Стараясь избежать журналистов, они добрались до Касси, расположенного недалеко от Марселя; здесь французский офицер службы безопасности вручил Троцкому документ об отмене полицейского приказа 1916 г. Троцкий развеселился: «Давно я не получал никакого официального документа с таким удовольствием».
Он все время жил в напряжении, вызванном множеством посетителей — вход к нему был свободный. За первые два месяца с небольшим он принял на вилле около пятидесяти визитеров: своих сторонников, а также известных деятелей европейского левого движения. Среди них были будущие знаменитости, такие, как Поль Анри Спаак и Андре Мальро.
Большую часть времени Троцкий был занят подготовкой конференции, которая должна была состояться в конце августа в Париже. Там он намеревался основать новый Интернационал. Хотя сам он не мог присутствовать на этой конференции, тем не менее, готовясь к ней, разрабатывая резолюции и тезисы, он был активнее, чем когда-либо.
В создании нового Интернационала были заинтересованы различные небольшие группы, однако они мало что делали, чтобы эту идею осуществить. Троцкому не удавалось убедить тех, кто должен был присутствовать в августе на парижской конференции, что им следует провозгласить создание Четвертого Интернационала. Даже те, кто был с ним принципиально согласен, предпочитали пока ограничиться созданием подготовительной комиссии. Троцкий старался сохранять хорошую мину при плохой игре, заявляя, что конференция, какой бы слабой она ни оказалась вначале, может сыграть такую же роль, как знаменитая Циммервальдская конференция, на которой большевики порвали со Вторым Интернационалом.
Среди близких он, однако, не скрывал, что удручен более, чем когда-либо. Наталья уехала в Париж, чтобы посетить врачей; его письма к ней, очень личные, чрезвычайно мрачны; тяжелое настроение становилось еще хуже из-за общего состояния здоровья, которое все больше и больше давало себя знать: он чувствовал, что слабеет. В одном из писем Наталье он рассказывает, что проснулся среди ночи и звал ее «как покинутый ребенок… Разве Гете не говорит, что старость настигает неожиданно и застает нас детьми?»
Наталья старалась его утешить: «Ты так грустен… Ты никогда не был таким… Я буквально вижу, какой ты бледный, усталый, печальный — это страшно угнетает меня».
Вскоре дела пошли на поправку, и к концу октября 1933 г. он уже снова впрягся в работу.
Они жили возле Барбизона, в часе езды от Парижа. Дом Троцкого был расположен в укромном месте, в уединенном маленьком парке и охранялся сторожами и собаками. Посыльные сновали в Париж и обратно к его последователям; зимой он несколько раз в сопровождении охраны тайком навестил столицу.
Он работал в это время главным образом над «Жизнью Ленина»; занимался ранними годами его жизни, обстановкой в его семье, изучал 1870–1880 годы, т. е. период жизни России, как раз предшествующий его рождению. Все это составило ту единственную часть книги, которую он закончил.
Его образование изобиловало пробелами, и сейчас ему пришлось одолеть огромный философский материал. Ленин во всем исходил непосредственно из Маркса, а Маркс все-таки был философом.
Организационные перспективы были устойчиво мрачными. Число его сторонников — не говоря уже о последователях! — оставалось жалким: во Франции (а Франция была единственно возможным центром) общее число его сторонников, объединенных в различные группки, насчитывало не больше сотни. Тираж официального органа «Верите» составлял менее 3000.
Что же касается революционного духа его сторонников, то с этим дело обстояло еще более удручающе; спустя два года (в 1936 году) Троцкий писал одному из своих приверженцев: «Я бывал в их домах и почувствовал запах их мелкобуржуазной жизни — мое чутье меня не обмануло».
Вскоре у Троцкого испортились отношения с самыми выдающимися его последователями: Альфред Розмер, человек преданный ему, тем не менее не виделся с ним в течение тех двух лет, которые Троцкий провел во Франции, Молинье Троцкий считал «политически безответственным», другого своего сторонника, Пьера Навиля — «надменным» и «лишенным революционного духа».
Надежды Троцкого организовать своих последователей в новый Интернационал постепенно рушились: учитывая неустойчивость французской политической жизни, его маленькому замкнутому кружку более чем когда-либо необходимо было укорениться в каком-либо массовом движении.
