Далее, наглый мой приятель, спросил Брехунца, кому дальше рассказывать, ему – Даниле, или вожжи удивительного повествования перехватит сам златоуст-краснобай?
– Спасибо, дорогой, что неизвестные мне детали осветил, – сказал Брехунец. – позволь я дальше сам расскажу, как из котла выбрался, как пятнадцать суток гарем содержал, как троглодиты прислуживали мне и пятки чесали, как охотники ордынцы лосей, оленей и медведей на стол поставляли!
Данила потянул меня из толпы. Придурок диссидент видя, что мы собираемся уходить неожиданно спросил Данилу:
– А что стало с теми золотыми, что ты проглотил?
– Ах, с теми, что я проглотил? – Данила помедлил с минуту, обвел толпу бесовскими глазами, в которых вспыхнул дьявольский огонь и важно ответил:
– Выскакивают до сих пор! На рентген ходил, еще три осталось! Если интересуешься нумизматикой, приходи с утра, с лупой. Глядишь и тебе повезет! Разгребешь что-нибудь!
– Га. га. га!
– О. го. го!
Толпа уважительным хохотом провожала нас. Когда мы отошли на приличное расстояние, я пожурил Данилу, что он не дал до конца дослушать историю про снежного человека. Мой дружок неодобрительно посмотрел на меня.
– Представляешь, соберутся вот так вот, мужики вокруг Брехунца и целый день его байки готовы слушать. Знают, что брешет, как кобель, смеются за глаза над ним, а все равно ничего с собой поделать не могут, подсели на его байки, просят, еще что-нибудь выдать. Болезнь у них, брехоманией по научному называется!
А мне было жалко, что мы ушли раньше времени. Я сам за короткий стал брехоманом.
– Ну и остались бы! – недовольно заявил я Даниле. – Интересно все-таки, как Брехунец выберется из котла?
– Да, элементарно! – небрежно махнул рукой мой приятель. – Я бы на его месте, продолжил так, что его увидала Гюльчатай и с ходу влюбилась в него. Естественно эта верная гусыня полезла к милому дружку в котел-джакузи, а за нею американка. Американки любят водные процедуры, жить без них не могут, каждый день ванны принимают, а там и Дульсинея. Можешь представить, как эту сцену распишет Брехунец?
– Да уж представляю! Только, все равно не вижу выхода! Сам же говорил, троглодиты, как волки по кругу с большими поварешками сидят вокруг костра, и ждут пока шурпа-варево из Брехунца сварится.
Данила с любопытством посмотрел на меня.
– О господи! Какой же Макс ты примитивный, неужели выход найти не можешь? Ну, представь себе только на минуту, что в это время из-за кустов на Росинанте выметается Дон Кихот и видит, как его несравненную, прекрасную из прекраснейших Дульсинею варят в котле какие-то три типа в волосатых шкурах. Рассказывать дальше, как он опрокидывает котел, как шипят дрова, как Гюльчатай ему на шею вешается…
– Пожалуй, не надо! – согласился я с ним, и тут же, мысленно проклиная себя, задал третий и последний вопрос. – Складно у тебя получается, не хуже чем у Брехунца. Только извини меня, нестыковочка у тебя маленькая выскакивает.
– Какая? – удивился Данила.
Я вроде того диссидента-критика рад был уколоть рассказчика.
– Как какая нестыковка? Есть то им надо всем? Сабантуй объявили! Народу тьма: три троглодита, три прекрасные, но голодные дамы, четыре ордынца, старуха с ними, Дон Кихот. Там наверно и Санчо Панса появится, а он поесть любит. Спрашивается, кого в итоге эта орава съела, старуху?
Дикими глазами смотрел на меня мой приятель. Потом, медленно выговаривая слова, спросил:
– А ты, рядом никого больше не видишь, кого можно съесть? Только ее?
Еще раз мысленно я обозрел этот уединенный остров посреди непроходимого болота и отрицательно мотнул головой.
– Никого!
Данила истерически захохотал:
– Москвич! Вшивота! Ой, не могу. Оставь тебя наедине с этими троглодитами и ордынцами, ты действительно старуху отдал бы им на съедение. Зачем она, эта старуха ордынская жить будет? В котел ее. И мою бабку заодно, и свою! И думать не надо, как ее можно спасти. Ты, Макс, от тележвачки тупой стал, любую хавку лопаешь, что тебе предложат, мозгами шевелить разучился. Га. га. га! У тебя старуха, значит, слабое звено! За борт ее, в котел, а ты на Лазурный берег пупок греть!
Ты что другого выхода не нашел? Забыл? Я ведь с ружьем туда пришел! Ружье есть, значит, лося убить можно! Можно кабана убить! Можно оленя на копье Дон Кихоту посадить. А ты, старуху предлагаешь в котел. Знаешь, ты кто? Безбашенный ты осел! Тьфу!
