– Я вас понимаю, но, честно говоря, затрудняюсь ответить на ваш вопрос. Наверное, надо пить больше жидкости, чтобы выводить свободные радикалы и, тем самым, предотвращать их вредное действие на ткани организма. Для поддержания сил существуют различные биостимуляторы, такие как настойка корня женьшеня, например. Если хотите, я могу попросить ребят, которые выезжают в Киев, чтобы они привезли вам. Что касается стронция и прочей гадости, то вывести ее из организма практически невозможно: все это прочно сидит в костях и период распада их около двухсот лет. Но сиюминутного катастрофического действия на нас это не оказывает, возможно также, что и в ближайшей перспективе это относительно безвредно.

– А что насчет приема алкоголя в малых дозах? Я слышал, что это?..

– Не думаю, что это что-то меняет. Скорее успокаивает и отвлекает от дурных мыслей.

Они несколько минут помолчали, каждый думая о своем и об одном и том же, после чего Михаил сказал:

– Григорий Васильевич, я, пользуясь случаем, тоже хотел бы вас кое о чем спросить. Мы здесь в тридцатикилометровой зоне живем больше слухами, а они, как известно, не всегда отражают действительность. Скажите, как вы думаете, почему случилась эта авария?

– Пока нельзя наверняка утверждать, но причиной, скорее всего, было сочетание конструктивных недостатков реактора и человеческой безалаберности, халатности, основанной на принципе «авось сойдет». Тогда, в конце апреля, реактор типа РБМК (реактор большой мощности канальный) готовили к плановой остановке. Для этого опускали внутрь активной зоны стержни из графита ― вытеснителя воды, и карбида бора ― мощного поглотителя нейтронов. На этапе, когда стержни были введены наполовину, поступила команда временно отложить остановку реактора из-за нехватки электричества в единой энергосистеме страны, и тогда часть стержней была вновь поднята. Возобновили опускание стержней только через несколько часов, когда реактивность реактора достигла уже критического уровня. К сожалению, вовремя не успели отреагировать, в то время как аварийную систему остановки реактора отключили еще перед началом его плановой остановки. Спросите «почему»? Тогда собирались проводить эксперимент, связанный с работой турбины на холостом ходу, и система аварийного отключения могла помешать этому эксперименту. Когда же ситуация стала проясняться и была отдана команда форсировано опускать стержни, то слишком быстрое опускание стержней привело к быстрому вытеснению воды из каналов в условиях запредельной реактивности, что привело к экспоненциальному ее повышению и, как следствие, к взрыву. Реактор, к сожалению, не был защищен колпаком, и поэтому развороченная активная зона в сто девяносто тонн диоксида урана оказалась под открытым небом…

– Скажите, Григорий, почему в начале мая военное руководство нашей части было в состоянии такого, не свойственного ему, возбуждения?

– На то были серьезные основания. До сегодняшнего дня из реактора наружу вышли не более пяти процентов его активности. Когда в первых числах мая впервые удалось измерить температуру внутри реактора, она составляла две тысячи градусов. Две тысячи пятьсот градусов ― это температура плавления таблеточек из двуокиси урана, а основная активность сидит внутри этих таблеточек. Если бы температура достигла двух тысяч пятьсот градусов, то тогда не пять процентов активности вышли бы наружу, а все сто. То есть площадь загрязнения и ее интенсивность возросли бы в двадцать раз по сравнению с тем, что произошло, а на самом деле еще больше, потому что плохие бы изотопы пошли, гораздо более тяжелые, чем вырвавшиеся наружу йод, плутоний, цезий и стронций. Поэтому на реактор вертолетами с воздуха были сброшены сотни тонн карбида бора, песка, свинца и доломита, поглощающие нейтронный поток и снижающие температуру. В результате этого в течение недели удалось снизить температуру до трехсот градусов, а затем и до шестидесяти.

