Чейд неохотно кивал, пока я говорил. Когда я сделал паузу, он тихо вставил:

— В паутине, которую, по твоим словам, плетет Регал, много дыр.

— Некоторые из них я могу заполнить. Предположим, что группа, созданная Галеном, предана Регалу. Предположим, что все послания сперва получает он и только то, что он одобрит, следует по указанному адресу.

Чейд помрачнел, его лицо окаменело.

Мой шепот становился все отчаяннее.

— Что, если послания задерживаются как раз настолько, чтобы наши попытки защититься оказывались безнадежными? Он выставляет Верити дураком и подрывает доверие к этому человеку.

— Разве Верити не знает об этом?

Я медленно покачал головой.

— Его Сила велика, но не может слушать всех сразу. Его талант — способность точно фокусировать Силу. Ему пришлось бы перестать наблюдать за прибрежными водами и красными кораблями, чтобы начать следить за собственными помощниками.

— А он… Верити слышит наш разговор?

Я смущенно пожал плечами.

— Не знаю. Это мое проклятие. Моя связь с ним неустойчива. Иногда я знаю его мнение так ясно, как будто он стоит рядом и говорит вслух. Прошлой ночью, когда они беседовали через меня, я слышал каждое слово. Сейчас… — я уловил что-то вроде едва заметного мысленного постукивания, — я не чувствую ничего, кроме того, что связь между нами все еще существует. — Я наклонился вперед и обхватил голову руками, совершенно опустошенный.

— Чаю? — мягко предложил Чейд.

— Пожалуйста. И если можно, я хотел бы просто посидеть и помолчать немного. Не знаю, когда у меня так сильно болела голова.

Чейд поставил чайник на огонь. Я с отвращением смотрел, как он смешивает травы. Немного эльфийской коры, но меньше, чем мне потребовалось бы раньше. Листья перечной и кошачьей мяты. Кусочек драгоценного имбирного корня. Я узнавал многое из того, что мой наставник обычно давал Верити, когда тот был изнурен Силой. Потом Чейд вернулся и снова сел рядом со мной.

— Этого не может быть. То, о чем ты говоришь, предполагало бы слепую преданность группы Регалу.

— Слепую преданность может искусственно создать человек, сильно наделенный Силой. Мои изъяны — результат того, что сделал со мной Гален. Ты помнишь фанатическую любовь Галена к Чивэлу? Ее привили искусственно. Гален мог внушить им нечто подобное перед смертью, когда их обучение уже закончилось.

Чейд медленно покачал головой.

— Думаешь, Регал настолько глуп? Думаешь, он не понимает, что красные корабли не остановятся на Вернее? Потом они захотят Бакк, Риппон и Шокс. С чем он останется?

— С Внутренними герцогствами. С теми, которые только и нужны ему, с теми, которые истинно преданы ему. Это большой кусок земли, далекий от красных кораблей и всего того, что с ними связано. Может быть, он, как и ты, думает, что им нужна не территория, а только земли для набегов. Они — морской народ. Они не пойдут так далеко в глубь материка, чтобы доставлять ему беспокойство, а Прибрежные герцогства будут слишком заняты войной с красными кораблями, чтобы подняться против Регала.

— Если Шесть Герцогств потеряют свое побережье, они потеряют торговлю и флот. Будут ли Внутренние герцогства довольны этим?

— Не знаю. Я не могу ответить на все вопросы, Чейд. Но это единственная теория, в которой почти все кусочки складываются в единое целое.

Чейд поднялся, взял толстый глиняный горшок, ошпарил его кипятком из чайника, потом всыпал туда приготовленные травы. Запах сада наполнил комнату. Старый человек, закрывающий чайник крышкой. Простое домашнее мгновение, когда он устанавливает чайник на подносе с чашками. Этот образ Чейда я бережно спрятал в самом потайном уголке своего сердца. Дряхлость подбиралась к нему так же уверенно, как болезнь уничтожала Шрюда. Движения Чейда утратили прежнюю ловкость. Сердце мое сжалось, когда я внезапно увидел это неотвратимое наступление старости. Он сунул мне в руку теплую чашку дымящегося чая и нахмурился, увидев выражение моего лица.

— В чем дело? — прошептал он. — Положить немножко меда?

Я помотал головой, пригубил чаю и чуть не обжег себе язык. Приятный вкус отбивал горечь эльфийской коры. Через несколько мгновений я почувствовал, что в голове у меня проясняется, боль, которую я едва замечал, уходит.

— Так гораздо лучше. — Я вздохнул, а довольный собой Чейд удовлетворенно кивнул.

