– Ну как? – спросил он. – Что вы об этом думаете?

Вместо ответа Юбер с отчаянием пожал плечами.

– Ужасно! – сказал он наконец. – Безумие, вызываемое Жапом, каждый день приносит все новые и новые жертвы. И однако…

В этот момент Жюв, к которому вернулось его хладнокровие, прошептал про себя совсем тихо:

– Гм!.. Стоит ли говорить о безумии, вызванном Жапом?..

В Зизи больше ничего не оставалось от элегантного грума, каким он был во время своего быстротечного пребывания на улице Спонтини на службе у Валентины де Леско…

Его ливрея, которую он еще носил, приняла очень странный вид и покрылась самыми разными пятнами; его шапочку сменила отвратительная плоская засаленная каскетка, отворот которой плачевно свисал на затылок; у него был лишь один разорванный пристежной воротничок, одним словом, он испытывал нужду…

Как в моральном, так и в физическом отношении Зизи выглядел теперь совсем другим. Он был менее весел, чем некогда, казалось, что на него беспрерывно давит какое-то тайное беспокойство; он проводил время жалким образом, собирая окурки сигар…

Впрочем, Зизи не строил иллюзий относительно своего положения. Он понимал, что «дела» складываются для него очень плохо, и менее всего он может надеяться, увы, на непредвиденное чудо и должен готовиться к худшим катастрофам, худшим неприятностям…

Покинув тайком несколько дней тому назад Мориса Юбера на ратодроме, Зизи торопливо пустился наутек, чтобы сохранять между собой и молодым доктором как можно большее расстояние!

– Дело не в этом, – сказал он себе, – тогда надо бы распутать все хитросплетения!..

К сожалению, «хитросплетения», о которых говорил Зизи, были ужасно сложными. Грум не знал всех фантастических событий, которые развертывались в течение некоторого времени, но из газет и доверительных разговоров он выведал достаточно тайн, чтобы понять благодаря своему живому уму, постоянно находящемуся настороже, что рядом с ним происходили совершенно невероятные драмы…

Разумеется, он слышал об исчезновении кулона Валентины и о его необъяснимом возвращении.

Подслушивая у дверей, когда он еще служил грумом на улице Спонтини, он поймал несколько фраз Жюва, по мнению Зизи, совершенно бессвязных, о таинственных приключениях полицейского.

Он также знал странную историю одного раненого, найденного на набережной Академии и умершего в больнице…

Не забывал он и о похищении молодой девушки, затворницы из «Деревянных коней», похищении, которое было организовано отвратительной Гаду с его невольным участием.

И, наконец, из специальных выпусков, подобранных на террасах кафе, Зизи узнал последние события: убийство несчастного миллионера Фавье за несколько мгновений до того, как был обнаружен на набережной барон де Леско, кричащий «Жап», история трагической ночи, пережитой Валентиной в Гран-Терре, о чем в газетах сообщалось с указанием только инициалов.

Все это было удивительным, тревожащим, и Зизи понимал, что будущее может грозить настоящими катастрофами…

– Валентина де Леско, – говорил себе грум, – находится в тяжелом положении!.. Это, очевидно, так! Но также справедливо и то, что мое положение совершенно не лучше, чем ее! В конце концов, будет видно!..

Отныне Зизи избегал те места, где он мог встретиться с Жювом. Но также тщательно он избегал районы, прилегающие к улице Спонтини, и подходы к больнице, где работал Юбер…

– Мало мне неприятных встреч! – рассуждал Зизи. – В настоящее время прекрасные кварталы не для меня… Черт возьми, как бы мне хотелось пожить в деревне, но у меня нет свободной минуты, чтобы бросить Париж!.. Все дела! Дела…

На самом деле, конечно, Зизи в Париже удерживало отсутствие денег. Только… даже самому себе он не хотел в этом признаваться…

Зизи вращался в воровском мире. Он проводил время в таких отдаленных от центра кварталах, как Бельвиль, Шапель, Монпарнас. Разумеется, он рисковал, собирая на бульварах в районе площади Республики окурки, которые затем продавал на площади Мобер, что ему приносило несколько су в день, так необходимых для существования.

