— Вообще-то нас затопили соседи, — признался Синди, затаскивая сумки в прихожую. — Можно, я пока поживу у тебя?

У этих слов был еле уловимый неприятный, откуда-то знакомый привкус. Синди вдруг подумал, что у Саймона нет никаких причин, чтобы не отказать ему. У лидера группы была своя жизнь, развлечения, любовницы и любовники, и постоянное пребывание в квартире Синди Блэка могло в его привычки не вписываться.

— Живи, — пожал плечами Саймон. — Ты все равно тут ночуешь чаще, чем дома.

Синди по-птичьи склонил голову набок, а потом выпустил ремень сумки, который оставил на пальцах неприятный красный след, и шагнул к любовнику. Саймон опирался на косяк проема в зал, тонкий халат, который так нравился Синди, распахнулся на груди, слегка влажные после душа волосы рассыпались, резко выделяясь на загорелой коже.

— Вот теперь я готов высказать свое желание, — улыбнулся Синди, теребя в пальцах кончик пояса.

— Начинай, — улыбка Саймона была очень красноречива.

Синди быстро привык к возвращениям после репетиций и прогулок не домой, а в квартиру Саймона, тем более что Блик был прав — Синди и без того часто проводил у него вечера и ночи. Однако, если раньше эти визиты происходили при условии, что Саймон находился в хорошем расположении духа, то теперь обоим следовало привыкнуть к изменениям настроения своего партнера, а также привычкам и пристрастиям вне постели.

Нередко их утро начиналось со скандала.

— Блэк, выметайся немедленно! — великолепно поставленным голосом орал Саймон.

— Три минуты — не время! — отзывался Синди, после чего все-таки покидал ванную, куда тут же стремился растрепанный хозяин. На его несчастье, Синди всегда вставал раньше и очень тщательно приводил себя в порядок, успевая за это время разозлить Саймона. Однако в тот момент, когда Синди все-таки освобождал помещение, Блику было не до разборок, а после ругаться обоим казалось глупым занятием. Тем более что сам Саймон выходил из ванной как раз к накрытому к завтраку столу.

Во взглядах на некоторые вещи они совпадали совершенно. Например, на порядок в доме, а точнее, его отсутствие. Синди, в которого Фредди так и не смогла вбить привычку раскладывать все по местам, легко смирился с тем хаосом, который царил у Саймона, хотя тот умудрялся переплюнуть все семейство вместе взятое. В итоге Синди уже не удивлялся груде одежды посреди комнаты, батарее чашек на столе у комма, а порой и носку, свисавшему с лампы. У Саймона была привычка стремительно раздеваться, разбрасывая вещи в разные стороны, и у Синди было достаточно возможностей в этом убедиться.

Со временем выяснилось, что Саймону Блику не чужда некоторая деликатность. Например, он никогда не приводил своих случайных любовниц или любовников домой, когда там был Синди. Изредка танцор обнаруживал чужой волос на подушке или простыне, иногда чувствовал запах чужих духов или находил следы помады на одежде Саймона. Синди молчал, соблюдая их негласную договоренность. Как бы то ни было, он должен был быть благодарен Саймону уже за то, что его не просили освободить помещение, когда хозяину квартиры хотелось разнообразия. Что не отменяло немедленной смены белья на постели и отправления испачканной одежды в химчистку, чтобы избавиться от следов саймоновых похождений, портивших Синди настроение.

Сложнее всего было, когда на Саймона находила мрачность. Предугадать эти приступы было невозможно, а находиться в этот момент на одной территории с ним — зачастую невыносимо. Он замыкался в своем молчании, пил, смотрел на город с высоты и много курил. После пары попыток что-то исправить и будучи посланным подальше по совершенно конкретному маршруту Синди сдался и понял, что Мелкий был прав: проще было оставить Саймона в покое, пока он не перебесится, — если можно применить это слово к человеку, который сидит неподвижно и молчит. Другое дело, что Саймон даже молчать умудрялся громко — его подавленное состояние отравляло атмосферу. В такие моменты Синди предпочитал уйти в другую комнату, а то и лечь спать раньше. Поначалу, правда, ему не удавалось заснуть — казалось, что недовольство заполняло всю квартиру и клубилось под потолком, и Синди лежал без сна, пока Саймон не оставлял свой наблюдательный пост, не проходил в спальню и тяжело опускался на кровать. Потом Синди привык. Да и на следующий день, как правило, все возвращалось на круги своя, Блик был, как всегда, уверен в себе, бодр, жизнерадостен и галантен. Как ни ломал голову его любовник, он не мог понять, что вызывало эту мрачность и как с этим можно бороться.

