламо внеплановый дым. Что-то горит, но наших там ещё нет, - пояснил комбат. - Непорядок. Сорок восьмой, давай за семидесяткой, прикроешь...        - Есть, - одновременно с Адамом ответил командир танка номер сорок восемь, и две машины свернули в сторону видневшихся вдалеке черепичных крыш, над которыми действительно поднимались клубы белого дыма.        Дорогу на этот раз не жалели, и минут через десять были уже на месте. Горел небольшой двухэтажный дом на площади, а собравшаяся на зрелище толпа вместо тушения пожара занималась чем-то непонятным, но подозрительным. Особенно странно выглядела сложенная в художественном беспорядке поленница у подножия высокого столба, на котором верёвками и кандалами была надёжно зафиксирована древняя, лет сорока на вид, женщина. Она активно мотала всклокоченной головой и наверняка хотела что-то сказать, но мешал торчащий изо рта кляп. На шее старухи висела табличка, видимо сорванная с двери дома "Helen Blawoter - Budda Huan-In Europa" Вокруг приготовленного костра хищно нарезал круги католический священник с крестом в одной руке и факелом в другой. Его губы знакомо шевелились, и смотревший сквозь прицел Мосьцицкий вздрогнул от узнавания. Вот также когда-то старенькая мама варила куриные яйца на завтрак юному Адаму, отмеряя время чтением "Pater Noster". Два раза - всмятку, три - в мешочек, и пять - вкрутую. О, Будда всемилостивый, а эти что задумали?        Церетели разделял опасения командира, причём более обоснованно. Совсем недавно в полк пришли посылки, собранные советскими пионерами для воюющих за счастье народное добровольцев, и Шалве досталась книга прогрессивного пролетарского писателя Джека Лондона с красочными иллюстрациями. К большому сожалению, на якутском языке, но даже картинок хватило, чтобы храбрый грузин впечатлился ужасами жизни на страшных Соломоновых островах. И сегодняшнее действо ему напомнило...        - Командир, это людоеды! - закричал стрелок-радист. Сейчас женщину кушать будут. Вот и Кука точно так съели.        - Быть не может, - усомнился Мосьцицкий. - Всё же Европа.        - И что? Голод сильней культуры и воспитания. Сам посмотри - рты разинули, слюни пускают, за главным кулинаром наблюдают. Даже грохот нашего танка не услышали.        - Может это город глухих?        - Нет, командир, - Клаус Зигби, который получил в подарок трёхтомник Луи Буссенара, тоже считал себя знатоком. - Их колдун зельем опоил. Ну что, осколочным долбанём?        - Погоди...        - Чего годить-то? Поджигает же, сволочь.        - Шалва, дай очередь поверх голов, - отдал команду Адам.        Обрадованный приказом Церетели высунулся по пояс из люка и с удовольствием бабахнул из счетверённой зенитной установки по окошкам на противоположной стороне площади. Через пару секунд к нему присоединился пулемёт второго танка, хлестнувший очередью по крышам. Толпа ахнула, потом послышались отдельные женские визги, быстро переросшие в единый вопль ужаса, и плотная народная масса как-то очень быстро и незаметно исчезла, оставив на мостовой потерянные шляпы, ботинки, зонты, четыре ручных гранаты и блюдо с дымящимися спагетти. Столб с привязанной жертвой сразу стал выглядеть одиноко и сиротливо. Только распластанный падре, ушибленный осыпавшейся черепицей, составлял ему компанию. Да ещё факел, закатившийся под политые маслом дрова.        - Сгорит ведь дура! - как настоящий мужчина Церетели не мог допустить бесполезной гибели практически ничейной женщины и выскочил на броню.        - Отвяжи её, мы прикроем, - запоздало крикнул ему в спину Клаус Зигби, высунувшийся с крупнокалиберным "Ворошиловцем" в руках.        Шалва забрался на загоревшиеся уже дрова, распихивая поленья, перерезал верёвки выхваченным из-за голенища кинжалом, схватил даму в районе бывшей талии и спрыгнул на камни площади. Выглянувший Адам скривился и прикрыл глаза, не в силах смотреть на душераздирающую картину.        - Ты же ей руки оторвёшь, придурок! - рявкнул на радиста Клаус.        Действительно, в порыве благородного человеколюбия Церетели совсем позабыл про кандалы, и теперь висел над костром в интересном виде - от резкого рывка Шалва сместился чуть ниже и уже упирался носом в места, природой для носа совсем не предназначенные. Упасть им обоим не давала цепь, идущая от кандалов к верхушке столба.        - Держись, товарищ! - Зигби прицелился и дал короткую очередь.        Радист, так и не выпустив спасённую из рук, приземлился прямо на лежащего падре.        - И что с ней делать дальше?        - Да чего хочешь, - хохотнул башнёр. - Вы неплохо смотритесь.        - Ну уж нет! - Шалва поднялся сам и с размаху поставил женщину на ноги, отчего жалобно звякнули обрывки цепей. - Шалва такое уже не хочет! Вах!        