Однажды вечером, на следующий день после убийства дядюшки Фавье, Зизи, остановившись перед каким-то трактиром, заметил старый фиакр, запряженный клячей, которую он сразу же узнал.

– Вот те на! Карета моего папаши!.. – выкрикнул грум. – Что за удача… Если хозяин не пьян в стельку, он мне наверняка предложит фасоль с бараниной…

Зизи вошел в трактир. Было девять часов вечера, и клиентов оставалось мало. С первого взгляда грум заметил своего отца, кучера Коллардона, который, сидя за большим столом, в правой руке держал стакан, в левой – бутылку и сосредоточенно занимался «переливанием жидкости», как отметил Зизи.

– Здравствуй па… – закричал Зизи, входя в трактир. – Ну, виноградная лоза пошла в ход?

Затем он добавил с интонацией уважения и восхищения:

– Здорово! Ты позволяешь себе глоточек?.. Значит, ты при деньгах?..

Кучер Коллардон медленно поднял глаза на своего сына. Он бросил на него косой взгляд, в котором не было и проблеска ума.

– Что ты хочешь? – спросил он.

– Ты узнаешь меня, па?..

Бормотание Коллардона подтвердило Зизи, что отец его действительно узнал. Груму только это и было нужно. Он уселся за стол, где сидел отец, и заказал смутно видневшемуся гарсону, смотревшему на него отупелым взглядом:

– Давай, Жозеф, пошевеливайся! Сыра, хлеба и еще один стакан. Здесь угощает мой отец!..

Но при этом смелом утверждении папаша Коллардон, кажется, пробудился.

– Замолчи, зараза… – заворчал он. – Я тебя не приглашал! Ах! Дурак!.. Ты думаешь, что я запросто буду тратить мои су на такого нищего, как ты?..

– Шевелись, Жозеф! – повторял Зизи.

Все гарсоны в трактирах обычно откликаются на имя «Жозеф» и не обижаются при обращении на ты. Однако этот «Жозеф» колебался.

– Кто платит? – спросил он.

Зизи был категоричен:

– Старик!

Отец пытался протестовать, но Зизи не давал ему этой возможности:

– У тебя цветущий вид, па. А твоя лошадка? Жирная, как скелет! Черт подери, у тебя, наверное, хорошие доходы, и, значит, ты можешь мне устроить пирушку на двенадцать су. А для начала, не нальешь ли мне выпить?

Зизи должен был сам взять стакан на стойке. Он вынудил своего отца отпустить на мгновение литровую бутылку, которую тот держал, налил себе полный стакан и опустошил его залпом.

– Великолепно! – подтвердил Зизи.

Он чмокнул от удовольствия языком, а затем спросил, хлопнув отца по плечу:

– Ну, па, как поживает мамаша?

– Этого я не знаю, – проворчал кучер.

– Она ведь в Сен-Лаго?

– Точно…

– А твои делишки с полицией?

– Оставь меня в покое! – завопил кучер.

Он взял кнут, свой неразлучный кнут, положил его около стены и затем хлопнул им несколько раз.

– Прежде всего, откуда ты взялся? – спросил он.

– С улицы, – ответил Зизи.

– И чем ты сейчас занимаешься?

Зизи не хотел подрывать свой авторитет и сказал с двусмысленной улыбкой, отрезая себе толстую краюху хлеба:

– Ты же видишь, па, я ем! Поехали! За твое здоровье!

Он чокнулся с отцом, а потом спросил:

– Ты читаешь газеты, па? Ты просмотрел все, чем торгуют сейчас? В связи с этим, не знаешь ли ты кучера, который перевозил человека, убитого на авеню Дофин?

На вопрос Зизи папаша Коллардон постучал кулаком по столу.

– Замолчи, сопляк! – сказал он. – Говори потише!

Волнение отца явилось для Зизи подлинным откровением.

– Разом, это не ты, па, был тем кучером? – спросил он дрожащим голосом.

Папаша Коллардон вместо ответа налил себе стаканчик, яростно опрокинул его, а потом пристально посмотрел на сына:

– Ты что, из полиции, черт возьми, что допрашиваешь меня?

Больше ничего не надо было добавлять, несчастному Зизи все стало ясно. Без всякого сомнения, его отец замешан в убийстве дядюшки Фавье…