Фандорин молча кивнул, отвязывая тощую сивую кобылу.

Он помог спутнице сесть в деревянное седло, довольно ловко запрыгнул на свою сивку, и они выехали на деревенскую улицу, ярко освещенную полуденным солнцем.

– Далеко до Царевиц? – спросила Варя, трясясь в такт мелким шажкам своего мохнатоухого транспортного средства.

– Если не з-заплутаем, к ночи доберемся, – величественно ответил сверху всадник.

Совсем отуречился в плену, сердито подумала Варя. Мог бы даму на лошадь посадить. Типично мужской нарциссизм. Павлин! Селезень! Только бы перед серой уточкой покрасоваться. И так бог знает на кого похожа, а тут еще изображай Санчо Пансу при Рыцаре Печального Образа.

– А что у вас в кармане? – вспомнила она. – Пистолет, да?

Фандорин удивился:

– В каком кармане? Ах, в к-кармане. К сожалению, ничего.

– Ну, а вдруг он не испугался бы?

– С тем, кто не испугался бы, я бы не сел играть.

– Но как же вы смогли выиграть осла с одного раза? – полюбопытствовала Варя. – Неужто тот человек поставил осла против трех курушей?

– Нет, конечна.

– На что же вы играли?

– На вас, – невозмутимо ответил Фандорин. – Девушка против осла – это выгодная ставка. Вы уж п-простите великодушно, Варвара Андреевна, но другого выхода не было.

– Простить?! – Варя так качнулась в седле, что едва не съехала на сторону. – А если бы вы проиграли?!

– У меня, Варвара Андреевна, есть одно странное свойство. Я т-терпеть не могу азартных игр, но когда приходится играть, неизменно выигрываю. Les caprices de la f-fortune.[1] Я и свободу у видинского паши в нарды выиграл.

Варя не знала, что сказать на это легкомысленное заявление, и решила смертельно обидеться. Поэтому дальше ехали молча.

Варварское седло, орудие пытки, доставляло Варе массу неудобств, но она терпела, время от времени меняя центр тяжести.

– Жестко? – спросил Фандорин. – Хотите п-подложить мою куртку?

Варя не ответила, потому что, во-первых, предложение показалось ей не вполне приличным, а во-вторых, из принципа.

Дорога долго петляла меж невысоких лесистых холмов, потом спустилась на равнину. За все время путникам никто не встретился, и это начинало тревожить. Варя несколько раз искоса взглядывала на Фандорина, но тот, чурбан, сохранял полнейшую невозмутимость и больше вступать в разговор не пытался.

Однако хорошо же она будет выглядеть, явившись в Царевицы в таком наряде. Ну, Пете, положим, все равно, ему хоть в мешковину нарядись – не заметит, но ведь там штаб, целое общество. Заявишься этаким чучелом… Варя сдернула шапку, провела рукой по волосам и совсем расстроилась. Волосы и так были не особенно – того тусклого, мышиного оттенка, который называют русым, да еще от маскарада спутались, повисли космами. Последний раз вымыты третьего дня, в Букареште. Нет, лучше уж в шапке. Зато наряд болгарского крестьянина совсем неплох – практичен и по-своему эффектен. Шальвары чем-то напоминают знаменитые «блумеры», в которых некогда ходили английские суфражистки, сражаясь с нелепыми и унизительными панталонами и нижними юбками. Если б перехватить по талии широким алым поясом, как в «Похищении из сераля» (прошлой осенью слушали с Петей в Мариинке), было бы даже живописно.

Внезапно размышления Варвары Андреевны были прерваны самым бесцеремонным образом. Наклонившись, волонтер схватил ишака под уздцы, глупое животное резко остановилось, и Варя чуть не перелетела через ушастую башку.

– Вы что, с ума сошли?!

– Теперь что бы ни случилось, молчите, – негромко и очень серьезно сказал Фандорин, глядя куда-то вперед.

Варя подняла голову и увидела, что навстречу, окутанный облаком пыли, бесформенной толпой движется отряд всадников – пожалуй, человек двадцать. Видно было мохнатые шапки, солнечные звездочки ярко вспыхивали на газырях, сбруе, оружии. Один из конников ехал впереди, и Варя разглядела зеленый лоскут, обмотанный вокруг папахи.

