Но сына невозможно приучить к расчетливости, к умению сообразовывать расходы с доходами. Он любит, чтобы в карманах всегда бренчало золото. Он приказывает слугам не пускать впредь в замок кредиторов; если слова не достигают цели, травить их собаками. Он находится под надзором королевской власти, он не волен собой распоряжаться, покидать замок. Если кредиторам так не терпится, пусть обращаются к маркизу де Мирабо. Его раздражение против отца все более возрастало: подумать только, «Друг людей» не пожелал даже взглянуть на своего внука!

Чтобы досадить отцу, а главное, чтобы всегда бренчало золото, он находит простое решение: в замке Мирабо много старинных дорогих картин, много фамильных драгоценностей.

Он стал их сперва осторожно, потом все смелее распродавать. G чисто дворянским пренебрежением к драгоценному металлу он не входил в рассмотрение соответствия цены стоимости; лишь бы звенело в карманах золото!

Но один из первых экономистов Франций, маркиз де Мирабо, не пожелал мириться с таким попранием экономических законов, затрагивающим к тому же его кровные материальные интересы. У маркиза были верные люди, они всегда своевременно доносили о всем совершавшемся в старом замке. Разорению семьи должен быть положен предел.

И вот маркиз де Мирабо посыпает песком легко и быстро написанное письмо в столицу; у маркиза немало друзей во влиятельных кругах; пока он жив, он остается главой и распорядителем всех владений и собственности дома Мирабо. Оноре не будет больше распродавать фамильные ценности.

Графу Оноре-Габриэлю де Мирабо остается лишь подчиниться распоряжению королевской власти. Согласно новому предписанию, он должен был переселиться с женой и сыном в маленький, затерянный в Альпах городок Маноск; он до сих пор о нем не слышал, но по распоряжению властей он обязан жить в Маноске безвыездно.

С апреля 1774 года Оноре-Габриэль де Мирабо — обитатель Маноска. На какой срок он заточен в этот неведомый городок в горах? Его снова никто не допрашивал, никто ни в чем не обвинял; никто вообще не интересовался, чего он хочет, к чему стремится, с чем согласен или не согласен, — он, достигший совершеннолетия, двадцатипятилетний мужчина, отец семейства, драгунский капитан, владелец поместий, граф де Мирабо, старший сын, будущий глава одной из самых старинных и славных фамилий родовитой знати Франции.

Боже! Что творится в этой стране! Если так поступают с ним, графом де Мирабо, то какая участь уготована простому крестьянину, бедному горожанину, любому подданному короля из третьего сословия?!

Он снова с жадностью, наслаждением, душевным соучастием перечитывает обличительные строки великого Руссо, Дидро, Вольтера!

Нет, мало, разделяя взгляды, читать эти полные огня творения «партии философов», идти мысленно в их рядах. Надо самому писать. Надо ввязаться в битву, обнажить меч, надо атаковать противников!

В Маноске Мирабо — наконец-то! — берется за дело. Он оттачивает остро гусиные перья и торопливо пишет, торопливо потому, что чувства опережают мысли. Ему так не терпится скорее вылить на бумаге все свое негодование, накопленное за долгие годы раздражение, все свои обиды, возмущение, ярость, что он не в состоянии сразу придать этим бушующим чувствам должную, логическую, подчиненную строгим литературным правилам форму.

Название приходит раньше всего; оно ясно и определенно: «Опыт о деспотизме»7. В этом названии нет лишней, неуместной чувствительности и вполне точно обозначен противник. Деспотизм — вот враг! Вот главный противник, по которому следует вести прицельный огонь.

В том же 1774 году в Лондоне на английском языке вышла книга автора, по понятным причинам пожелавшего остаться неизвестным. Но, несмотря на английское издание и прямые указания автора на то, что сочинение написано в связи с нашумевшим в то время «делом Уилкса», содержание сочинения заставляло полагать, что анонимный автор, вероятнее всего, был французом и испытал сильное влияние французской просветительной мысли. Книжка называлась «Цепи рабства» («The chains of slavery» ). Сочинение обратило на себя внимание; позже, в 1793 году, на французском языке оно было издано во Франции. В этой сравнительно небольшой по объему, но экономно и в энергичном стиле написанной книге была дана последовательная и систематизированная критика деспотизма на множестве примеров прошлого и некоторых, не всегда точно обозначенных, фактах современности8.