За разговором время пролетело быстро. Наскоро попрощавшись со своим новым знакомым, Михаил почти бегом направился в душевые. Там уже почти никого не было. Солдаты помылись, переоделись во все новое и ждали наверху грузовиков. Лейтенант, до упора отвернув кран душа, стоял под режущими потоками прохладной воды и переваривал недавно полученную информацию. «Все мы были на волосок от гибели, ― думал он, ― как мелки все остальные проблемы и вся эта суета сует по сравнению с главным вопросом: быть или не быть?»

Вечером в лагере к нему в палатку вновь заглянул Семен Шмулевич.

– Ну, как дела? ― в тоне Семена сквозила явная заинтересованность. ― Какие новые подвиги совершил?

– Да так, никаких ― серые будни.

– А я вот письмо получил из дома.

– Все в порядке?

– Да, слава Богу, все здоровы. Меня ждут. Кстати, жена описывает интересную историю, связанную с этим местом. Не знаю, где она ее выискала.

– Ну и что за история?

– Речь идет о событиях очень давних. Триста двадцать лет назад здесь возникло еврейское местечко. На том месте, где сейчас город Припять, построили шикарную синагогу. И все было бы хорошо, не появись в этих краях в середине семнадцатого века гетман Богдан Хмельницкий. Он уж очень не жаловал жидов. Короче, собрал он все население местечка в молельню и синагогу поджег. Из здания, объятого пламенем, кроме молитв возносились к небу проклятия мучителям и всему этому месту. Ну так вот, через триста лет будто бы именно на этом проклятом месте построили атомную электростанцию.

– Я думаю, что все это байки. Как будто евреев не сжигали в других местах на Украине, да и по всему миру!

– Не помню, рассказывал ли я тебе, но я где-то читал, что в Чернобыле в начале двадцатого века евреи составляли две трети населения, а в конце восемнадцатого века ― Чернобыль был один из крупнейших центров хасидизма. Общину сильно потрепали в тысяча девятьсот пятом и тысяча девятьсот девятнадцатом годах черносотенцы, вырезав до половины ее состава. Дело уничтожения евреев в этом городе завершил Гитлер сорок пять лет назад…

– Где ты находил такую литературу? Как мне кажется, после десятилетий борьбы с сионизмом вся информация подобного рода была или уничтожена, или надежно спрятана.

– Кто ищет, всегда найдет! Кстати, ты обратил внимание, что с тех пор, как мы сюда приехали, ни разу не было дождей. А ведь это самое дождливое время года на Украине: май-июнь. Генерал, который приезжал из Москвы, рассказывал, что по поручению правительства специальные самолеты расстреливают грозовые облака, чтобы проливались дождем вдалеке от нашей зоны. Так меньше вероятности, что радиоактивная пыль попадет в грунтовые воды.

«…имя сей звезде полынь…» ― всплыли в памяти доктора Векслера заклинания полусумасшедшей старухи из оставленной деревни.

– Кстати, я слышал в штабе бригады разговоры о скорой смене состава части: нас отправят домой, а сюда привезут новеньких. Тех, кто больше облучился, будут менять в первую очередь. Так что, если вернешься в Кинешму раньше меня, передавай привет моим домочадцам. А встретимся ― отпразднуем!

Во второй половине июня, когда радиационная обстановка в зоне отчуждения и на станции более или менее стабилизировалась, в лагере стали появляться гости.

Сначала прибывали с однодневным визитом отдельные высокие военные чины, которые, по примеру Суворова, хотели разделить с простыми военнослужащими общую опасность. Позднее появились и деятели искусства.

Для высоких гостей по приказу командира бригады была смонтирована из блоков, полученных из России, деревянная сауна. Гости, совмещая в ней приятное с полезным, проходили санитарную обработку перед тем, как покинуть зону. Обслуживание сауны также вменили в обязанность медицинских пунктов батальонов.

Теплым украинским вечером в палатку к лейтенанту Векслеру ворвался взволнованный фельдшер Коля, который в этот день был дежурным по сауне.

– Товарищ лейтенант, подойдите, пожалуйста, к нашему дезактивационному пункту санитарной обработки люкс (так солдаты именовали сауну). Там один сумасшедший клиент уговаривает меня уничтожить его парадную генеральскую форму со всеми орденами и медалями.