– Кто не слышал команду? – негромко спросил он.
Стрелки стали выбираться в проход, опасливо косясь на него. Мужик на полу заворочался, оперся в пол локтями и приподнял кудлатую голову. Взгляд его быстро приобретал осмысленность. Разглядев в петлицах гимнастерки Назарова знаки отличия, он выпучил глаза.
– Фамилия, звание? – спросил Назаров, уставив на него указательный палец.
Мужик сплюнул в сторону кровью.
– Командир взвода охраны Войтюк.
– Приведите себя в порядок, постройте людей, – Назаров взглянул на часы, – даю три минуты.
Не оглядываясь, он вернулся к печке. Умаров торопливо вскочил.
– Продолжайте, – разрешил Назаров, достал пачку «Казбека», постучал мундштуком папиросы о коробку и, не спеша закурил.
За спиной двигали табуреты, стучали каблуками сапог, бряцали пряжками ремней. Слышно было, как Войтюк шипит на кого-то, обещая сгноить в карауле. Забухали по доскам пола сапоги, Назаров обернулся.
– Товарищ лейтенант Государственной безопасности, – бородатый мужик, одев гимнастерку, перестал быть похожим на бандита с большой дороги, – взвод охраны по вашему приказанию построен, больных и раненых нет, командир взвода Войтюк.
Гимнастерка на нем была застегнута под горло, ремень туго охватывал обширную талию. Боец, как боец, не будь у него этой разбойничьей бороды. Заложив за спину руки, Назаров прошелся вдоль строя. Давно небритые, опухшие от спирта лица, землистая кожа не бывающих на свежем воздухе людей, мятые гимнастерки без подворотничков, рыжие, забывшие про щетку сапоги.
– У вас здесь что, казарма воинского подразделения, или свиной хлев, товарищ командир взвода?
– Так точно, товарищ лейтенант Государственной Безопасности!
– Что, так точно? Хлев?
– Казарма, товарищ лейтенант Гос…
– Короче, Войтюк. Я не обижусь, если вы будете называть меня капитаном, согласно общевойсковому званию.
– Казарма, товарищ капитан.
– Я – новый комендант лагеря, Назаров. Товарищи бойцы, с этого дня начинается нормальная служба. Вольно, разойдись. Войтюк, за мной, – Назаров подхватил с табуретки малицу и пошел к выходу.
Нерчу, увидев его выходящим из барака, помахал рукой.
– Не хотят тут есть, – он указал на собак, – боятся. За ворота их выведу. Вот, я чемодан твой отвязал.
– Спасибо, Нерчу. Ну, Войтюк, что происходит? Я вас, кажется, спрашиваю, – Назаров вспомнил своего старшину в училище, – молчать, когда с вами разговаривают! Вам что, сказать нечего?
– Так…
– Молчать! Хотите смотреть на белый свет с той стороны решетки? Я вам устрою. Хотите?
– Э…
– Молчать!
Войтюк мялся, перетаптывался с ноги на ногу, разводил руками и вид, в общем, имел довольно жалкий. В гимнастерке стало прохладно и Назаров опять надел малицу.
– До чего довели казарму, товарищ командир взвода, – с горечью сказал он, – бойцы пьяные… Молчать! Я говорю пьяные, значит так и есть! Когда вы в последний раз брились?
– Дай бог памяти, …
– А мылись, кстати, когда?
– Так негде мыться-то, товарищ капитан.
– Из ведра помоетесь, не дворяне, – рявкнул Назаров, выкатывая глаза. Краем глаза он увидел, как Нерчу чуть не бегом тащит собак за ворота, от греха подальше и едва сдержал смех.
– Так точно.
Назаров скосил глаза на Войтюка. Опустив кудлатую голову, тот всем видом выражал раскаяние. Только что снег сапогом не ковырял. «Ладно, пока довольно, – решил Александр, – при случае продолжим воспитание личного состава».
– Где начальник лагеря жил?
– Товарищ Тимофеев? Вон в том доме.
– Проводи.
Войтюк зашагал к отдельно стоявшей бревенчатой избе. Назаров подхватил чемодан и пошел следом. Отворив дверь, Войтюк придержал ее, дожидаясь, пока новый начальник войдет. В избе было холодно – видно, после смерти начальника здесь никто не жил. Назаров поставил чемодан, прошелся, по-хозяйски осматриваясь. На столе стояла пустая бутыль, кружка, на койке валялся сорванный со стены ковер. Поверх ковра лежала кривая сабля и маузер без кобуры. Назаров взял пистолет в руки, выщелкал патроны. Одного не хватало.
– Здесь прибраться, печь протопить, белье на постели сменить. Я слышал, начальника лагеря убил белый медведь, где его похоронили?
– Кого?
– Начальника!
