Но не один только данный момент определял все. Тут была еще и история.

Тысячелетия, в течение которых растения искали свое место под арктическим небом, а животные расселялись, тесня друг друга, пока все не утряслось в живом динамическом процессе.

Окружающая нас великая «среда» была отмечена печатью спокойствия.

Меняясь, она сохраняла равновесие. И мы жили в ней, являлись ее частью.

Каждое живое существо неукоснительно исполняло свое предназначение: олени в тундре, снежные бараны – вон под той скалой, лоси – в ивняке у реки, птицы – в местах гнездовий под Великим светом. От всего веяло могучим здоровьем и надеждой, говорившей: «Придите. Действуйте. Смотрите».

Мы ничем не напоминали форель, наглухо замурованную в берегах горного озера. Великое течение жизни, мерными волнами набегавшее из бескрайних далей, раздвигало горизонт. За пределами этой долины были другие края, такие же свободные и здоровые, населенные темными рябчиками, рысями и далекими деревьями.

Неведомо для нас самих время отсчитывало последние дни целой эпохи в нашей жизни. Пора ледолома быстро приближалась. И вот однажды на льду появились лужи, а назавтра вместо льда мы увидели текущую воду.

Леди любила текущую воду, которой она не видела с сентября прошлого года. Она подолгу задерживалась у воды, ходила в ней взад-вперед, глядя на нее сверху вниз, как на живое существо. Она поднимала лапу и трогала воду, знакомясь с нею. О, это ненасытное волчье любопытство! Приходилось окликать ее, чтобы идти дальше. Она могла не отрываясь смотреть на воду и пять, и десять минут подряд.

На следующий день мы услышали на реке одинокий, словно перекатывающийся взад и вперед, рев – это уже на все лето. Снежная рябь на озере опала.

Ворон, стоявший один – одинешенек на его голубом льду, наклонил голову и напился из лужицы.

Энди привез почту, теперь мы увидим его лишь по окончании ледолома. Он рассказал, что один ДС-3 и одна «Сессна» уже покалечились при посадке на рыхлый лед к югу от хребта, С самолета очень трудно заметить колдобины, когда рулишь по льду.

Прежде чем отбыть, он пролетел с Крисом над дальним концом волчьей тропы, уходящей к Эйприл-Крику. Там были густые заросли ивняка и множество заячьих троп. Это еще более утвердило Криса в предположении, что здесь должно быть волчье логово. Поскольку от нас Энди летел с почтой прямо на Анактувук-Пасс, он обещал, если удастся, сегодня же нанять там эскимоса и тотчас доставить его к нам вместе с собаками. Для поисковой экспедиции на Эйприл-Крик Крису были нужны вьючные собаки.

Вечер прошел весело, впоследствии мы с удовольствием вспоминали о нем.

Мы читали письма и вдруг обнаружили, что Курок и Леди уже вернулись домой с прогулки и лежат на вершине горы. Они махали хвостами, лезли целоваться, приникали к земле в полном волчьем приветствии и улыбались. Затем они дали нам незабываемое представление, а мы смеялись и хлопали в ладоши, поощряя их к веселью.

В этой чисто волчьей игре было много возни. Волки толкались, снисходительно похлопывали друг друга хвостами по спине, клали лапу на шею друг другу. Но главным в ней были прыжки. Леди прыгала вбок на целых шесть футов. Она прыгала вертикально, по-кошачьи выгибая спину. Она крутилась в воздухе так, словно ее передние лапы покоились на невидимом вращающемся диске. Потом она ложилась на землю и снизу вверх заглядывала в глаза Курку, обняв его лапами за шею. Белки ее глаз сверкали, когда она озоровато косилась на него, кончик носа пуговкой выглядывал между поднятыми губами.

Волки не были голодны, но Леди все же вопрошающе подошла к запасному входу, и Крис дал каждому по куску сушеной рыбы; это был скорее символический жест, чем кормежка. Уходя от Криса с куском рыбы в зубах, Леди взглянула на него снизу вверх ясными, серьезными глазами. Это был пустяк, но он произвел на нас глубокое впечатление.

