Учитывая статус моей сопровождающей, а именно — хозяйка производства, советник главнокомандующего, главный конструктор и технолог, то её поступки выглядели многократно загадочнее. Это они не видели наших вечеров, когда я, она и ещё пара доверенных специалистов спорили с пеной у рта о технологических особенностях. Я не фигурально, мы до хрипоты разбрызгивая в друг дружку слюни, спорили, орали и искали решения, а затем придумав что ни будь эдакое, прыгали от радости по кабинету как щенки.

Верхом творения этой гоп компании был промышленный 3D сканер. Пневмо привод ставил гильзу на платформу и несколько лазеров облизывали изделие. Если гильза была без дефектов, то её откидывали к годным к употреблению, или в другое ведро на утиль. Несколько штук в секунду. Микродефекты, такие как раздутие или закусывание не всегда можно увидеть глазом, а в последующем это может обернуться осечками или заклинившим оружием. Мне оставалось только аплодировать.

В другом отсеке ангара был расположен ювелирный литейный цех. Проблем с материалами и инструментом в стиксе нет. Тут работали настоящие мастера и занимались они отливкой пуль. Отдефектованные там-же на сканере сердечники превращались в пули. Сложных конструкций тут не делали, как и биметаллических рубашек. Свинцовая оболочка и сердечник — вот и все изыски. По своим свойствам такие пули немного уступали их заводским аналогам, но зато их производили и выдавали войскам вёдрами. Это опять правда, я в ведомости нос совал. Так и написано, что выдать столько-то вёдер, таких-то патронов, для таких-то блокпостов.

Дальше всё собиралось в отдельно стоящем помещении, тоже на специальных машинах. Боеприпасы шли как для личного потребления, так и на экспорт. Я в своей голове так и не смог соединить странное сочетание ребят, разодетых по последней анархистской моде, с шевронами самых загадочных раскрасок, расцветок, торчащих в зубах папирос, и очень серьёзно поставленное производство и торговые отношения с соседями.

Самой большой и пока неразрешимой проблемой были снаряды. В земле полигона было в избытке почти целых подкалиберных элементов. Подкалиберные сердечники не всегда попадали в цели и многие из них остались в мягкой почве полигона дожидаясь пока мы их откопаем, а вот калиберные блоки разумеется отсутствовали. Вспомнил как мы экспериментировали во времена моей молодости. Это позже было достаточно написать служебку и Родина давала всё что необходимо, а тогда приходилось выкручиваться самим. Решение было очень простое. На токарном станке из дерева твёрдой породы делали цилиндр с дыркой, в который и засовывали сердечник с восстановленным оперением и дополнительный пороховой заряд. Самая фишка была в том, что дерево должно быть твёрдым и выточено максимально точно с учётом волокон, а затем его раскалывали топором и вырезали внутренне пространство. По расколу прекрасно собирали уже готовый элемент с помощью изоленты. Звучит глупо, но так и было. Всё приходилось делать с колёс, а возможности доводок ограничивались Зилом или позднее Уралом МТО. Почему-то такое обращение с технологиями, детям цивилизации, выросшими на планшетах, в голову не приходило.

Следующей большой проблемой был заряд. С танками ранних серий проблем не было. Достаточно было переснарядить гильзу, а более поздние танки уже имели раздельное заряжание со сгорающей гильзой, от которой оставался только поддон. Самих поддонов было в полно, а вот из чего сделать саму гильзу было проблемой. Это было интересно. Мы сутки на пролёт варили селитру и сахар, лили кислоту и жгли килограммы бумаги. Азазелла и её технологи были перепачканы сажей с ног до головы. Я тоже постоянно чихал и был грязным как шахтёр. Остановились на самой простой, коричневатой обёрточной бумаге. Она прекрасно пропитывалась составом и держала форму, а сгорала, превращаясь в тонкий пепел.