– Где ж его похоронишь зимой, – пожал плечами Войтюк, – да и хоронить нечего. В складе то, что от него осталось, лежит.
– Пойдем, посмотрим.
Дверь склада занесло и Войтюк долго бил сапогом, разбрасывая снег. Наконец, ухватив деревянную ручку двумя руками, он распахнул дверь и отступил в сторону.
– Вот там и лежит, – кивнул он, – мне с вами, или как?
– Здесь постой, – Назаров вошел внутрь, осмотрелся.
Склад представлял собой сарай, сбитый из нешкуренных досок, в щели стен набился снег.
В центре лежала груда тряпья. Назаров подошел поближе и присел на корточки. Меховые пимы, обрывки штанов, остатки темно-синей гимнастерки. Все покрыто коричневой мерзлой кровью. Что-то белело в обрывках галифе, Назаров пригляделся, стиснул зубы и быстро поднялся на ноги. Из торбазов торчали полуобглоданная голень и разгрызенный почти в кашу коленный сустав.
Войтюк ждал у двери.
– Как это случилось? – спросил Назаров, выходя из помещения.
– Никто не видел, – пожал плечами Войтюк. – Утром обнаружили уже вот это. А рядом в снегу оружие: маузер и сабля. Еще товарищ старший надзиратель Рахманич насмерть замерз. Вышел до ветру и замерз. Где-то за неделю, как товарищ Тимофеев погиб.
– А надзирателя куда дели?
– За лагерем во льду вырубили могилу. Он замерзший был. Как присел, стало быть, на корточки, так и замерз. Так его сидячим и похоронили. А товарища Тимофеева пока оставили. До приезда, значит, уполномоченных.
– Считай, что я уполномоченный. Похоронить, как старшего надзирателя, место заметить. Ясно?
– Так точно.
Лагерь по-прежнему был пуст. То ли заключенные боялись выходить из бараков, то ли им было все равно.
– Теперь вот что, Войтюк. Прикажи заключенным собраться в одном бараке. Пора мне с ними познакомиться. Ну, в чем дело? – спросил Назаров, видя, как Войтюк тяжело вздохнул.
– Не больно то им и прикажешь, товарищ капитан.
Вспомнив, что ему говорил комиссар третьего ранга, Назаров решил сбавить тон.
– Хорошо, попроси их собраться в одном бараке. Скажи, новый комендант хочет представиться.
– Так точно, сделаем.
– После этого одного бойца ко мне в избу – наводить порядок, топить печь, а остальные пусть драят казарму, моются, бреются и так далее. Через два часа проверю исполнение. Все, свободен.
Войтюк приложил огромную ладонь к черной шапке-финке и затрусил к баракам.
Нерчу, бросавший рыбу собакам, с опаской посмотрел на приближающегося Назарова.
– Ты тоже сердитый стал, Саша, – сказал он.
– Ничего, Нерчу, не бойся, – усмехнулся Александр, – надо было показать, кто здесь начальник, вот и пришлось покричать. Ты не уезжай, отдохнешь денек, ладно?
– Хорошо, Саша. Спирт пить будем, я тебя рыбой угощу.
– Вот этой, – Назаров кивнул на рыбин, которых ненец кидал собакам.
– Да. Хорошая рыба. Мы все едим. Вкусно.
– Договорились. За мной спирт, за тобой рыба.
Закурив, Назаров присел на нарты. Опять его поразило, что ветер и мороз за пределами огороженного колючей проволокой пространства, были намного сильнее. Он увидел, как Войтюк быстрым шагом пересекает лагерь, направляясь к казарме. Вскоре из бараков заключенных стали выходить люди, и не спеша двигаться к крайнему левому. Назаров насчитал шесть человек. Одна из фигур была явно женской – меховая одежда сидела на ней с некоторым изяществом, кроме того, из-под капюшона выбивался длинный черный локон.
– Я скоро подойду Нерчу, – сказал Назаров, поднимаясь, – а ты заходи пока в дом. Там солдат будет, ты его не бойся, скажи – я разрешил.
– Хорошо.
«Как вести себя с этими людьми, – думал Александр, шагая к бараку, – с одной стороны они – заключенные, с другой – работают на безопасность страны. Не уголовники какие-то, комиссар говорил, что старшим у них профессор. Как его? А, Барченко! И еще шаман какой-то, который моржей приваживает, как говорит Нерчу. А, собственно, где они работают, что-то не вижу я никаких цехов или лабораторий. В бараке, что ли?», – он посмотрел вокруг: заснеженные сопки, с которых ветер сдувает снег, голое, пустынное место. Может, именно в такой ледяной пустыне и должен находиться спецлагерь, «бестиарий», но какие тут могут быть научные изыскания, пусть даже и связанные с оккультизмом?
