– Я был бы доволен, если бы услышал мнение защиты по этому поводу, сказал он скептически.

– Предполагается, – сказал Мейсон, – что так как этот револьвер был найден закопанным в мусоре, то это означает, что время от времени в течение дня в бак выбрасывали еще порции отходов. Обращаю внимание, Ваша Честь, на фактор времени. Из-за недостатка персонала, ресторан в отеле Лоренцо закрывается в час сорок и остается закрытым до половины седьмого вечера. Думаю, что разговор с персоналом кухни позволит установить, что последний мусор выбрасывался до двух часов дня и уже больше ничего не добавлялось до без десяти восемь вечера. Теперь, если Высокий Суд захочет посмотреть с этой стороны на свидетельства, то он сможет заметить довольно странную ситуацию. Если обвиняемая Адела Винтерс бросила револьвер в бак в двадцать минут третьего и, если над револьвером собралось много мусора к тому моменту, когда полиция обследовала содержимое бака, то это хороший пример улики. Но если не добавлялось никакого мусора, с того момента, как обвиняемая была у бака и до того момента, как полиция вытащила револьвер, в таком случае очевидно, что чтобы ни делала обвиняемая Адела Винтерс, она не могла бросить револьвер. Он должен был быть помещен туда раньше.

– Как это? – с удивлением спросил судья Линдейл.

– Свидетельство Томаса Фолсома показывает, что обвиняемая Винтерс скорее заглянула в бак, чем что-то туда бросила.

– Это только узкая интерпретация его показаний, – бросил рассерженный Гуллинг.

– Конечно, – ответил Мейсон, – обвиняемая имела возможность бросить револьвер в мусорный бак, но совершенно не могла его засунуть глубоко в мусор. Если бы она это сделала, то так запачкала бы правую руку, что должна была бы вымыть ее. Собственно, для того, чтобы глубоко засунуть револьвер в мусор, она должна была бы засучить правый рукав, чего она наверняка не сделала, потому что свидетель Фолсом заметил бы это.

– Свидетель не мог видеть ее рук, – возразил Гуллинг.

– Не мог видеть рук, но видел плечо и локоть. Если бы она что-то глубоко засовывала в бак, то свидетель Фолсом заметил бы это.

– Да, – согласился судья Линдейл. – Это можно понять из показаний свидетеля. Конечно, мистер Мейсон, вы не спросили свидетеля, могли ли замеченные им жесты свидетельствовать о том, что обвиняемая что-то глубоко засовывала в мусорный бак.

– Конечно не спросил, – ответил Мейсон. – Это свидетель обвинения. Если бы я внушил ему что-либо подобное, то он тотчас бы сменил свою версию. Остается фактом то, что показание, которое он сделал сразу после происшествия, значит намного больше, чем все, сказанное позже. Тогда он думал, что обвиняемая только заглянула в бак с мусором. Только потом он пришел к выводу, что она туда что-то бросила. Если теперь ему подкинуть мысль, что обвиняемая что-то глубоко засовывала в мусор, то он расширил бы согласно этому свои воспоминания и вскоре был бы убежден, что видел, как она это делала.

– Это любопытно, – сказал судья Линдейл. – Обвинитель, у вас есть какие-либо предположения или объяснения?

– Нет, обвинитель не может ничего добавить, – с яростью в голосе ответил Гуллинг. – Обвиняемая Винтерс настолько очевидно виновна в убийстве с заранее обдуманными намерениями, что нет смысла добавлять что-либо. До сих пор была представлена только ничтожная часть доказательств. Наш следующий свидетель покажет, что мотивом преступления была кража, потому что обвиняемая Винтерс имела при себе бумажник, содержавший свыше трех тысяч долларов, который она забрала у Хайнса после убийства.

– Или взяла где-нибудь еще, – заметил Мейсон.

– Таково, конечно, ваше мнение, – рявкнул Гуллинг. – Вы будете утверждать, что она шла по улице и вот, на тебе, повезло! И что она подняла его только затем, чтобы посмотреть, что там внутри и что было темно...

– Господин обвинитель, – перебил его судья Линдейл, – здесь не место для иронических замечаний. Доказательства, относящиеся к бумажнику будут приняты или нет. Но минуту назад мистер Мейсон выдвинул интересную теорию, относящуюся к револьверу. Насколько я понимаю, обвинитель не в состоянии доказать, что револьвер находился в баке на самом верху?

– Откуда мне это знать? – неохотно ответил Гуллинг. – Когда полицейский перевернул бак, конечно, все содержимое смешалось.

– Но свидетель Диксон поднимал крышку, – заметил судья, – он должен был сделать это, чтобы вынуть оружие. Если бы он увидел лежащий наверху револьвер, то он вынул бы его и не давал бы распоряжения переворачивать бак.

– Именно это я и имел в виду, – поддакнул Мейсон. – Именно поэтому я задавал свидетелю вопросы таким, а не иным способом.

– Вы проверили, когда досыпались дальнейшие партии мусора? – спросил судья.

– Да, Ваша Честь, проверил, – ответил Мейсон. – Согласно моим сведениям в этот день не досыпали мусор между двумя часами и семью пятидесятью.

– Сторона обвинения пыталась проверить это? – спросил Линдейл.

– Сторона обвинения этого не проверяла, – ответил заместитель окружного прокурора со все возрастающим раздражением. – У стороны обвинения собрано уже достаточное количество улик, чтобы доказать вину обеих обвиняемых.

– Понимаю, – сказал судья Линдейл. – Дальнейший ход процесса может выглядеть совершенно иначе. Но Суд хочет обратить внимание обвинителя на тот факт, что мы имеем дело с обвинением в убийстве первой степени. Если существует какая-либо неточность в доказательствах, то мне кажется, что сторона обвинения, так же как и защита, должна работать над выяснением этих неточностей. Суд пришел к выводу, на основании показаний свидетелей, что обвиняемая Адела Винтерс не могла спрятать оружие глубоко под мусор. Ведь доказано, что этот револьвер орудие убийства?

– Да, Ваша Честь, – ответил Гуллинг.

– Тогда я предлагаю, чтобы мы отложили дело до завтрашнего утра, сказал судья Линдейл. – И чтобы сторона обвинения, при помощи полиции, специально занялась выяснением того, досыпались ли отбросы в бак между двумя часами двадцатью минутами и моментом, когда был найден револьвер. Суд откладывает заседание.