— Ты в курсе, что семьдесят седьмой номер оставил просьбу, чтобы его разбудили? Через минуту, — поворачиваюсь к ней.

— А туфли он в коридор не выставил, чтобы я ему их начистила? — едко.

— Про туфли не знаю, а вот… Кстати, у нас же вроде этот номер был не заселен.

— Вчера сняли бронь.

— Понятно. Иди буди и будь вежливой.

В наш диалог вклинивается звонок телефона, и Ира поспешно хватает трубку.

— Гостиница «Атташе». Администратор Ирина Костенко, — корчит мне рожицу и показывает на циферблат наручных часов. Боже, дай мне силы!

Поднимаюсь на нужный этаж и иду по коридору к семьдесят седьмому. Придаю своему лицу радостно-вежливо-учтивое выражение и стучу в дверь. Тишина. Стучу громче. О, слышится какое-то шевеление возле двери, и когда я уже в третий раз заношу руку для того, чтобы постучать, входная дверь вдруг распахивается.

Кажется, я попал в зазеркалье, потому что весь окружающий мир вдруг внезапно рассыпается вокруг меня на части, а я проваливаюсь в бездонную дыру, возвращаясь на десять лет назад, когда точно так же стоял перед распахнутой дверью, лишившись дара речи под нефритовым взглядом глаз.

Твоих глаз.

?Joder!

Прошла всего одна секунда, а мне кажется, что я уже успел прожить целую жизнь. Дельгадо. Фамилия, указанная в регистрационном журнале. Твоя фамилия. Которую я узнаю спустя десять лет. Шок, парализовавший тело, вдруг превращается в мощный выброс адреналина, и я чувствую, как на миг остановившееся сердце пускается в сумасшедший ритм. Ты вернул мой подарок. Не успеваю делать вдохи. В голове муть от недостатка кислорода. Меня начинает трясти. Сказать. Я должен что-то сказать. Зачем я пришел? Ах, да.

— Доброе утро. Я старший администратор этой гостиницы и Вы просили разбудить вас в девять. — Произношу не своим, а каким-то искусственным голосом. Не на универсальном английском, как обычно, а на испанском. От шока? По привычке?

— Спасибо, — твой голос, будто сигаретный дым, проникает в меня, отравляя, обдирая и разъедая все внутри и неся мазохистское удовольствие. Моя зависимость. Так радостно улыбаешься и киваешь, что я со всей отчетливостью понимаю, ты не узнал меня. Прошло столько времени и… Естественно, не узнал. Разве должен был?

На тебе банный халат, нет очков, и ты босиком стоишь на полу. Ты. Стоишь. В полуметре от меня. Так близко, что я могу протянуть руку и коснуться тебя. Ты почти не изменился. Такой же высокий и красивый. Такой же… ты. Глаза, губы и ярко-выраженный кадык на шее. Уже не помню ни слова из того, что ты мне говорил когда-то, но воспоминания о твоих губах на моей коже сметают меня подобно горному оползню, несущемуся на беспредельной скорости. У меня пересыхает во рту, и я стою, видя и ощущая эту опасность, но не в состоянии избежать своего конца. Это кошмарный сон. И я не могу проснуться. Уйти. Да. Нужно развернуться и уйти. Оторвать эти чертовы ноги от этого гребаного пола и сдвинуться с места. Не могу. Прирос. А время идет, и секунды болезненно отсчитываются неумолимой стрелкой. Вопросительно приподнимаешь бровь. Ждешь, что я что-то еще скажу. Боже, я таким идиотом не чувствовал себя с семнадцати лет.

— Если еще что-нибудь будет нужно — обращайтесь.

Не знаю, где я нахожу в себе силы, но мне удается сделать шаг назад и даже отвернуться. За спиной хлопает твоя входная дверь, и я проваливаюсь в состояние, будто меня оглушило после мощного взрыва. Пока иду по коридору и спускаюсь в холл, с каждым шагом меня окутывает какой-то непробиваемый сюрреалистический кокон, внутри которого я мысленно корчусь от агонии сознания.

