Охотник наполовину досталоружие из ножен. На клинке у эфеса вспыхнула фиолетовым светом руна перт.

— Ну что, начистим перья наглому оборотню или снесем башку пустомеле-пилигриму? — прозвучал в голове металлический голос оружия.

— Нет, — отрезал Николя, хотя оба предложения казались очень заманчивым. — Я хотел спросить, сможешь ли ты победить бога?

— Если он такой же патлатый и дурной, как тот оборотень, то естественно. Готов к сражению хоть прямо сейчас, — любезно объявил меч. Николя тяжело вздохнул. Все бы ему шутки шутить.

— А если серьезно?

— Если серьезно, то все от тебя зависит. Я был выкован в небесной кузне, на небесном огне, из звездного металла на заре времен самим высоким Тенгри. Что мне какой-то рыжий самовлюбленный болван, а тем более растерявший свой скот пастух? В былые времена я с самим Повелителем Морей схлестывался. Но тогда меня держала уверенная рука моего создателя. А справишься ли ты, мне неведомо.

— Ясно, — Николя спрятал меч обратно в ножны. Хотя бы слабенькую надежду он все-таки получил. Правда, можно было попросить помощи у еще одного незримого собеседника.

— Тангрум, ты здесь? — тихо позвал Николя, проверяя, настроен ли мертвый бог его слушать.

— Я все время здесь, если ты об этом, — послышался сварливый голос. — Зачем ты тратишь драгоценное время на этого пустозвона, вместо того, чтобы провести его с той, кто действительно жаждет твоего общества?

— Давай не будем. Я хотел спросить…

— Не одолжу ли я тебе свою силу, чтобы победить крысиного пастуха? Да, конечно, она всегда в твоем распоряжении.

— Вот так легко? И ты не потребуешь никакой жертвы взамен?

— Даже если потребую, ты ее принесешь? — Тангрум коротко хохотнул.

— Смотря какую… Что? Да ты совсем обалдел?!

— Неужели то, что я прошу, настолько ужасно? Ты же сам, умираешь, как этого хочешь. Я все чувствую.

— Важно, что она этого не хочет.

— А ты ее спрашивал?

— Как бы это по-твоему выглядело? — Николя так увлекся перепалкой с Тангрумом, что не заметил, как с шепота перешел на крик.

— Что выглядело? — спросил неожиданно оказавшийся рядом проповедник и прежде, чем Николя успел ответить, начал орать во всю глотку: — Люди, вы слышали? Он же с самим собой разговаривает. Это первичный признак одержимости. Все нечестивцы одержимы, а этот в особенности. Уверен, это он наслал на город крыс.

Николя закрыл лицо рукой, не желая отвечать на бредовые обвинения. По толпе волнами ходил едва различимый полушепот. Решали, верить проповеднику или нет. И если да, то что делать с явно опасным одержимым.

— Да вы что, совсем белены объелись? — загремел над площадью зычный голос бургомистра. — У мальчика голова кругом от ваших бредней. Да и у меня, честно признаюсь, тоже.

В следующий миг что-то больно чиркнуло Николя по лбу. Острый камень? Почему дар его не отклонил? С рассеченной брови на глаз капала кровь, мешая смотреть. Но следующий камень, летевший прямо в голову Гарольду, Николя успел перехватить.

— Кто это бросил?! — взбешенно взревел бургомистр. — Узнаю — руки оторву! Стража! Кто, по-вашему, здесь порядок должен наводить?!

Гарольд удивительно шустро для своего веса вскочил на пост и схватил зарвавшегося проповедника за грудки:

— Я терпел ваши выступления только из-за нашей репутации самого свободного и справедливого города Лапландии, но если вы еще раз посмеете беспочвенно обвинять кого-то из наших почетных жителей, клянусь своим постом бургомистра, вы сгниете вот на этом самом позорном столбе, медленно и мучительно. И те, кто бросает камни, последуют за вами. А теперь проваливайте. Чтоб и духу вашего во время праздника здесь не было!

Николя остервенело крутил головой по сторонам, боясь пропустить следующую атаку, но ее так и не последовало.

— Я уйду! — истерично воскликнул проповедник, вырываясь из цепких рук бургомистра. — На время. Дабы не запятнать свою веру и душу, глядя на неправедное веселье во время нечестивого праздника. Но я вернусь, ибо мой долг перед Единым спасти всех заблудших овец, которых только можно.

