— За что, товарищ старшина, награждён орденом Ленина?

— Снайпером был, — сказал старшина, чётко шагнув из строя. —Номоконов по фамилии, тунгус. Это когда сотню фашистов завалил на Северо-Западном — тогда наградили.

— Понятно, — чуть улыбнулся маршал. — Что думаете делать дальше?

— Теперь, командующий, до своего села буду добираться. Не так уж далеко оно, за Читой. Как раз к сезону явлюсь — за пушниной в тайгу пойду.

— Вы охотник?

— С малых лет бил зверей, — сказал Номоконов. — Как только на ноги встал. Шибко понимаю это дело. К тому же плотничать умею. Когда в Германии стояли, председатель колхоза мне писал. Трудно, говорит, стало, работников ждём. Вот и собрался.

— Правильно, надо ехать домой, — одобрил маршал, пристально вглядываясь в лицо старшины. — Очень нужны в колхозе ваши руки. А я вроде где-то видел вас… На Южном фронте воевали?

— На передовой видались, — сказал Номоконов. — На Втором Украинском. А потом ещё на слёте. Орден мне дали, вот этот, второй. Я тогда слово давал — уничтожить ещё с полсотни фашистов.

— Выполнили обещание?

— Как же, — вытянулся Номоконов. — Далеко с винтовкой прошёл, много фашистов кончал. Когда третий и четвёртый ордена получал, опять давал слово. На бумагу все записали. А так — больше. Один знаю, сколько. Под конец и командирам своим не сказывал. В общем — бил. Не из-за орденов, конечно, землю защищал.

Тепло посмотрел командующий фронтом на старшину, протянул ему руку:

— Правильно, товарищ старшина! Вы сражались за Родину, за мир, за счастье трудящихся. Желаю больших успехов в жизни! Уверен, что и на мирном фронте отличитесь. Счастливого вам пути!

Когда уехал маршал, решил Номоконов обратиться к командиру полка. Нужны его руки в колхозе, верно. Но ещё в Германии получил Номоконов письмо из дому: председатель колхоза извещал, что тракторы давно вышли из строя, да и лошадей осталось мало. Может, выделят из дивизии хоть какого-нибудь конягу для колхоза.

— Лошадь просите? — удивился командир полка. — Ну, хорошо, я доложу командиру дивизии. Наверное, что-нибудь выделим. Только насчёт вагона — не знаю… Трудно это сделать.

— Не надо вагона, командир, — махнул рукой Номоконов. — Зачем? По земле доеду до Читы.

Доложил командир полка. Вот она, справка, которую надо предъявить в комендатурах и на заставах. «Дана настоящая С. Д. Номоконову в том, что в связи с указанием командования, лично ему, как особо отличившемуся на войне и возвращающемуся в таёжный охотничий колхоз, выделены в подарок лошадь, бинокль и винтовка № 24638. Просьба разрешить тов. Номоконову беспрепятственный переезд через границу».

Пригласили демобилизованного старшину в большой загон и сказали: «Выбирай!». Брыкались и ржали куцехвостые венгерские жеребцы, косяком стояли рыжие, очень жирные лошади японских офицеров-пограничников, спокойно жевали маньчжурский овёс огромные немецкие битюги. Долго ходил Номоконов среди лошадей, приглядывался. Внимание привлекла крепкая низкорослая лошадка с косматой гривой, в одиночестве стоявшая в уголке загона. Что-то сказал ей Номоконов по-бурятски, и лошадь зашевелила ушами, доверчиво потянулась к человеку. Осмотрел ей зубы старшина, ощупал мускулы, проехался верхом. Вот то, что ему надо.

— Через Маньчжурию домой тронемся, — сказал Номоконов лошади. — Битюги завалятся в нашей тайге, пропадут. Охотиться будём с тобой соболей гонять, сохатых. Крепкий конёк, добрый… Однако не привезли — из Монголии прискакал сюда сам.

Посмеивались солдаты над выбором Номоконова, а тот покуривал себе. От поломанного извозчичьего тарантаса, валявшегося неподалёку, старшина взял ось и задние колеса. Дуга нашлась, а соорудить лёгкую тележку недолго бывшему плотнику. Через день можно было отъезжать. Зачем солдату вагон? Хорошо запомнил снайпер фронтовые дороги, найдёт он путь в родное Забайкалье и из Маньчжурии.

На пути лежали огромные степи, леса, хребет Большой Хинган, и товарищи советовали побольше запасти продуктов. Но зачем везти лишние тяжести, если есть винтовка? Была бы соль, а дичь найдётся. Где ночевать будет? На солдатском бушлате, под тележкой. Взять куль овса? Плохо вы знаете, ребята, лошадей монгольской породы. Заплутаться можно? Эка хватили! Не соболь наследил — танковая армия прошла. Хинган взяла приступом, все японские гарнизоны разворочала! Хорошую дорогу пробил Забайкальский фронт — за тысячу лет не забудут люди.

Вот и едет домой старшина, курит новую трубку и поёт песни, только что сочинённые, тягучие, длинные, но совсем свежие, как наступившая осень.

Есть что рассказать, доложить. Никогда не говорил снайпер громких слов о Родине, о патриотизме, а просто жил этим. И вот сейчас сердце замирает от близкого свидания с родным селом. Радостно встретит тайга своего хозяина, а кедры помашут ему мохнатыми лапами.

Ради чего он, солдат, страшными знаками «украшал» свою трубку? Ради великого дела! Не будут бродить по тайге чужие люди, не придётся свободному народу гнуть спину перед фашистами. Солдат сражался с врагами изо всех сил, за батальон сработал. Страшным таёжным шаманом называли его фашисты. И вот пришли, наступили спокойные дни мира, распрямили свои плечи освобождённые народы. Даже здесь, вдали от Германии, в китайских сёлах, снимали люди перед снайпером свои соломенные шляпы, кланялись, благодарили, просили принять подарки.

На груди солдата в лучах осеннего солнца сверкает орден Ленина. Вчера в предгорьях Хинганского хребта прекрасный сон увидел Номоконов: Владимир Ильич крепко пожал ему руку, похвалил за подвиги на войне, советовал вернуться в село, создать охотничью бригаду и в дорогие меха одевать женщин — хоть советских, хоть румынских али немецких, всех, кто желает жить в мире и дружбе с нашим государством.

Скорее бы увидеть родное село! Почернел солдат, исхудал, очень болят у него израненные руки. Вряд ли поднимет бревно, а охотиться можно! Весёлый капитан Болдырев, подводивший итог в «Памятной книжке снайпера», любовно смотрел на солдата, собиравшегося домой, почему-то качал головой, а потом сказал, что в руках Номоконова русская трехлинейная винтовка спела свою лебединую песню. Слышал таёжный зверобой, как трубят лебеди, видел, как они умирают, хорошо понял смысл слов, произнесённых капитаном. А только ошибается командир! Вчера, на Хингане, возвращаясь на родину, испытал солдат подаренную ему винтовку. На сотню метров бил, в фашистскую деньгу, которую вёз ребятишкам показать, две пули истратил — в самый центр попал, в одно место, фашистскую свастику выдавил. Шли по дороге пленные японские солдаты, и снайпер бросил деньгу на дорогу — авось кто поднимет. На кольцо стала похожа фашистская деньга, на палец можно надеть.