Захожу за стойку и первым делом открываю журнал регистраций. Скольжу указательным пальцем пока не нахожу твой номер. Винсенте Анхель Дельгадо Санчес. Провожу пальцем в сторону до графы «длительность пребывания» — неделя. Охренительно. Дата заселения вчерашняя, дата выписки — утро воскресенья. Неделя Ада. Что-то я себя неважно чувствую. Может, взять больничный на эту неделю? Горько хмыкаю про себя. Ты болезнь. Настоящая чертова неизлечимая болезнь. И, похоже, я на грани рецидива.

— Ириша, дай сигарету.

Она удивленно поднимает на меня глаза.

— На нас летит метеорит?

Непонимающе смотрю на нее, пока мозг то впадает в ступор, то с сумасшедшей скоростью пытается найти хоть одну рациональную мысль в хаосе сознания.

— Саш, ты куришь только в трех случаях, — произносит подозрительно. — Когда очень пьян, — делает вид, что принюхивается. — Это отпадает. После крышесносного аха. Это тоже отпадает, разве что тебя только что не взяли в качестве моральной компенсации за несвоевременное пробуждение. И если ты в глубоком потрясении. Завтра Конец Света?

Сегодня, Ириш. Он сегодня и он уже наступил. Ты вновь появился в моей жизни без объявления войны, а я только и могу, что выбросить белый флаг, будучи полностью застигнутым врасплох.

— Я не понял, тебе жалко сигарету? — оставляю ее монолог без ответа. Меня бросает в пот и у меня явно проблемы с дыханием. Приступ тебя. И это спустя десять лет?

— Да ради бога, — достает из сумочки пачку длинных и тонких дамских сигарет с ароматизатором яблока. — Иди, позорься.

— Даже не сомневайся, — вытягиваю одну сигарету. — И зажигалку, — она протягивает мне что-то маленькое и блестящее.

Выхожу на улицу во внутренний двор на место для курения. Сажусь на кованую лавочку и только с третьей попытки подкуриваю сигарету. Пальцы мелко дрожат. Гадость редкостная, но мне нужно взять себя в руки. Я просто был не готов. Сейчас соберусь с мыслями, и все будет в порядке. Затяжка. Выдох. В горле слегка першит. Все нормально. Ты меня не узнал. Возможно, мы даже не пересечемся за эту неделю. Затяжка. Выдох. Волна отчаяния. Боже, я сдохну за эти четыре дня. Прикрываю глаза и делаю глубокие вдохи. Паника понемногу проходит. Или это самовнушение?

Я уже взрослый мужчина. Я изменился. Ты изменился. Все изменилось. То, что между нами было когда-то, осталось там, на расстоянии в десять лет, в той съемной квартире, где ты занимался со мной испанским, где я занимался с тобой любовью. Руки все еще дрожат, но у меня впереди целый рабочий день. Нужно найти, чем себя отвлечь и не думать каждую секунду, что ты находишься со мной в одном здании. Опасная близость. Сбежать и остаться. Смешанное чувство, которого я так давно не испытывал. Чувство, которое во мне порождаешь только ты.

Выбросив окурок в урну, возвращаюсь к стойке.

— Полегчало? — Ира вопросительно приподнимает бровь.

— Не особо. Мне нужно что-то сладкое. Есть?

— Саш, с тобой все в порядке? — уже без издевок. Серьезно и чуть обеспокоено.

— Да, — улыбаюсь, пересилив себя. Нужно отвлечься.

— Ладно, — недоверчиво. Роется в сумке, пока я обхожу стойку и становлюсь рядом с ней. — О! Тебе должно понравиться! Та-дам! — вытаскивает наружу чупа-чупс.

— Ириш, ты же не думаешь, что я буду его здесь…

— Сосать? — договаривает за меня. — Ну, как хочешь. Значит, останешься без подарка.

— Давай сюда, — забираю со вздохом конфету из ее руки. Мне нужно что-то сладкое, оно успокаивает меня лучше сигарет. Разворачиваю обертку и засовываю чупа-чупс в рот. Господи, и это конфета для детей.