Проповедник спрыгнул с помоста и с полным достоинства видом удалился. Вскоре подоспели стражники и принялись разгонять зевак по домам.

— Не стоило горячиться, — измученно сказал Николя, когда с ним поравнялся мрачный, как грозовая туча, Гарольд. — Мы так только слабость свою показали. И ему, и всему городу.

— Но он же перешел все границы. Я не мог молчать, — беспомощно развел руками бургомистр. — Надеюсь, за праздники все немного отдохнут и успокоятся, иначе нас ждет бунт.

— Не думаю. Их отваги только на то, чтобы камни кидатьисподтишка, хватит, — возразил Николя, стирая рукавом кровь с глаза.

— Ты-то сам как? До дому дойдешь?

Николя коротко кивнул. Они распрощались, видя, что последние из толпы покинули площадь, и тоже ушли в разные стороны.

Охотник уже стоял на пороге собственной комнаты, когда рядом хлопнула дверь и послышались спешные шаги. Как она некстати.

— Мастер Николя, можно вас на минуточку, — как всегда раздражающе робко начала она. — Я просто хотела…

Николямедленно повернулся, понимая, что так просто отослать ее не сможет. Герда стояла в двух шагах от него и прижимала у груди какой-то сверток.

— Да у вас кровь! — ахнула она, подходя поближе, чтобы разглядеть рану внимательней. — Это вас на проповеди так? Не нужно больше туда ходить.

— Пустяк. Царапина, — отмахнулся Николя, силясь понять, что Герда так отчаянно теребит в руках. — Так что ты хотела?

— Но рану надо обработать! — упорствовала девушка.

— Я же сказал, не стоит беспокоиться, — немного резче, чем хотелось, ответил Николя. Герда обиженно поджала губы.

— Тогда я позову мастера Эглаборга, — решительно заявила она и сделала несколько шагов к лестнице.

— Нет, стой! — перехватил ее Николя. Только кудахтанья старого целителя сейчас не хватало! — Хорошо, можешь обработать демонову рану сама, только живей.

Герда радостно улыбнулась и убежала вниз за мазью. Николя наконец-то вошел в свою комнату и уселся на кровати, обняв гудевшую голову руками. Через пару мгновений дверь распахнулась, и на пороге показалась запыхавшаяся Герда с чайником, лоскутом белой материи и туеском с мазью. С таинственным свертком она так и не рассталась, зажав его под мышкой. Она налила в стоявший на столике для умывания таз воду из чайника, смочила в ней лоскут и принялась стирать кровь с разбитой брови, а потом аккуратно нанесла на рану заживляющую мазь. Кожу от нее неприятно саднило, но зато от прикосновений нежных пальчиков пульсация в голове заметно утихала. Николя корил себя за то, что так открыто наслаждается этим вынужденным моментом близости, но ничего поделать с собой не мог. Он поймал ее ладонь и приложил к губам.

— Так что ты хотела? — настойчиво спросил Николя. Герда зарделась от смущения

— Я… — замялась она. Ее глаза забегали, пока не уперлись в оставленный на столе сверток. Она с шумом выдохнула, словно перед прыжком в воду: — Я хотела, чтобы вы пригласили меня на праздник.

Николя удивленно вскинул бровь:

— Нет времени. Нужно искать пастуха, ты же знаешь.

— Хотя бы один танец. Это займет не больше пяти минут, — она широко распахнула и без того слишком большие глаза и просяще уставилась на него.

Ему стало страшно, что она вот-вот расплачется. Николя понурился. Он никогда не переносил вида женских слез, особенно когда сам был их причиной. Но сейчас эту порочную двусмысленную нужно было разорвать. Окончательно и бесповоротно. Все уже и так вышло из-под контроля.

— Нет. Нам не стоит больше сближаться. Из этого ничего не выйдет. Слишком многое стоит между нами.

— Но я же ни о чем серьезном не прошу. Всего один танец — просто хорошее воспоминание, которое останется со мной, когда… — она тоскливо вздохнула и отвернулась, украдкой смахивая слезы. — Когда нам придется расстаться.

— Расстаться? — непонимающе моргнул Николя. От дурацкого слова сердце болезненно защемило.