Потом он снова наклонился ко мне:

— И все-таки это слабая теория. Может быть, у нас просто есть снисходительный к себе принц, который ублажает себя и своих прихлебателей, развлекаясь в отсутствие наследника. Он пренебрегает защитой побережья, потому что близорук и рассчитывает, что его брат вернется домой и все устроит. Он грабит казну и распродает лошадей и стада, чтобы получить как можно больше денег, пока его некому одернуть.

— Тогда зачем он изображает герцога Бернса предателем? Или выставляет Кетриккен как постороннюю? Зачем распространять издевательские слухи о Верити и его путешествии?

— Ревность. Регал всегда был испорченным любимцем своего отца. Я не думаю, что он пойдет против Шрюда — Судя по голосу Чейда, он отчаянно хотел, чтобы это было так — Я сам собрал те травы, которые Волзед дает Шрюду, чтобы приглушить боль.

— Я не сомневаюсь в твоих травах. Но боюсь, что к ним добавляют другие.

— Какой в этом смысл? Если Шрюд умрет, Верити все равно останется наследником.

— Если Верити не умрет первым. — Я поднял руку, когда Чейд открыл рот, чтобы возразить. — Не обязательно, чтобы это произошло в действительности. Если Регал держит все нити в своих руках, в какой-то момент он может просто получить известие о смерти Верити. И станет наследным принцем. Тогда… — Я не стал продолжать.

Чейд тяжело вздохнул.

— Довольно. Ты дал мне достаточно пиши для размышлений. Я проверю твои предположения собственными методами. А сейчас тебе лучше позаботиться о себе. И о Кетриккен. И о шуте. Если в том, что ты сказал, есть хоть капля истины, все вы становитесь помехой на пути Регала.

— А что с тобой? — спросил я тихо. — Что это за новые предосторожности?

— В замке есть комната, стены которой смежны с этой. Раньше она всегда пустовала. Но теперь туда поместили одного из гостей Регала. Брайт — его кузен и наследник герцогства Фарроу. У этого человека очень чуткий сон. Он жаловался слугам на то, что в стенах пищат крысы. Прошлой ночью Проныра с шумом опрокинул котелок. Это разбудило его. Кроме того, этот человек чрезмерно любопытен. Он расспрашивает слуг, не слышал ли кто-нибудь о призраках в замке. И я заметил, как он выстукивает стены. Это не должно нас особенно заботить, я уверен, что он скоро уедет, но лишняя предосторожность не повредит.

Он чего-то недоговаривал, но я знал, что от него вопросами ничего не добьешься. И все же задал еще один:

— Чейд, ты по-прежнему видишься с королем хотя бы раз в день?

Он посмотрел на свои руки и медленно покачал головой.

— Мне кажется, Регал догадывается о моем существовании. Я должен признаться тебе в этом. Во всяком случае, он что-то подозревает, и кто-нибудь из его шпионов постоянно шныряет вокруг. Это затрудняет жизнь. Но хватит о наших заботах. Давай поговорим о том, как все это можно исправить.

И тут Чейд начал долгий разговор об Элдерлингах, основанный на том немногом, что мы о них знали. Мы обсуждали, что было бы, если бы затея Верити увенчалась успехом, и думали о том, какую форму приняла бы помощь Элдерлингов. Чейд говорил с большой надеждой и искренностью, даже с энтузиазмом. Мне хотелось бы разделять его чувства, но я верил, что Шесть Герцогств можно спасти, только устранив змею, затаившуюся среди нас. Вскоре он отослал меня назад, в мою комнату. Я прилег, намереваясь отдохнуть всего несколько минут до начала дня, но мгновенно провалился в глубокий сон.

Уже несколько дней в море бушевали штормы. Я просыпался, а за окном дул сильный ветер, и дождь стучал в мои ставни. Это были драгоценные дни. Я пытался не появляться в замке и избегать Регала, хотя для этого приходилось есть только в караульной и обходить стороной покои, в которых могли бы оказаться Джастин и Сирен. Уилл тоже вернулся со своего поста на Красной башне в Вернее. Изредка я видел его в компании с Сирен и Джастином. Чаще он сидел в зале, за столом. Его полузакрытые веки всегда, казалось, были готовы сомкнуться. Его отвращение ко мне не было целеустремленной ненавистью Джастина и Сирен, тем не менее я избегал и его. Я сказал себе, что поступаю разумно, но беспокоился, не становлюсь ли я трусом. Я бывал у своего короля всегда, когда меня допускали к нему. Этого было недостаточно.