– Поехали, Нерчу, – сказал Большой шаман, – мы сделали доброе дело. Думаю, тебе можно спросить у коменданта Саши спирта.

Спецлагерь «Бестиарий»

Казалось, кто-то раздвинул занавес – метель поднялась в небо, выше уровня скал и впереди, на много миль было свободное от ветра и снега пространство. Узкие, похожие на ножи, тела подлодок замерли в миле от берега. В бинокль было ясно видно палубу, стоящих впереди орудия людей. Они не были похожи на солдат или матросов – кто с бородой, а кто просто настолько нелепо смотрелся в форме, что было ясно – к военной службе они не имеют никакого отношения. Еще две резиновые шлюпки отвалили от подлодок. Старшина перевел взгляд на те, что уже успели приблизиться. Он приподнялся, посмотрел вправо, где в секретах лежали бойцы.

– Без команды не стрелять! Умаров, ну, сейчас попадешь?

Боец молча передернул затвор, приложился к винтовке, выцеливая солдата, на которого ему показал Войтюк. Войтюк припал к биноклю.

– Давай!

Звонко ударил винтовочный выстрел. Пуля взметнула возле лодки фонтанчик воды, солдат поднял автомат, оглядывая скалы из-под каски.

– Эх, Умаров! – Войтюк сплюнул в сердцах и перевел взгляд на подлодки.

Возле орудий суетились комендоры, наводчик склонился к прицелу, замер, затем отпрянул. Вспышка выстрела, казалось, закрыла все поле зрения, над водой прокатился гулкий раскат, послышался приближающийся свист снаряда. Войтюк нырнул за камень и тут же мощный удар потряс скалу.

– Мама родная, – пробормотал старшина.

Присевший на корточки Умаров глядел на него, словно ожидая объяснений. Небо над скалами потемнело от взлетевших птиц. Войтюк приподнялся.

– Огонь по шлюпкам, огонь! – крикнул он, жалея, что не взял винтовку, – Умаров, огонь!

Боец пугливо выглянул из-за камня, вскинул трехлинейку и, быстро выстрелив, юркнул вниз. Справа послышалась торопливая стрельба. Старшина высунул голову: лодкам оставалось пройти метров сто, потом бросок по гальке пляжа и все, их уже не удержать.

Умаров снова, с проворством кукушки из часов, приподнялся, выстрелил и снова присел на корточки. Войтюк аж застонал от злости.

– Ты хоть смотри, куда стреляешь, мать твою нерусскую! Дай сюда, – он выхватил у бойца винтовку, дослал патрон, привстал, положив трехлинейку на камень для упора.

В прорези прицела возникла первая лодка, старшина задержал дыхание, плавно нажал на спуск. Приклад толкнул его в плечо, уши на миг заложило от выстрела. Шлюпка дрогнула, накренилась на правый борт.

– Хоть так, – пробормотал Войтюк, снова припадая к прицелу.

Дробно ударили с лодок автоматы, пули засвистели над головой. Выстрелив, он отдал винтовку Умарову.

– Бей по шлюпкам.

Сзади послышался топот, старшина оглянулся. От лагеря во главе с Назаровым к берегу бежали стрелки охраны. Чуть позади бежали Межевой и Кривокрасов с автоматом в руке. Капитан упал рядом с Войтюком, привстал на мгновение. Ударили орудия с подлодок, два взрыва заставили скалы дрогнуть.

– Ну, что тут у вас?

– Война тут у нас, товарищ капитан, – проворчал Войтюк, – прямо, оборона Порт-Артура.

Назаров взял у него бинокль. Одна шлюпка, отвалив от подлодок, направлялись куда-то в сторону от направления основного десанта, уходили левей, туда, где скалистый берег обрывался в море стеной.

Назаров сполз вниз.

– Господин подполковник!

Бельский, стоявший в группе стрелков, подошел к нему.

– Принимайте здесь командование.

– Слушаюсь.

– Бойцы, командовать будет подполковник Бельский, слушаться его, как меня. Войтюк, Умаров, Кривокрасов, за мной.

Назаров, пригибаясь, бросился вдоль берега. Рядом, в распахнутой шинели, бежал Кривокрасов.

– Солдаты, рассыпаться, стрелять по моей команде, залпом, патроны беречь, целиться аккуратно. Это вам не танцульки, холера ясна! – рявкнул позади Бельский.

– Боевой мужик, – одобрил на бегу Кривокрасов.