Поскольку коммунистическая партия была настроена против Троцкого, единственными возможными союзниками казались французские социалисты. Троцкий рекомендовал своим кружкам присоединиться к ним; но, разумеется, не для обращения в «реформистскую» веру, а для того, чтобы нести «в массы» революционную программу.
Так как французская социалистическая партия была организована как свободная конфедерация, такое присоединение было вполне осуществимо. Живая интеллектуальная атмосфера внутри социалистической партии была совершенно свободна от конформизма, характерного для партий, входящих в Коминтерн; поэтому вполне можно было предположить, что сторонники Троцкого смогут даже найти у социалистов какую-то поддержку своей идее Четвертого Интернационала.
Его рекомендация 30-х годов присоединиться к социалистам обсуждалась среди маленьких групп, еще остававшихся верными идее Четвертого Интернационала даже 30 лет спустя (на их жаргоне это присоединение называлось энтризмом).
Конечно, это было отступление, хотя и непризнанное, к более старой тактике агитации изнутри, которой Троцкий так не хотел поддаваться. Первоначальный план создания нового Интернационала, который мог бы привлечь авангард пролетариата, был молчаливо оставлен: остаткам кружков, которые группировались, в сущности, только вокруг имени Троцкого и его работ, теперь рекомендовалось вернуться в массовые организации и использовать их как отправной пункт для дальнейшей работы.
Это оказалось ничуть не более успешным, чем попытка основать новый Интернационал.
Не прошло и полугода с тех пор, как Троцкий поселился в лесу Фонтенбло, как его инкогнито случайно было раскрыто. Один из посыльных, немецкий беженец, нарушил дорожные правила и был задержан местной полицией; от него полиция узнала о Троцком.
Фашисты и консерваторы, с одной стороны, и коммунисты, с другой, подняли страшный шум по поводу пребывания Троцкого во Франции — для тех и других он был архипреступник; разумеется, по прямо противоположным причинам. Вдобавок нацисты распространили слух, что он прибыл во Францию для организации восстания.
Возмущение было так велико, что правительство вынуждено было выдворить Троцкого немедленно; правда, некоторое время распоряжение о высылке оставалось только на бумаге, поскольку возникла проблема: какая страна примет Троцкого?
Ему пришлось удирать самым унизительным образом. В середине апреля, через несколько дней после того, как его инкогнито было раскрыто, ему было приказано немедленно выехать из Барбизона. Боясь, и не без основания, нападения фашистов или коммунистов, он сбрил свою знаменитую эспаньолку, замаскировался как только мог и украдкой уехал в Париж; там сын устроил его на каком-то студенческом чердаке. Это решало проблему лишь на короткое время; через несколько дней он вместе с братом Молинье и своим главным секретарем ван Хейнуртом уехал на юг.
Следующие четырнадцать месяцев Троцкий скитался, как цыган; лишь иногда он задерживался в какой-нибудь отдаленной альпийской деревне. Он не мог останавливаться в одном месте более, чем на несколько дней. Однако скрываться и в самом деле было невозможно — местная пресса рассматривала его появление, как большую сенсацию.
Разумеется, Троцкий теперь работал меньше. О продолжении работы над «Жизнью Ленина» не могло быть и речи: вместо этого он писал памфлет о французской политике. К французской политике он, как и многие поколения русских интеллигентов, всегда питал определенную слабость.
Этот памфлет («Где ты, Франция?») был, к сожалению, построен по точному подобию его анализа политической ситуации в Германии; поскольку обстановка во Франции была совершенно иной, этот памфлет, несмотря на характерный для Троцкого блеск, с точки зрения анализа ситуации был неудачен. Взгляд Троцкого на Народный фронт, который с 1935 г. до гитлеровско-сталинского пакта в 1939 г. определял политику левых, был глубоко пессимистическим. «Реформистские иллюзии» Народного фронта, разоружив авангард рабочего класса, вымостят дорогу фашизму — таков был основной отправной пункт Троцкого, и он оказался несостоятельным: Франция ни тогда, ни потом не приняла фашизм.
