Наркотический дурман еще не выветрился из его головы и это, а также монотонный плеск воды и глухое поскрипывание, которое можно было бы назвать голосом айсберга, позволило наконец ему расслабиться. Он провалился в сон, чтобы проснуться утром полузамерзшим, с окоченевшими от холода ногами.

А пока он спал шлюпка с №24 на борту, приводимая в движение командой гребцов и направляемая твердой рукой флотского офицера, шла к Южному морскому пути — самому оживленному маршруту весенней навигации. На корме шлюпки, присев на сложенный парус, стенала и молилась женщина, оплакивая мужа и ребенка. Ее отчаяние не стало меньше даже тогда, когда один из офицеров заверил, что ее дочь спасена храбрым и преданным матросом по имени Джон Роуланд и оба они, несомненно. находятся сейчас в другой шлюпке. По словам офицера, пока она лежала без сознания, Роуланд несколько раз сообщил о спасении девочки всем, кто мог его слышать. Офицер предпочел умолчать о том, что Роуланд взывал к ним с айсберга, на котором, несомненно, находится и до сих пор. И он, и ее малышка-дочь. Если, конечно, они до сих пор живы.

С некоторой опаской Роуланд сделал приличный глоток из фляжки и, завернув еще спящего ребенка в куртку, вышел из ветхого убежища на воздух. Туман рассеялся и синие океанские воды предстали перед Роуландом во всей своей грозной красе. До самого горизонта был только океан и ничего больше. За спиной моряка возвышался пик ледяной горы, и он вскарабкался на него, чтобы с высоты в сто футов осмотреть окружающее пространство. С левой стороны берег ледяного острова был более отвесным, а справа массив льда простирался насколько хватало глаз и представлял собой нагромождение искрящихся на солнце торосов и каньонов, испещренных бесчисленными пещерами и застывшими водопадами. Моряк напрасно напрягал зрение, он не увидел ни паруса, ни дыма - никакой даже самой робкой надежды. Он пустился в обратный путь, ориентируясь по собственных следам. Примерно на полпути до обломков мостика Роуланд заметил странный белый объект, который довольно быстро приближался со стороны торосов.

Не уверенный, что это не последствия наркотического дурмана, он, тем не менее, ускорил шаг, а потом и вовсе побежал, поскольку загадочный объект был ближе его к мостику и передвигался поразительно быстро. Когда расстояние между матросом и белым объектом сократилось до ста ярдов, сердце Роуланда дрогнуло, а кровь застыла в жилах. Теперь уже не оставалось сомнений, что перед ним грозный обитатель крайнего Севера, волей судьбы оказавшийся так далеко от родных ему мест. Тощий, изголодавшийся белый медведь почуял запах пищи и, неуклюже переваливаясь, мчался к своей цели, распахнув красную пасть с жуткими желтыми клыками. Все, что Роуланд мог противопоставить зверю, это прочный складной нож, который он на бегу вытащил из кармана и обнажил пятидюймовое лезвие. Он без колебания готов был вступить в схватку, которая сулила ему почти верную смерть, лишь бы защитить ребенка, чья жизнь стала для него важнее всего на свете. В этот миг, к ужасу Роуланда, девочка выбралась из-под закрывающего остатки мостика брезентового полога. Медведь был всего в нескольких метрах от нее.

— Назад, малышка, прячься! — закричал Роуланд что было сил и опрометью кинулся вниз по склону. Однако медведь уже добрался до девочки и точным ударом мощной лапы отбросил ее на дюжину футов в сторону. Он уже был готов растерзать неподвижное тельце, когда на пути зверя оказался Роуланд.

На миг опешив, медведь поднялся на задние лапы и бросился в атаку. Мощные челюсти сомкнулись на левой руке матроса, желтые клыки впились в плоть, затрещали сломанные кости. Падая, Роуланд, тем не менее, сумел нанести зверю чувствительный удар ножом. Выпустив искалеченную руку противника, медведь с рыком взмахнул лапой — и Роуланд покатился по льду, словно тряпичная кукла. Боль от сломанных при падении ребер не помешала ему подняться на ноги и изготовится к новой атаке зверя. Отражая ее, он инстинктивно пожертвовал искалеченной рукой, от которой все равно не было пользы. Когда медведь в очередной раз опрокинул его и навалился сверху, Роуланд не стал бить ножом куда попало. Огромная морда практически уперлась ему в грудь. Он чувствовал зловонное дыхание рассверипевшего зверя и ясно видел его голодные безжалостные глаза. И Роуланд ударил в один из этих глаз. Ударил... и попал. Нож вошел в глазницу медведя по самую рукоятку, пятидюймовое лезвие пронзило мозг. Животное резко встало на лапы, вернув Роуланду вертикальное положение, выпустило истерзанную руку моряка, вскинуло вверх мощные лапы и повалилось навзничь. Несколько секунд конвульсии сотрясали агонизирующее тело, после чего зверь замер. Роуланд совершил невероятное, то, на что не решится даже самый отчаянный эскимосский охотник. Вооруженный лишь ножом, он вступил в схватку со зверем, которого за ярость называют Северным тигром, и победил.

