— Неужели король умер?! - ошеломленно пробормотал Джок.

Это сразу проясняло, почему никто не спешил на турнир и отчего люди выглядели такими обеспокоенными и испуганными.

Лица у стражников хмурые и напряженные. Джок подошел к преградившим ему дорогу людям и обеспо-коенно спросил у знакомого воина, с которым он несколько раз до этого пил пиво:

— Трамур, что вообще здесь происходит?

— Смотри-ка, сам пришел! — криво усмехнулся воин, поудобнее перехватывая копье. — Бросай лук, Джок!

— Что? — опешил Джок, бросив взгляд на бело-зеленого рыцаря, но тот молчал, смотровая щель в его горшкообразном шлеме делала лицо воина безучастным.

Трамур ударил Джока пяткой[78] копья в живот.

Джок согнулся, роняя на мостовую лук, в животе растеклась лужа боли, из глаз брызнули слезы, и дышать сразу же стало очень тяжело. Второй удар обжег ему шею, мостовая дернулась, качнулась, подпрыгнула и со всей силы ударила Джока по лицу. Рот наполнился кровью, в голове властвовало смятенье, он попытался встать, спросить, за что его бьют, но кто-то ударил его ногой, и он вновь рухнул на камни мостовой. Его били ногами, руками и пятками копий, он пытался защитить голову руками, свернуться, как зародыш сворачивается в материнской утробе, но от ударов некуда было деться и негде было спрятаться. Его били долго, очень долго, до тех пор, пока вкус крови во рту не стал привычным, а шум в ушах — приглушенным и вязким, как болото. Только тогда чей-то голос рявкнул:

— Хватит! Довольно, я сказал! Вы ведь не хотите отдавать темным мертвеца?

Больше Джок ничего не слышал, он провалился в спасительное небытие…

Последующие дни прошли для Джока как в тумане. Он просыпался в какой-то узенькой камере, настоящем каменном мешке, его били, затем вели на допрос, где трое людей со скучающими лицами и эмблемами Королевских песочников задавали ему странные и пугающие вопросы. Поначалу Джок пытался оправдываться, пытался сказать, что он не виноват в этом страшном убийстве, но его снова били. Его никто не слушал. Песочникам нужно было только признание, иначе темные, одуревшие от жажды мести, устроят в королевстве бойню. На третьем допросе он сломался и признался во всех злодеяниях, что ему приписали. Ему уже было все равно, что с ним будет, лишь бы эти люди его сегодня не били. Лицо Джока превратилось в кровавое месиво, нос сломали в нескольких местах, пальцы на руках раздроблены, ребра сломаны, кровоподтеки, синяки и рассечения проcто невозможно сосчитать. Он почти не двигался, когда его бросали на провонявшую мочой солому камеры, лишь тяжело дышал, скулил и засыпал.

Иногда дверь камеры открывалась, и к нему приходили гости. В такие минуты он начинал тихонько и жалобно стонать, так как гости обычно избивали его. Потом пришло забытье, и больше недели Джок находился на грани смерти. Лишь помощь орденского волшебника помогла вернуть его из тьмы. Король посчитал, что Джоку Имарго умирать рано… пока.

Очень часто к Джоку приходили сны. Он спал, он грезил, он был далеко-далеко от холодного каменного мешка, в который его бросили по чьей-то злой воле. Джок почти не помнил своих снов, кроме одного… В этом сне к нему пришел человек, стражник, он открыл дверь камеры и, весело улыбаясь, сказал, что знает о том, что Джок не виноват и что преступление совершили слуги Хозяина. Хозяин ждет Джока… После этого Джок плакал и крутился на соломе…

Потом был очень скоротечный суд, хотя он почти не запомнил его. Какой-то яркий свет в глаза, много белых пятен лиц и разговоры. Его о чем-то спрашивали, он отвечал… Вот кто-то показывает высокому королевскому суду его колчан со стрелами, а затем этот человек достает его стрелу, только сломанную и отчего-то покрытую засохшей кровью.