Адам пришёл в себя от столь кошмарного зрелища и предложил:        - Так оставь её здесь, и поехали! Что с ней сделается? Или совсем одичал в Европах, что на иностранных старух потянуло?        Лицо женщины исказилось гримасой страха, сине-стальные глаза под густой копной нечесаных чёрных волос блеснули ужасом и она что-то замычала сквозь кляп.        - Вытащить? - предложил радист.        - А толку? Ты итальянский знаешь?        - Только одно слово, да и то про пиявку... Ладно, разберёмся как-нибудь, - Шалва выдернул здоровенный ком изжёванной бумаги, затыкавший рот спасённой жертвы. - Ву компрене муа, мадам? Нет, ни хрена не понимает, кошёлка старая.        - Я вечно молодая, о доблестные махаратхи! - неожиданно на чистом русском языке возгласила (именно так, причём на редкость противным, дребезжащим голосом) дама. - Махатмы Гималаев, куда я заглядывала проездом из Туле в Шамбалу, прислали мне в последнем откровении вещее слово! Слово о том, что Будда Гуан-Инь Европы будет спасена от смертельной опасности потомком Прометея, который также скиф арийского происхождения! И вот оно, свершилось предначертанное в карме! Да очистятся ваши чакры, герой!        - Во как чешет, - восхитился Церетели.        - Погоди, не перебивай её, - попросил Адам, из всего малопонятного словесного потока вычленивший слово "Будда". - Мадам, вы что-то знаете о Будде?        - О, юный кшатрий, я знаю всё! Вплоть до тысяча двадцати рекомендованных им способах восхождения по нефритовому столпу и игре на яшмовой флейте. Ибо я есть воплощение его трансцендентальной сущности в этой кальпе, выпавшее из колеса Сансары для достижения состояния Бодхисаттвы в момент окончания Калиюги!        - Так, пока достаточно... Мадам, мы покидаем этот негостеприимный к освободителям город и просим вас составить нам компанию.        - Я не прошу, - буркнул себе под нос Церетели. Его больше заботили пострадавшие от огня новые сапоги.        - Не слушайте его, сударыня, - Мосьцицкий сделал галантный жест. - Вечером я хочу расспросить вас о буддизме более подробно.        - Благодарю, о юный кшатрий, и с радостью взойду на эту железную колесницу, несомненно, напоминающую вайманы наших предков, - глаза женщины увлажнились, став похожими на коровьи, и бесцельно блуждали, пока взгляд не зацепился за разгоревшийся во всю мощь костёр. - Нет, только не мои творения!        В огне весело полыхали многочисленные брошюрки, видимо брошенные на растопку. Хелен Блаувотер бросилась из спасать, вытаскивая голыми руками и затаптывая языки пламени.        - Адам, столько бумаги в танк не влезет, - забеспокоился Клаус Зигби. - Шалва, тащи старуху сюда!        Под одобряющие возгласы всего экипажа Церетели опять ухватил даму за следы талии и подбросил вверх, где её принял башнёр. Следом радист швырнул несколько спасённых книг. Мосьцицкий совсем было приготовился спихнуть их ногой с брони, но вовремя вспомнил рассказы Бадмы Долбаева о тяжёлой жизни в степи, где сжечь или выкинуть бумагу считается чуть ли не грехом. Только фашисты на такое способны. Вот так присядешь однажды подумать о бренности бытия, а потом нечем... Ну, вы понимаете? И лопухи в степи не растут.        Удовлетворённая спасением части своих трудов мадам изволила проследовать в башню танка, где села в странную на взгляд Адама позу.        - Вах, удобная женщина, - мнение Церетели временно изменилось. - Сидит, молчит, много места не занимает. Что она там спасла? Командир, можно посмотрю, интересно, да?        Мосьцицкий задумался. С одной стороны, книги и ученье вообще - свет, но с другой стороны... Без одобрения полкового батюшки лейтенанта Фролова как бы не было грехом. С третьей, а вдруг там действительно что-то интересное? Как это говорил Бадма: - "Однако, ши тынык Адам, истина где-то рядом"        Благочестивые размышления прервал неугомонный радист:        - Э-э-э, командир, да? А я и не знал, что женщин ещё и так можно, Вах! - Шалва бегло пролистывал спасённую литературу. - Приеду в Тифлис, пойду к своей Сулико, обязательно попробуем!        - Зачем ждать, о могучий воин? - нарушила сосредоточенное молчание Хелен Блаувотер. - Я хоть сейчас готова подробно всё объяснить и показать на практике.        В ответ раздался поистине львиный рык и громкий лязг ударов по броне, который издавал кинжал удерживаемого всем экипажем Церетели.        - Я её зарежу, да! - всхлипывал в истерике радист. - У меня Сулико, а она... А эта лет на двести меня старше, да... Дайте зарежу!        - Возьми себя в руки, Шалва, - строго произнёс Адам. - Ты же коммунист.        - Давно? - недоверчиво переспросил Церетели.        - Только что, - подтвердил командир. - Так что изволь соответствовать.        - Хорошо. Тогда дайте застрелю.