Автор повторил в качестве названия своего сочинения заголовок известного политического памфлета Джона Лильберна эпохи английской революции XVII века. Хотя в предисловии говорилось, что книга подсказана задачами избирательной кампании, сочинение было произведением не столько английской общественной мысли, сколько французской.

Автор «Цепей рабства» 1774 года шел от Жан-Жака Руссо. Он не только открыто провозглашал себя его последователем, но и принимал полностью аргументацию Руссо, повторял ее и развивал дальше. В частности, он делал, несомненно, важный, значительный шаг вперед от Руссо, принимая как непреложный тезис о праве народа на сопротивление, на противодействие тирании деспотизма. Автор подвергал конкретному рассмотрению — теоретически и с точки зрения практики — вопросы вооруженной борьбы или даже вооруженного восстания народа, против ига деспотии.

«Цепи рабства» и обратили на себя внимание современников именно потому, что в этой книге впервые в политической литературе того времени проблемы борьбы против деспотизма переносились из плана морального осуждения в сферу реальных, конкретных практических действий. Это значило, говоря иными словами, что в книге ставился вопрос не только о том, что такое «цепи рабства», в чем проявляется и какие формы приобретает деспотизм, но и как его уничтожить, как разбить «цепи».

Автором сочинения, остававшимся еще ряд лет загадочным, был живший в ту пору в Англии известный в медицинских кругах доктор медицины университета святого Эндрьюса в Эдинбурге, естествоиспытатель, биолог и физик, уроженец г. Будри, кантона Невшатель в Швейцарии, Жан-Поль Марат, вошедший позже в историю под именем Друга народа — по названию газеты, издаваемой им в годы Великой французской революции.

Знал ли Оноре-Габриэль Мирабо «Цепи рабства» анонимного автора? С полной определенностью ответить на этот вопрос затруднительно, но можно утверждать с большой долей вероятности, что, когда он начинал собственное сочинение о деспотизме — весной 1774 года, он этого произведения не знал. Он его и не мог знать, хотя бы потому, что «Цепи рабства» вышли из печати в конце 1774 года9, а Мирабо начинал свой «Опыт о деспотизме» в апреле — мае того же года. Может быть, он с ним познакомился позже? Такое допущение возможно, но существенного значения оно не имеет.

Сопоставление «Цепей рабства» Марата с «Опытом о деспотизме» Оноре де Мирабо заслуживает внимания прежде всего потому, что оба автора, не знавшие друг друга, пришли самостоятельно к весьма близким, чтобы не сказать тождественным, заключениям.

В «Опыте о деспотизме» Мирабо писал: «Долг, интерес и честь предписывают сопротивляться высшим распоряжениям монарха и даже вырвать у него власть, если злоупотребления его могут уничтожить свободу и не остается иных средств ее спасти»10.

Достаточно сопоставить эти строки с соответствующими страницами «Цепей рабства» Марата11, чтобы убедиться, что оба автора одновременно и вполне независимо друг от друга пришли к общему, принципиально важному и новому в развитии французской общественной мысли XVIII века заключению. Выраженные разными словами положения Жан-Поля Марата и Оноре-Габриэля де Мирабо заключались в том, что если деспотизм власти (монарха) попирает свободу, то народ не только вправе, но и обязан оказать сопротивление покушению на свободу, вплоть до свержения власти монарха, если это окажется необходимым.

То был политический вывод капитальной важности.

Кажущееся случайным на первый взгляд совпадение дат — и Жан-Поль Марат, и Мирабо, ничего не знавшие в ту пору друг о друге, пришли к этому выводу одновременно, в 1774 году, — в действительности имеет определенное объяснение и в какой-то мере закономерно.