– Это кто, башибузуки? – звонко спросила Варя, и голос ее дрогнул. – Что же теперь будет? Мы пропали? Они нас убьют?

– Если будете молчать, вряд ли, – как-то не очень уверенно ответил Фандорин. – Ваша неожиданная разговорчивость некстати.

Он совершенно перестал заикаться, и от этого Варе сделалось совсем не по себе.

Эраст Петрович снова взял осла под уздцы, отъехал на обочину и, нахлобучив Варе шапку на самые глаза, шепнул:

– Смотрите под ноги и ни звука.

Но она не удержалась – кинула исподлобья взгляд на знаменитых головорезов, про которых второй год писали все газеты.

Тот, что ехал впереди (наверное, бек), был с рыжей бородой, в драном и грязном бешмете, но с серебряным оружием. Он проехал мимо, даже не взглянув на жалких крестьян. Зато его банда держалась попроще. Несколько конных остановились возле Вари и Фандорина, гортанно о чем-то переговариваясь. Физиономии у башибузуков были такие, что Варваре Андреевне захотелось зажмуриться – она и не подозревала, что у людей могут быть подобные личины. Внезапно среди этих кошмарных рож она увидела самое что ни на есть обыкновенное человеческое лицо. Оно было бледным, с заплывшим от кровоподтека глазом, но зато второй глаз, карий и полный смертельной тоски, смотрел прямо на нее.

Среди разбойников задом наперед сидел в седле русский офицер в пыльном, изодранном мундире. Руки его были скручены за спиной, на шее почему-то висели пустые ножны от шашки, а в углу рта запеклась кровь. Варя закусила губу, чтобы не вскрикнуть, и, не выдержав безнадежности, читавшейся во взгляде пленного, опустила глаза. Но крик, а точнее, истерический всхлип, все-таки вырвался из ее пересохшего от страха горла – у одного из бандитов к луке седла была приторочена светловолосая человеческая голова с длинными усами. Фандорин крепко стиснул Варе локоть и коротко сказал что-то по-турецки – она разобрала слова «Юсуф-паша» и «каймакам», но на разбойников это не подействовало. Один, с острой бородой и огромным кривым носом, задрал фандоринской кобыле верхнюю губу, обнажив длинные гнилые зубы. Пренебрежительно сплюнул и сказал что-то, от чего остальные засмеялись. Потом хлестнул клячу нагайкой по крупу, и та испуганно метнулась в сторону, сразу перейдя на неровную рысь. Варя ударила осла каблуками в раздутые бока и затрусила следом, боясь поверить, что опасность миновала. Все так и плыло вокруг, кошмарная голова со страдальчески закрытыми глазами и запекшейся кровью в углах рта не давала Варе покоя. Головорезы – это те, кто режут головы, вертелась в голове нелепая, полуобморочная фраза.

– Пожалуйста, без обморока, – тихо сказал Фандорин. – Они могут вернуться.

И ведь накаркал. Минуту спустя сзади раздался приближающийся стук копыт.

Эраст Петрович оглянулся и шепнул:

– Не оборачивайтесь, в-вперед.

А Варя взяла и все-таки обернулась, только лучше бы она этого не делала. От башибузуков они успели отъехать шагов на двести, но один из всадников – тот самый, при отрезанной голове, – скакал обратно, быстро нагоняя, и страшный трофей весело колотился по крупу его коня.

Варя в отчаянии взглянула на своего спутника. Тот, похоже, утратил всегдашнее хладнокровие – запрокинув голову, нервно пил воду из большой медной фляги.

Проклятый ишак меланхолично перебирал ногами, никак не желая ускорить шаг. Еще через минуту стремительный всадник поравнялся с безоружными путниками и вздыбил горячащегося гнедого коня. Перегнувшись, башибузук сдернул с Вариной головы шапку и хищно расхохотался, когда рассыпались высвобожденные русые волосы.

– Гого! – крикнул он, сверкнув белыми зубами.

Мрачно-сосредоточенный Эраст Петрович быстрым движением левой руки сдернул с головы разбойника косматую папаху и с размаху ударил его тяжелой флягой по бритому затылку. Раздался тошнотворно-сочный звук, во фляге булькнуло, и башибузук свалился в пыль.

– Осла к черту! Дайте руку. В седло. Гоните во весь дух. Не оборачивайтесь, – рубленой скороговоркой отчеканил Фандорин, опять перестав заикаться.