Сражение длилось не больше минуты, но за эту минуту моряк стал калекой. Только мастерство лучших хирургов в стерильных больничных условиях могло восстановить раздробленные кости его изувеченной руки и вправить на место сломанные ребра. А он находился на плавучем ледяном острове с температурой, близкой к точке замерзания, и не имел даже самых примитивных медицинских средств.

Преодолевая боль, он подошел к безжизненному детскому телу в пропитанной кровью рубашке. Он поднял девочку здоровой рукой, хотя это стоило ему значительных усилий. Ребенок истекал кровью. Когти зверя оставили на спине девочки четыре раны, которые тянулись от плеча до поясницы и обильно кровоточили. Роуланд осмотрел их и облегченно вздохнул: острые как сабли медвежьи когти повредили лишь верхние ткани, кости ребенка остались целы. Сознание девочка потеряла не столько от потери крови, сколько от удара о лед — на крохотном лбу выступила внушительных размеров шишка.

Жестокие обстоятельства требовали, чтобы сначала Роуланд оказал первую помощь себе. Он занес девочку в убежище, устроенное из обломка мостика, и укутал ее в свою куртку. После этого моряк отрезал узкий кусок парусины и сделал перевязь для изувеченной руки. Затем, ловко орудуя ножом, а порой и пуская в ход зубы, он частично освежевал убитого медведя. Когда боль становилась совсем невыносимой, ему, чтобы не свалиться в обморок, приходилось делать короткие перерывы. Он срезал с медвежьей туши изрядный пласт подкожного жира — еще теплого, хотя и не слишком толстого. Обмыв раны малышки водой из лужи, которых было предостаточно на щербатом теле айсберга, Роуланд привязал этот пласт жира к спине малышки, пустив на тряпки окровавленную ночную сорочку девочки.

Затем он спорол фланелевую подкладку своей форменной куртки, отрезал от нее рукава и сделал детские брючки, завернув излишек ткани так, чтобы она укрывала лодыжки, и закрепив ее обрывками веревки из распущенного шлюпочного каната. Основной кусок подкладки он обмотал вокруг тела ребенка, а поверх него — разрезанные на полосы куски парусины, которые скрепил веревкой тем способом, каким моряки обычно соединяют защитную обмотку на сдвоенных частях стального троса. Девочка теперь напоминала египетскую мумию и всякая порядочная мать, увидевшая подобное зрелище, пришла бы в ужас. Однако Роуланд был мужчиной, холостяком и вдобавок смертельно уставшим и ослабевшим от ран.

К тому времени, когда он закончил пеленать девочку, она пришла в себя и известила об этом слабым, больше похожим на стон, плачем. Но он и так уже слишком много сил и времени отдал ей, что грозило для него переохлаждением и болевым шоком. Проблем с пресной водой они не испытывали - ее было предостаточно во всех углублениях на поверхности айсберга. Мясо медведя годилось в пищу и избавило их от голодной смерти, но для его приготовления необходим был огонь. Огонь нужен им был и для того, чтобы согреться и избежать воспаления ран. А дым от костра, возможно, будет замечен каким-нибудь из проходящих поблизости судов.

Роуланду остро необходимо было взбодриться, и он приложился к фляжке с виски, рассуждая, что если к спиртному и добавлен наркотик, в нынешнем его состоянии это лишь принесет физическое облегчение, не замутив сознание. Затем он исследовал обломки, щедро рассыпанные по льду. В массе своей это было высококачественное, прекрасно подходящее для растопки дерево. В самом центре груды обломков покоилась стальная спасательная шлюпка с настеленной на носу и корме воздухонепроницаемой палубой. Согнутая почти под прямым углом, шлюпка лежала на боку. Если завесить парусиной один ее край, а во втором развести огонь, то это новое убежище будет куда удобнее и теплее, чем руины капитанского мостика. Вряд ли найдется такой моряк, в кармане которого не отыщется коробок спичек. Роуланд настрогал щепы для растопки и разжег огонь. Потом завесил шлюпку парусиной и принес сюда жалобно просящую пить девочку.