Но все это было в прошлом. Огонь войны давно не полыхал в Доршате, и в последнее время даже расовые разногласия стали не такими острыми, хотя взаимная неприязнь людей и норлоков по-прежнему существовала, подобно углям, что тлеют под серой золой.

Осень в Доршате баловала горожан последними теплыми солнечными деньками, особенно приятными после долгих затяжных дождей. Холодный дождик моросил несколько дней подряд, сменяясь по утрам ледяной крупой, и вдруг время словно повернуло вспять: уползли за горы серые тяжелые тучи, засияло солнце, изумрудом засверкало по-осеннему холодное море. Обрадовавшись погожему дню, горожане заторопились по своим делам. В торговых кварталах закипела повседневная жизнь: покупатели спешили за покупками и менялы уже сидели в своих лавочках, разложив по специальным ящичкам деньги, которые были в ходу в государствах побережья. Те же, кто не мог заплатить за торговое место, раскладывали товар на прилегающих к кварталам улочках, прямо на земле, на разостланных кусках грубой ткани: ковры, шали, колокольчики, «поющие» чаши, ножи, фрукты и сладости. Торговцы музыкальными инструментами, коротая время в ожидании покупателей, наигрывали на дудочках и маленьких скрипках. К городским бассейнам потянулись повозки, нагруженные корзинами с бельем.

От колодца торопился мальчишка-водонос, ловко удерживая на длинной палке две тяжелые бадьи.

Возле перекрестка он остановился, поспешно уступая дорогу: из Серого Замка по направлению к дороге, ведущей из города, неторопливо следовал небольшой отряд всадников. Ветерок играл стягом с изображение волка на белом фоне.

Старый гоблин сидел возле открытого окна в грязной маленькой мастерской, где пол был завален обрезками кожи, и стучал молотком, держа во рту маленькие тонкие гвоздики, — прибивал оторвавшуюся подметку к башмаку. Заказчик, голубоглазый толстый джалал с ярким румянцем на обветренных щеках, сидел рядом, на грубо сколоченном тяжелом табурете, и, прихлебывая из глиняной бутылки, ожидал, пока починят ботинки. Шляпа его с потрескавшимися от времени полями была сдвинута на затылок, и седые кудри падали на воротник выцветшей теплой рубахи.

Гоблин услышал стук копыт в конце улицы, глянул мельком в оконце и сильнее застучал молотком, ловко поворачивая разношенный башмак на чурбаке, служившем ему верстаком. Джалал усмехнулся, заметив, как по темному бугристому лицу гоблина проскользнула тень.

— Не любишь норлоков? — поинтересовался он. Гоблин вынул гвозди изо рта, положил на чурбак и принялся сосредоточенно рыться на захламленном подоконнике.

— За что их любить? — буркнул он наконец, отыскав шило и ловко прокалывая подошву ботинка.

Джалал поднял брови, обдумывая, что сказать, и поболтал полупустой бутылкой. Его мало интересовало, как относится гоблин к норлокам, но сидеть в ожидании заказа было довольно скучно. Хотелось поговорить, но, как назло, старый гоблин был не из разговорчивых: уже сколько лет джалал ходит к нему чинить башмаки, а ни разу так и не удалось поболтать с ним по душам. А ведь мог бы рассказать какую-нибудь занимательную историю — гоблины-то живут лет триста, не меньше! Сколько всего увидишь за такую долгую жизнь!

— Ну... Они охраняют наш город. — Джелал сделал глоток и утер ладонью рот. — Никто не сунется сюда, пока здесь эти клыкастые. Хотя говорят, что их «волки» — настоящие головорезы. — Он подождал немного, но сапожник молчал, не отрывая глаз от башмака, тонкие губы его были крепко сжаты. Джалал помолчал немного и сделал еще одну попытку втянуть его в разговор: — Куда это, интересно, они направляются? Это Великий норлок, видишь? Его не часто увидишь в городе....

— Вижу, — коротко ответил гоблин. — И что с того?