Именно пустяки, игра пустяками и делают волков та кими симпатичными, – сказал Крис, меж тем как волки за прятывали рыбу. – Они очень милые твари.

У них очень развито чувство… – Я запнулась, подыски вая определение для какой-то совершенно несобачьей, чисто волчьей стороны их натуры.

Отношений, – сказал Крис.

Наутро, встав в пять часов, чтобы выйти вместе с ними в обычное для них время, он был очень разочарован, увидев, что их уже нет. Он вышел в шесть, захватив с собой кинокамеру.

Около десяти утра Леди пришла домой одна, и это не предвещало ничего хорошего. Раньше она никогда не возвращалась одна. К тому же она была ужасно взвинчена. Второй раз в жизни она «заговорила», глядя мне в лицо и без конца повторяя свое «оу – воу». Она была так расстроена, что я не пошла в барак, а осталась на воле утешать ее.

К полудню явился Крис и озабоченно оглядел окрестности. «Курок дома?»

– спросил он и молча выслушал мой ответ. «Два эскимоса, – сказал он, добрались до нас и вскоре пожалуют к нам завтракать. Сейчас они ставят палатку у реки».

Я увидела братьев Джонаса и Джека Ахгук за завтраком. После наших пилотов это были первые люди, посетившие нас на стоянке в тундре. Они выехали из Анактувук-Пасс на санной упряжке в десять собак накануне вечером, через час после того, как там приземлился Энди. Они гнали всю ночь и только что добрались до нас; снег быстро таял, это и заставило их торопиться. Там, где было возможно, они ехали по замерзшим руслам рек, но часть пути пришлось проделать прямо по голой тундре.

Они были из племени нунамиутов, или «охотников на оленей»; люди этого племени выше среднего роста большинства эскимосов, хотя и не достигают среднего роста белых. Нунамиуты, представленные полдюжиной семейств, единственные эскимосы, живущие на водоразделе хребта Брукса и севернее его.

Это одна из двух последних групп кочевников, уцелевших в Северной Америке.

Теперь они сосредоточились у крошечного, недавно учрежденного почтового отделения в горном проходе Анактувук.

От каменного века нунамиуты быстро переходят к нашему веку торговли по почте. До недавних пор нунамиуты одевались в оленьи шкуры, из них же делали свои жилища и питались исключительно олениной. В высшей степени надуманное мероприятие – установление системы вознаграждений за убитых волков обеспечило им денежный доход, и теперь они предпочитают брезентовые палатки и «магазинные малицы» на искусственном меху.

Джонас, старший из братьев, был хрупкий, спокойный, вежливый молодой человек, отесанный, как можно предположить, восемью годами работы на железной дороге в Фэрбенксе. Эскимосы для цивилизации – неквалифицированная рабочая сила, какими бы искусными и ловкими они ни были в своем естественном окружении.

Джек, младший брат, был силен, проворен, заносчив и горд. У него был юный победительный взгляд, неубранные черные волосы, его темное лицо смотрело прямо на солнце. Оба брата держались с достоинством и в то же время очень предупредительно, что свидетельствовало об их желании все исполнить как следует и хорошо зарекомендовать себя.

Лишь после того как они ушли спать в свою палатку, Крис рассказал мне о случившемся.

Бродя в горах выше по Истер-Крику, он услышал с реки три выстрела и, поспешно спустившись вниз, встретил эскимосов. Он спросил, не убили ли они волка. Они ответили, что стреляли по оленю, но промахнулись. У них в санях были капканы на волков, хотя Крис особо оговорил через Энди, что не может быть и речи об убийстве каких бы то ни было животных в непосредственной близости от лагеря, за исключением оленей на мясо для собак. Оба эскимоса были явно поражены, узнав, что наши волки могут бродить так далеко от места стоянки.

Мы нимало не сомневались в том, что произошло.

Мне так хочется взять Курка и Леди домой, в Штаты, – сказала я. – У нас достаточно места, мы могли бы по строить для них загон на два акра.

После тундры для них там не жизнь, – ответил Крис. – Дело не в месте, а во всей этой штуке… Куропатки, олени, суслики. Они – то и делают тундру их домом.