— Я не виноват, — шепчет Джок, но его никто не слушает, лишь писарь суда скрипит пером по бумаге. — Это все слуги Хозяина…

Вот суд опрашивает красного и потеющего мастера Лотра. Мастер Лотр заикается со страху, озирается по сторонам, но говорит. Да, был в тот день у меня… Да, расстроился, когда узнал, что эльфийский принц, да пребудет он в свете, захотел выступать на турнире… Да, мелькнуло в его глазах что-то… кровожадность какая-то… И как он, старый дурак, не заметил-то сразу?

Еще какие-то люди… Друзья, знакомые, товарищи, родственники… Да, он хотел победить… Да, мог… Да, позор-то какой!

Потом была Лиа. Да, Джок был у нее и говорил, что всеми средствами победит сегодня на турнире… Дальше Джок уже не слушал, а лишь шептал разбитыми губами одно и то же слово:

— Лиа…

Все было кончено и решено. Подписанное им признание, его обагренная кровью стрела, показания десятка свидетелей, все это привело высокий королевский суд к единственно верному решению.

Когда деревянный молоток опустился и худой старый судья в черной мантии и нелепом белом парике произнес лишь одно слово — «виновен», Джок увидел, как эльф, весь суд просидевший неподвижным камнем, посмотрел на него и улыбнулся. Штаны Джока стали мокрыми, эта улыбка испугала его так, как не могли испугать все побои людей.

Его не казнили, с ним сделали гораздо более страшную вещь — его отдали в руки эльфов. Старый эльф с блеклыми желтыми глазами и сухими, как сено, волосами, эльф, который так напугал Джока на суде, самолично заботился о нем. Его положили на повозку, заковали в кандалы и увезли из Ранненга. Дорога до Заграбы сложилась для Джока в одну длинную нить скрипа колес, неба над головой, гортанных разговоров эльфов и боли. Боль приходила ежедневно, она раскаленными щипцами вцеплялась в Джока, когда наступал вечер и эльфы останавливались на ночлег. В это время к пленнику приходил Эроч и доставал из кармана маленькую коробочку стальных иголок. Эльф всегда все делал молча, но каждый раз после пытки Джок думал, что все, он больше не выдержит и умрет прямо сейчас, он ждал прихода смерти, ждал ее с радостью и болезненным предвкушением. Но эльфы были слишком внимательны, чтобы потерять своего пленника после пытки. Когда боль была особенно невыносима, когда она грозилась раздуться и разорвать голову, появлялся эльфийский шаман и приносил облегчение. Лечил шаман только для того, чтобы следующим вечером пытка повторилась. Изо дня в день, терпя невыразимые мучения, Джок умирал, проклинал богов, оживал, плакал и вновь умирал. Страшный сон никак не кончался…

Заграбу он помнил плохо… Зеленое, шелест листьев, звон ручьев, прохлада и боль… Его куда-то вели, кому-то показывали, сотни клыкастых эльфийских лиц, старый эльф с черным обручем на голове, молчание и снова боль…

Отчего-то все деревья росли здесь сверху вниз. И трава росла сверху вниз. А солнце заходило снизу вверх. Эльфы ходили по земле, которая оказалась вверху, вниз головой.

Он долго не мог понять, что происходит. Не мог понять до тех пор, пока не обратил внимание, что кровь, вяло капающая из рассеченной щеки, стекает ему на лоб, а не на подбородок, а затем срывается и взлетает на землю, висящую над его головой.

Все оказалось очень просто, он висел на дереве, висел вниз головой, а веревка, перекинутая через толстый сук, надежно оплетала его ноги. Сколько это продолжалось? Час? День?

В лесу стемнело, наступила ночь, и где-то внизу сквозь темные кроны деревьев проступили звезды. Его никто не охранял. Зачем? Из эльфийской веревки так просто не выпутаешься, да и далеко ли пробежит по незнакомому лесу измученный человек?

Джок вновь провалился в забытье, стараясь побороть боль. Тихий шелест травы разбудил его, и, открыв глаза, он увидел под собой темный женский силуэт.

"Эльфийка!" — промелькнуло у Джока в голове.

Женщина молчала, молчал и он. Ему было все равно, он уже давно привык, что многие приходили смотреть на него. Пусть смотрит, лишь бы не била. Женщина издала смешок, и он вздрогнул.

— Кто… вы?