И молодой человек ушел, хохоча во все горло над шуткой, которая, как ему казалось, была понятна ему одному.
— Желаю вам повеселиться! — отвечал Бонасье замогильным голосом.
Но д'Артаньян был уже слишком далеко, чтобы услышать эти слова, да если бы он и услыхал, то, верно, не обратил бы на них внимания, находясь в том расположении духа, в каком он был.
Он направился к дому г-на де Тревиля; его вчерашний визит был, как мы помним, чрезвычайно коротким, и он ни о чем не успел рассказать толком.
Господина де Тревиля он застал преисполненным радости. Король и королева были с ним на балу необычайно любезны. Зато кардинал был крайне неприветлив.
В час ночи он удалился под предлогом нездоровья. Что же касается их величеств, то они возвратились в Лувр лишь в шесть часов утра.
— А теперь… — сказал г-н де Тревиль, понижая голос и тщательно осматривая все углы комнаты, чтобы убедиться, что они действительно одни, — теперь, мой юный друг, поговорим о вас, ибо совершенно очевидно, что ваше счастливое возвращение имеет какую-то связь с радостью короля, с торжеством королевы и с унижением его высокопреосвященства. Вам надо быть начеку.
— Чего мне опасаться до тех пор, пока я буду иметь счастье пользоваться благосклонностью их величеств? — спросил д'Артаньян.
— Всего, поверьте мне. Кардинал не такой человек, чтобы забыть о злой шутке, не сведя счетов с шутником, а я сильно подозреваю, что шутник этот — некий знакомый мне гасконец.
— Разве вы думаете, что кардинал так же хорошо осведомлен, как вы, и знает, что это именно я ездил в Лондон?
— Черт возьми! Так вы были в Лондоне? Уж не из Лондона ли вы привезли прекрасный алмаз, который сверкает у вас на пальце? Берегитесь, любезный д'Артаньян! Подарок врага — нехорошая вещь. На этот счет есть один латинский стих… Постойте…
— Да-да, конечно, — отвечал д'Артаньян, который никогда не мог вбить себе в голову даже начатков латыни и своим невежеством приводил в отчаяние учителя. — Да, да, конечно, должен быть какой-то стих…
— И, разумеется, он существует, — сказал г-н де Тревиль, имевший склонность к литературе. — Недавно господин де Бенсерад читал мне его…
Постойте… Ага, вспомнил:
Timeo Danaos et dona ferentes 3,
Это означает; опасайтесь врага, приносящего вам дары.
— Этот алмаз, сударь, подарен мне не врагом, — отвечал д'Артаньян, он подарен мне королевой.
— Королевой! Ого! — произнес г-н де Тревиль. — Да это поистине королевский подарок! Этот перстень стоит не менее тысячи пистолей. Через кого же королева передала вам его?
— Она вручила мне его сама.
— Где это было?
— В кабинете, смежном с комнатой, где она переодевалась.
— Каким образом?
— Протянув мне руку для поцелуя.
— Вы целовали руку королевы! — вскричал г-н де Тревиль, изумленно глядя на д'Артаньяна.
— Ее величество удостоила меня этой чести.
— И это было в присутствии свидетелей? О, неосторожная, трижды неосторожная!
— Нет, сударь, успокойтесь, этого никто не видел, — ответил д'Артаньян.
И он рассказал г-ну де Тревилю, как все произошло.
— О, женщины, женщины! — вскричал старый солдат. — Узнаю их по романтическому воображению. Все, что окрашено тайной, чарует их… Итак, вы видели руку, и это все. Вы встретите королеву — и не узнаете ее; она встретит вас — и не будет знать, кто вы.
— Да, но по этому алмазу… — возразил молодой человек.
— Послушайте, — сказал г-н де Тревиль, — дать вам совет, добрый совет, совет друга?
— Вы окажете мне этим честь, сударь, — ответил д'Артаньян.
— Так вот, ступайте к первому попавшемуся золотых дел мастеру и продайте этот алмаз за любую цену, которую он вам предложит. Каким бы скрягой он ни оказался, вы все-таки получите за него не менее восьмисот пистолей. У пистолей, молодой человек, нет имени, а у этого перстня имя есть, страшное имя, которое может погубить того, кто носит его на пальце.
— Продать этот перстень! Перстень, подаренный мне моей государыней!