В целом же Синди сам поражался, как быстро он смирился с переездом. Еще недавно он и подумать не мог, что сможет куда-то перебраться из квартиры Фредди, но уже через неделю при слове «дом» он представлял не просторное, заставленное самыми разными вещами непонятного происхождения жилище своего семейства, а небольшую квартиру Саймона. Он привык просыпаться в постели не один, к самой постели — вместо своего гамака, к оборудованной по последнему слову техники ванной, заставленной всевозможными склянками (по количеству всевозможных средств для ухода хозяин мог поспорить с трансом), к виду на город и даже к вешалке в прихожей, о которую Синди постоянно спотыкался. Он возмущенно верещал, что проклятая вешалка его невзлюбила, а Саймон смеялся. Он вообще часто смеялся над Синди, но в насмешке не было злой иронии, которая нередко слышалась в его словах, обращенных к посторонним, поэтому Синди не обижался. Он привык к совместным завтракам и возвращениям домой, к перетягиванию одеяла, к спорам из-за последней чистой чашки и к чувству защищенности, возникающему, когда Саймон небрежно притягивал его ближе.

Синди не успел заметить, в какой же момент лидер группы стал так непозволительно близок ему. Иногда он спохватывался, вспоминая, что обещал себе держать дистанцию. Но все сомнения растворялись и пропадали, стоило Саймону оказаться рядом. И все же Синди никогда не мог сказать уверенно, что понимает этого человека. Синди не рискнул бы догадываться, о чем думает Саймон, ни когда тот с улыбкой собирался на репетицию, ни когда молча пил у окна. Пожалуй, лучше всего танцор понимал любовника в постели.

Мелкий давно пилил лидера, требуя от него пригласить в «Черную Луну» барабанщика, взамен ушедшего из группы еще до прихода Синди участника.

— Я, конечно, человек-оркестр, — говорил он, — но раз уж я за синтезатором могу заменить все, давайте еще и от гитары с вокалом откажемся?!

— Ты еще пританцовывай за ним, тогда и Синди заменишь, — отзывался Саймон.

Однако постоянное капанье на мозги всем окружающим возымело свое действие, и, однажды, войдя вместе с Саймоном в студию, Синди обнаружил там, помимо Мелкого и Металла, их менеджера и ангелоподобное создание возле появившейся в углу ударной установки. У создания были белокурые кудряшки до плеч, наивные голубые глаза и ноги от ушей.

— Добрый вечер! — Смит лучился энтузиазмом. — Это Пель, возможно, наш новый участник группы.

— Привет, — голос у соискательницы оказался неожиданно глубокий и низкий для ее кукольно-карамельного вида. — Рада познакомиться.

Синди кивнул, бросил взгляд на Саймона и понял, что дело плохо. Казалось, что Блик готов сделать стойку, словно обученная охотничья собака. Разве что слюна не текла. «Надеюсь, у него хватит верхнего мозга, чтобы оценить ее реальные способности, а не только грудь и задницу». Сам Синди испытал жгучее и не слишком достойное желание, чтобы Пель не знала, с какого конца браться за барабанные палочки. Одно дело, когда любовник тянет руки к кому-то постороннему, а другое — к человеку, с которым придется общаться долго и часто, с которым придется — о нет, нет, нет — работать. До сих пор Синди был единственным из «Черной Луны», с кем Саймон спал, и танцору вовсе не хотелось менять это положение.

Пель тем временем села за установку и в ее руках, как по волшебству, появились палочки — Синди так и не понял, откуда и когда она их достала, — и музыкантша стала демонстрировать свое искусство. Она начала не слишком громко и не слишком быстро, но постепенно темп увеличивался, и Синди понял, что Мелкий был чертовски прав, когда требовал взять в команду барабанщика. Ритмичная музыка наполняла его изнутри, танцор поймал себя на том, что притоптывает ногой в такт, и он был готов поклясться, что у Металла руки чесались взять гитару. Пель была хороша, и было бы глупо отрицать это или пытаться придираться. Синди не мог не оценить ее способностей… и не мог не признавать, что его это огорчает.