– Успел повоевать, – подтвердил Назаров.

– А мы куда?

– Одна шлюпка пошла левее.

– Там же скалы!

– Вот и посмотрим, чего им там надо.

Лада растерянно смотрела вслед солдатам, которых Назаров повел к берегу. Еще десять минут назад они были вместе, только-только начиная привыкать к возникшей близости и вот все оборвалось, словно кто-то позавидовал им и разлучил, на позволив выплеснуть чувства, так долго копившиеся в душе. Стук в дверь, испуганный крик солдата. Назаров метнулся к одежде, подхватил автомат, уже возле двери оглянулся, подбежал к ней, испуганной, привставшей на постели, быстро поцеловал. Хлопнула дверь и она осталась одна. Кое-как одевшись, Лада вышла на улицу. Все обитатели лагеря были на ногах, словно ждали тревоги, готовились к ней. К девушке подошла Боровская, обняла ее за плечи, профессор Барченко кивнул, здороваясь, пристально взглянул в лицо, будто оценивая происшедшие с ней перемены. Почему-то ей показалось, что он все знает, более того: казалось, он ждал их с Сашей объяснения и теперь выглядел умиротворенным, будто сбылись какие-то его расчеты.

Назаров построил стрелков возле казармы, скомандовал «Направо, бегом марш». Бойцы забухали сапогами, побежали к воротам. Назаров подбежал к Ладе, Боровская легонько подтолкнула ее в спину – иди. Не таясь, они обнялись на глазах у всех, Лада ощутила его губы, ослабев, обмякла в его руках, по лицу побежали слезы. Александр едва смог оторваться от нее, прижав напоследок к груди. Она почувствовала колючий ворс шинели, напомнивший ей что-то забытое, полустертое временем.

Он побежал догонять солдат, у ворот оглянулся, махнул на прощание.

– Саша…

– Ну, ну, девочка. Он вернется, – Боровская обняла ее, – все будет хорошо.

Лада припала к ее плечу, давясь слезами.

Барченко, отвернувшись, протирал очки. Подошла Мария Санджиева, лицо у нее было усталое, глаза лихорадочно блестели.

– Ну, что, Александр Васильевич, теперь вы довольны? – спросила она.

– Мария, я вас умоляю, – пробормотал Барченко. – Не время сейчас выяснять отношения.

– Мне больше повезло, – с вызовом глядя на него, сказала Санджиева, – мое счастье длилось три дня и три ночи.

– Ну, и дай Бог.

– Вы мне напоминаете статую Будды, да простят мне боги такое сравнение. Такой же благостный, знающий все наперед. Ну, добились вы своего, – голос Марии дрогнул, – теперь осталось…

– Мария, – воскликнула Боровская, – прекратите немедленно.

– А вы, Майя Геннадиевна, – Санджиева резко обернулась к ней, посмотрела сузившимися глазами. Губы ее подрагивали, ноздри тонкого с горбинкой носа трепетали, – лучше бы помолчали. Уж вам-то…

Серафима Панова, появившись неизвестно откуда, взяла ее под руку.

– Это в тебе обида говорит, дочка, – сказала она, – а ты тоже поплачь, и легче станет. Кто ж виноват, что супостаты напали? Война – она всегда не вовремя.

– А почему я должна плакать, матушка Серафима? – Мария глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, – почему? Мужчины делают свое дело, там, – она указала в сторону берега, – идет бой. Я не буду плакать! Скоро принесут раненых, я лучше буду о них заботиться.

Она резко повернулась и, гордо вскинув голову, пошла к бараку. Внезапно плечи ее дрогнули, она закрыла лицо руками и побежала. Барченко проводил ее взглядом, пожал плечами.

– Товарищи, я, конечно, понимаю э-э…, важность момента, однако, время не ждет. Лада Алексеевна, постарайтесь успокоиться. Нам с вами предстоит принять важное решение.

– Я не могу, – сдавленным голосом сказала девушка, – я знаю, о чем вы говорите, но…

– Голубушка, я вас прекрасно понимаю, – мягко сказал Барченко, – но и вы меня поймите. Ведь солдаты, и ваш Александр Владимирович, именно потому там сражаются, чтобы мы смогли довершить начатое, – он сделал знак Боровской.

– Лада, – вступила в разговор Майя Геннадиевна, – неужели все напрасно: годы работы, жертвы, которые сейчас приносят наши товарищи? Вы не должны забывать о вашей миссии, я полагаю, она вам уже ясна.