Никогда! — вскричал д'Артаньян.
— Тогда поверните его камнем внутрь, несчастный безумец, потому что все знают, что бедный гасконский дворянин не находит подобных драгоценностей в шкатулке своей матери!
— Так вы думаете, что меня ждет какая-то опасность? — спросил д'Артаньян.
— Говорю вам, молодой человек, что тот, кто засыпает на мине с зажженным фитилем, может считать себя в полной безопасности по сравнению с вами.
— Черт возьми! — произнес д'Артаньян, которого начинал беспокоить уверенный тон де Тревиля. — Черт возьми, что же мне делать?
— Быть настороже везде и всюду. У кардинала отличная память и длинная рука. Поверьте мне, он еще сыграет с вами какую-нибудь шутку.
— Но какую же?
— Ба! Разве я знаю это? Разве не все хитрости дьявола находятся в его арсенале? Самое меньшее, что может с вами случиться, — это что вас арестуют.
— Как! Неужели кто-нибудь осмелится арестовать солдата, находящегося на службе у его величества?
— Черт возьми! А разве они постеснялись арестовать Атоса? Одним словом, мой юный друг, поверьте человеку, который уже тридцать лет находится при дворе: не будьте чересчур спокойны, не то вы погибли. Напротив и это говорю вам я, — вы должны повсюду видеть врагов. Если кто-нибудь затеет с вами ссору — постарайтесь уклониться от нее, будь зачинщик хоть десятилетним ребенком. Если на вас нападут, днем или ночью, — отступайте и не стыдитесь. Если вы будете переходить через мост — хорошенько ощупайте доски, потому что одна из них может провалиться у вас под ногами.
Если вам случится проходить мимо строящегося дома — посмотрите наверх, потому что вам на голову может свалиться камень. Если вам придется поздно возвращаться домой — пусть за вами следует ваш слуга и пусть ваш слуга будет вооружен, конечно, в том случае, если вы вполне уверены в нем.
Опасайтесь всех: друга, брата любовницы… особенно любовницы…
Д'Артаньян покраснел.
— Любовницы?.. — машинально повторил он. — А почему, собственно, я должен опасаться любовницы больше, чем кого-либо другого?
— Потому что любовница — одно из любимейших средств кардинала, наиболее быстро действующее из всех: женщина продаст вас за десять пистолей.
Вспомните Далилу… Вы знаете Священное писание?
Д'Артаньян вспомнил о свидании, которое ему назначила г-жа Бонасье на этот самый вечер, но к чести нашего героя мы должны сказать, что дурное мнение г-на де Тревиля о женщинах вообще не внушило ему ни малейших подозрений по адресу его хорошенькой хозяйки.
— Кстати, — продолжал г-н де Тревиль, — куда девались ваши три спутника?
— Я как раз собирался спросить, не получали ли вы каких-либо сведений о них.
— Никаких.
— Ну а я оставил их в пути: Портоса — в Шантильи с дуэлью на носу, Арамиса — в Кревкере с пулей в плече и Атоса — в Амьене с нависшим над ним обвинением в сбыте фальшивых денег.
— Вот что! — произнес г-н де Тревиль. — Ну а как же ускользнули вы сами?
— Чудом, сударь! Должен сознаться, что чудом, получив удар шпагой в грудь и пригвоздив графа де Варда к дороге, ведущей в Кале, словно бабочку к обоям.
— Этого еще не хватало! Де Варда, приверженца кардинала, родственника Рошфора!.. Послушайте, милый друг, мне пришла в голову одна мысль.
— Какая, сударь?
— На вашем месте я сделал бы одну вещь.
— А именно?
— Пока его высокопреосвященство стал бы искать меня в Париже, я снова отправился бы в Пикардию, потихоньку, без огласки, и разузнал бы, что сталось с моими тремя спутниками. Право, они заслужили этот небольшой знак внимания с вашей стороны.
— Совет хорош, сударь, и завтра я поеду.
— Завтра! А почему не сегодня же вечером?
— Сегодня меня задерживает в Париже неотложное дело.
— Ах, юноша, юноша! Какое-нибудь мимолетное увлечение? Повторяю вам, берегитесь: женщина погубила всех нас в прошлом, погубит и в будущем.
3
Боюсь данайцев, даже приносящих дары (лат.).