Полевые испытания мы проводили, отстреляв сотню снарядов и пришли к выводу, что десятка три самопальных выстрелов вполне можно делать без чистки ствола, а в экстренных случаях и до полусотни. В условиях стикса этого более чем достаточно. Что-бы не переводить ценные снаряды просто так, для стрельбы мы выбрали базу внешников. С большого расстояния, по навесной траектории наш танк вёл огонь в сторону злодеев, которые попытались нас шугнуть с помощью беспилотника. Парни из группы поддержки его успешно сбили и выловили ещё несколько диверсионных отрядов муров, посланных помочь с земли. После этого, поползновения в нашу сторону прекратились. Внешники решили просто перетерпеть нашу наглую выходку. Вдоволь подразнив врагов, мы, довольные испытаниями, вернулись к себе.

Пару раз в гости заезжал Корж, прибывший к нам по своим командирским делам. Он мной гордился, а я, как обычно, был счастлив. Все мои наработки, начатые в бытность простой собаки, я теперь мог переносить в текстовую форму, клацая лапами по клавиатуре ноутбука. Писать я тоже приловчился, но получалось крайне плохо и долго. Многое из придуманного приходилось вспоминать и нарабатывать заново. Моя «Запахология» уже приобрела форму внушительного научного труда и помимо «Теории пуков» я обнаружил ещё десяток запахов человека, отражающих его состояние. Я написал небольшую учебную брошюру для сенсов, в которой описал принципы распознавания бронетехники по расположению живых организмов. Многие из них имели мой тип распознавания и были крайне удивлены подобной книгой. В своём большинстве они имели гораздо меньшую чувствительность чем у меня, но информация была крайне полезна. Единственно чего не было на брошюре, это имени автора.

Я сидел в своей комнате и клацал по клавиатуре. День — чудесный! Я успел поругаться на деловой почве и помириться с Азазеллой. Ткнуть, что называется мордой и получить по носу на почве наших разработок, а потом на спор отстрелять сотню патронов на полигоне и получить целую гору фактов для размышлений. Не было ещё и обеда, когда я и она с ещё несколькими помощниками расползлись по своим углам конструировать и решать технические проблемы. Ко мне в комнату подошёл один из командиров Свободы.

— Привет, псина говорящая, — и растянул морду в улыбке. Мы с ним не раз были в одном отряде и теперь возможность со мной поговорить его по-детски забавляла. — Тебе надо с одним человеком встретиться. Он не наш, но мы подстрахуем.

— Что за человек?

Мне в ответ сделали неопределённый жест рукой. Я ответил пожиманием лопаток передних лап. Всё понятно. Какой ни будь пузан, пришедший поглядеть на говорящую собаку или пижон с очень деловым предложением. Отказывать по каким-то причинам нельзя, но радости от такой встречи наши командиры тоже не испытывают.

Я притопал по указанную моими пацанами месту. Раз отказать нельзя, то надо поговорить. Прямо на траве, посреди живописной полянки, стоял стол с белой скатертью, прижатой зажимами, чтобы её не сдувало. Хрустальные бокалы сияли множеством граней, прекрасный фарфор и тарелка была накрыта очевидно серебряным и очень пафосным накрывальником для тарелок. С каждой стороны тарелки аккуратным рядком лежало по семь ложек, ложечек, вилок, вилочек и столовых ножей. Метрах в семи, достаточно далеко чтобы не слышать разговора, но мгновенно среагировать на любой жест, стоял холёный мужчина в переднике и с полотенцем, перекинутым через руку. По середине стола вазочка с гвоздикой и два стула явно из музея. Стулья даже на вид были вензелястые и старые.

Рядом со столом стоял пиджак. Другим словом не сказать. Чёрный костюм, чёрный галстук и белая, до хруста наглаженная рубашка. Вокруг, на небольшом отдалении, стояли экипированные по самое не могу громилы с разным оружием, но тоже обязательно во всём чёрном, от берцев до обойм автоматов. Пижонство, одним словом. Я подошёл к чёрному чудиле, с тонкими тараканьими усиками и аккуратно зализанной причёской. Выпендрёжничества не люблю, и если на меня хотели произвести впечатление, то это они не по адресу.