– Ты чего разошелся? – обиделся я. – Я сам, своими ушами слышал, как по телевизору говорили, большой человек говорил, что мы хорошо заживем, только тогда, когда старшее поколение вымрет. Мешает оно сейчас хорошо жить.
– А я наоборот, – зло заявил Данила, – за свою бабку горло ему перегрыз бы. И если бы надо было, то и за эту ордынскую глупую старуху, что сучья в костер подкладывала, сам полез бы в котел. Жалко мне их старых, ох как жалко!
Что я мог ему ответить? Что мир чистогана так устроен, один должен трудиться, а другой веселиться! Тяжело, конечно жил мой дружок со своей бабкой на одну ее пенсию. Половина ее уходила за жилье, а второй половины, при прожорливости моего дружка, кое-как хватало на хлеб. Был у них большой огород, но на нем, кроме картошки, что-либо другое плохо росло. Северская земля. Спасибо, урожаи картофеля были изобильные. Представляю я, как ему надоели картофельные блюда, которыми он питался наравне с хряком. Поэтому, чтобы его в конец не раздражать, я сказал, что считаю, такой порядок несправедливым, и что наоборот, мой дружок, должен загорать на Лазурном берегу, а тот мерзавец, что ограбил стариков и старушек, должен ответить по закону.
Данила, немного успокоился и сказал:
– Ну, закон то нынче на их стороне, по закону не получится. Он должен ответить по христовым заповедям, что заслужил то и получи!
– Где ты такие христовы заповеди слышал? – возразил я ему, – Христос говорил, ударили по одной щеке, подставь другую. А ты предлагаешь разобраться по понятиям!
Беспредметный разговор у нас был с Данилой, ни заповеди Христа я толком не знал, ни бандитские нормы поведения. Между тем моя позиция устроила Данилу. Он заявил:
– Вот и хорошо, что ты согласен разобраться. Я этому рыжему подлецу так не оставлю, будет знать, как меня грабить! Макс, представляешь, я бабке ножку от поросенка обещал из гостей принести, а он, нас ограбил, рыжая скотина! Жрал наверно вчера моего жареного поросенка и еще смеялся надо мною!
И столько неизбывной горечи было в его словах, что я подумал, слезу сейчас пустит мой приятель. У нас с ним были достаточно, крепкая, мужская дружба, размазывать сопли и изливать прилюдно эмоции между нами не было принято. Увольте, не наш это стиль. Поэтому вместо фальшивого соболезнования, я его просто спросил:
– Как ты собираешься разобраться с троглодитом?
Данила жестко заявил:
– Сначала хочу проверить, кто он? У меня на примете есть тут две кандидатуры, кто мог бы эту пакость на Новый год устроить. Поможешь в случае чего? Сам же видел, здоровый он как бык, боюсь, один не управлюсь!
Мой дружок уперто гнул хулиганскую версию, считая, что снежный человек – это переодетый в искусственную шкуру наш соплеменник, обнаглевший от безнаказанности и денег богатый сосед или их прихвостень.
– И кого ты подозреваешь? – невинным голосом спросил я. Он недобро усмехнулся:
– Сначала, посмотрим, куда следы ведут!
Я мысленно обругал нас с Данилой. То же мне, следопыты нашлись, вместо того чтобы сначала доглядеть, куда побежал снежный человек, мы как старухи пошли собирать слухи. Между тем любая информация приносит пользу. Я обратил внимание, моего дружка, на то обстоятельство, что ни у Варламыча, ни у Брехунца не поднимался вопрос насчет вчерашнего набега. Как будто и не было его.
– Мы молчим, а им откуда знать! – сказал Данила.
– А ты чего не рассказал, как вчера он на нас напал?
– Смеяться будут!
Мы подошли к тому краю озера, куда высоченным забором упиралось подворье Сан Саныча. Вот, сразу за калиткой, чуть-чуть припорошенный вчерашней небольшим снежком отпечаток босой ноги пятьдесят пятого размера. Следы снежного человека вели в сторону леса. Мы с Данилой пошли по ним. Вчерашний ужас, вчерашняя жуть налили свинцовой тяжестью мои ноги. Мне, показалось, что от следов исходит звериный запах. По мере того, как мы удалялись от жилья и приближались к лесу, моя бравада и желание помочь Даниле приказали долго жить. Следы троглодита, снежного человека уходили не к жилью, а к горловине озера, туда, где в него впадала небольшая речушка Вахчелка, и где надвинув снежную шапку на брови угрюмо смотрел на нас вековечный, хвойный лес. Лес мог подумать, что два маленьких человечка решили побеспокоить его давнего жителя, обитающего здесь тысячи лет – снежного человека. Мне показалось, лес громко шепчет: откажитесь от навязчивой идеи найти то, что является его маленькой тайной. Я еще раз попробовал образумить Данилу показывая на след:
