– Бравотурада! Бравотурада! – во весь голос орали школьники и сосунки в колясках.

Разбуженные этим всенародным воплем петухи пропели стройным хором и снова впали в дремоту. И тут неожиданно для всех раздалось еще одно «кукареку», на сей раз исполненное мастерским дуэтом Алойзи и самого пана Кляксы. Когда все наконец утихли, началась церемония обручения.

К паре высоких влюбленных сторон приблизился министрон Тубатрон и подал на серебряном блюде обручальное яйцо. Оно было снесено специально вскормленной золотым просом курицей породы «брамапутра», облагороженной путем скрещивания с породой адакотурадских бойцовых петухов.

Затем премьер Трондодентрон доисторическим мечом легендарного короля Шлепанца Кривоногого рассек яйцо надвое. Вместо желтка из него выпали два золотых кольца, которые министрон Тромбонтрон надел на пальцы короля и Розы, произнеся по-сказакотски формулу обручения:

И снова взметнулся в небо фейерверк, на этот раз изобразивший на фоне неба портреты влюбленных, и опять запели хором разбуженные петухи, а сводный оркестр раковин исполнил государственный гимн.

Торжественная часть на этом закончилась, в свете иллюминации и фейерверков начались народные гулянья, а король с невестой и почетными гостями пустились в обратный путь. Фрегат быстро покатился по опустевшим улицам, а мы мчались за ним на своих самокатах.

– Завтра можем со спокойной совестью отправляться домой! – опережая меня, воскликнул пан Клякса. – Нам удалось поставить Адакотураду на новые рельсы, и перед ней теперь открылись блестящие перспективы. Сегодня же ночью я напишу на эту тему двухтомник под названием «Кляксотурада».

Как видите, в гениальной голове ученого неустанно роились великие, плодотворные мысли.

«Акулий Плавник» вышел в открытое море. Издали махали нам платочками едва различимые теперь сановники Адакотурады, семейство Левкойников и наши друзья. Только Алойзи, провожавший нас до границы территориальных вод, недвижно стоял на палубе кукарека, взяв под козырек. Но вот и он исчез из виду.

Хоть Резеда и обещала родителям ближайший отпуск провести в Адакотураде, ей все же было грустно во время первого в жизни расставания с родными, и она глядела вдаль подернутыми влагой глазами. Но печаль ее длилась недолго, и скоро к ней вернулась обычная веселость. Подсев к капитану корабля, она принялась вместе с ним разгадывать кроссворды.

«Акулий Плавник» был попросту допотопной моторной лайбой. Скорость его была невелика, и первый же шторм мог оказаться для него последним. К счастью, наш капитан обладал исключительным чутьем и умел с необычайной ловкостью лавировать между своенравными ветрами, предпочитая сделать лишний крюк, чем бороться со стихией. Так что нас ожидало длительное путешествие, и никто не знал, когда же мы доберемся до места.

Подстать капитану была и команда – нерасторопная и ленивая. Погрузившийся по самую макушку в кроссворды капитан ни о чем не думал, а уж о порядке на судне – и подавно. Поэтому стоит ли удивляться, что Вероник тут же, закатав штанины, принес ведра, щетки и мыло и взялся яростно скрести и скоблить палубу. Пан Клякса беззаботно насвистывал, а когда старый дворник окатывал доски водой, принимался кататься по ним как школьник, утверждая, что это помогает ему сосредоточиться. Надо признать, великий ученый проделывал это с необычайной ловкостью и мастерством, каким мог бы позавидовать всякий фигурист.

Как и во время прошлого плавания, с погодой нам повезло. Небо было чистым, а волны ласково пошлепывали судно по его деревянным бокам.

Верный Три-Три сопровождал нас. Желая продемонстрировать перед неизбежной разлукой свою любовь, он то и дело подсовывал мне жирных мошек. Я не хотел выказывать отвращение к его дарам и украдкой выплевывал эти лакомства в море только тогда, когда колибри снова улетал на охоту.

Понаблюдав за нами, пан Клякса не преминул съязвить:

– Смотрю я на твою дружбу с Три-Три и у меня в голове не укладывается, как человек вроде тебя мог поверить во все эти бредни. Отец превратился в птицу! Ничего глупее этого даже курица не выдумает. Никому больше об этом не говори, а то дети засмеют! А может, ты думаешь, что твой колибри тоже бывший человек?

И пан Клякса разразился неудержимым хохотом. Голова, борода и живот великого ученого затряслись, с носа свалились очки. Пан Клякса фыркал и прыскал, захлебываясь собственным хохотом, одолеть который не мог, и на самом деле едва не умер со смеху.

Привлеченная странными звуками команда окружила ученого, капитан оторвался от кроссворда, Вероник прервал свою работу, а пан Клякса только что не лопался от смеха, держался за живот и стонал, утирая слезы:

– Ой, не могу! Ой, лопну! Будто кто меня щекочет… Никогда я так не смеялся… Адась, уйди с глаз долой, не смеши, а то у меня все пуговицы поотлетают…

Смех пана Кляксы был так заразителен, что собравшиеся тоже принялись хохотать. Штурвальный зычно грохотал, Вероник пищал фальцетом, Резеда тонюсенько по-комариному хихикала. Решив, что мы посходили с ума, Три-Три сунул мне на прощанье еще одну букашку, погладил меня клювом по уху и помчался обратно в Адакотураду. Больше я его не видел.

Я чувствовал себя как оплеванный. В самом дел, как это я брякнул такую чушь? Но знакомство с Резедой и ее любовь вознаградили меня за перенесенный позор.

Я взял ее за руку и повел к правому борту, где все еще цвели высаженные ее отцом розовые кусты.

– Твоя матушка права, – сказал я. – Лучше иметь дело с цветами, чем с людьми.

Сказал я это не слишком уверенно, но с огромной обидой на пана Кляксу.

Не помню точно, сколько длилось наше путешествие, но по-моему недели две. За это время неутомимый пан Клякса успел провести множество наблюдений и исследований, из которых родился новый труд о совершенствовании человеческого ума посредством прививки к нему дельфиньего мозга.

Мы с Резедой внимательно прислушивались к говору чаек и смогли довести словарь чаек до буквы «и».

И только Вероник становился все беспокойнее. «Ах, пан Хризантемский, пан Хризантемский! – то и дело ворчал он под нос. Или: – Нет, пан Модест… Нет уж!»

На пятый день плавания мы выловили из моря лодку с тремя потерпевшими кораблекрушение сказандцами. Циклон подхватил их корабль и подбросил так высоко, что из всего экипажа только эти трое и сумели спастись, выпрыгнув вместе с лодкой на парашютах. Плотно пообедав, верные себе сказандцы, принялись сказывать сказки. Рассказали нам о двух братьях (о богатом и бедном), о двух сестрах (о доброй и злой) и под конец – о трудолюбивой падчерице и злой мачехе. Однако после пережитого нами на Адакотураде эти сказки показались нам пресными и скучными, и мы предпочли вернуться к своим занятиям, Уйдя на корму, мы с Резедой стали бросать чайкам кусочки хлеба, надеясь немного разговорить их. Мы старательно занимались птичьим словарем, и только время от времени до нас долетали стоны старого привратника: «Нет, пан Модест… Нет уж!»

Наконец в один прекрасный солнечный день впередсмотрящий крикнул: «Земля!», а час спустя пред нашими взорами предстали башни родного города, и сердце мое забилось сильнее.

«Акулий Плавник», вышедший из Адакотурады под флагом вымышленного государства Ландринконии, поднял свой настоящий флаг.

Мы высадились на сушу с чувством радости и облегчения, знакомым всякому путешественнику, после долгих странствий вернувшемуся в отчий край.

Пан Клякса отправился прямиком в Академию, условившись со мной о встрече на следующий день; а мы, то есть Резеда, Вероник и я, поспешили домой. Я испытывал и радость, и беспокойство одновременно – впрочем, все мы испытывали эти смешанные чувства.