Его собеседник пожал плечами.

— Ничего, — добродушно сказал он. Язык у него уже немного заплетался. — Слушай, завтра принесу тебе башмаки жены, зимние, сможешь их подлатать? Только не дорого.

— Смогу.

Джалал снова отхлебнул из бутылки и задумался.

— Чудно, — проговорил он, наморщив лоб. — Работаю, работаю, а денег — нет. Что за жизнь!

Он обвел взглядом мастерскую, потом поглядел на гоблина, гадая, сколько ему может быть лет: сапожник был немолодой, но еще крепкий, хотя темное лицо его было покрыто глубокими морщинами, а в бурых волосах, стянутых кожаной бечевкой, блестела седина. Движения его были уверенными и точными. По человеческим меркам ему могло бы быть, пожалуй, лет шестьдесят, а по гоблинским? Джалал задумался: за свою жизнь ему не приходилось видеть гоблинов, кроме этого старого сапожника. Жалкие остатки их племени, некогда многочисленного, давным-давно были рассеяны по окраинам Доршаты.

Стук копыт замолк, джалал поставил опустевшую бутылку на пол и, приподнявшись с табурета, выглянул в окно:

— Ну-ка, что там? А... две повозки не могут разъехаться, улица-то узкая! Задерживают отряд... у возниц, небось, сейчас душа в пятках! Гляди-ка, а ведь норлоки совсем рядом!

Гоблин промолчал, но его собеседник заметил быстрый взгляд, который тот бросил на улицу.

— Ты так глянул, — потыкал он для верности в сторону окна пальцем с обкусанным грязным ногтем, — словно знаешь его. А? А откуда?

Гоблин продолжал молчать, но джалал не унимался.

— Откуда? — повторил он с пьяной настойчивостью. — Ты — простой сапожник. А он, — джалал закатил глаза, — Великий норлок. Раз его так зовут, стало быть, есть за что. Я как-то слышал песню... пели менестрели на празднике летнего солнцестояния. Про битву на Взморье, после которой его и стали звать Великим. Норлоки тогда принесли победу Доршате. А еще...

Гоблин не выдержал. Он отложил молоток в сторону и уставился на джалала желтыми горящими глазами, в которых полыхала ярость.

— Слушай, что я тебе сейчас скажу, — проговорил он тихим голосом, от которого у джалала пробежали по спине мурашки. — Да, я знаю его... видел возле Шармиша. Там, неподалеку от города, была наша деревня. Когда гоблины подняли мятеж, усмирять нас прислали этого... Сульга. Тогда я видел его в первый раз.

— Восстание? А... но это же было давно? Еще до войны с Кадгаром, а? — пробормотал джалал, незаметно пытаясь вместе со стулом отодвинуться от сапожника подальше. — Говорят, оно было жестоко подавлено?

— Норлоки просто утопили нас в крови. Мы готовы были сдаться и принять их условия... а, знаешь, джалал, не так-то просто заставить гоблинов признать свое поражение. Но норлокам не это было нужно — наша капитуляция. Они хотели только нашей смерти. Говорят, что это Сульг распорядился тогда вырезать всех до единого. Он только-только вернулся из изгнания и, понятное дело, хотел показать, на что способны его волки. И хотя мы ушли на свою территорию, почти в Мглистые земли, его волки шли за нами, пока не уничтожили почти всех.

Джалал хотел было сказать что-то, но почувствовал, что не может выдавить ни слова, и лишь кивнул, не сводя глаз со своего собеседника.

— С той поры, — продолжал гоблин, — каждому новорожденному рассказывают эту историю и называют имя того норлока, который уничтожил наш народ.

Он замолчал.

Цоканье копыт по булыжникам послышалось совсем рядом: всадники ехали по улице, серый волк на белом стяге скалил зубы.

Гоблин взглянул на лицо того, о ком рассказывал только что, — высокомерное и замкнутое — и добавил:

— И будь спокоен... наши детеныши помнят это имя.