«Поистине, нет красоты в этом мире. Жаль, что я не могу оставить его навсегда. Нет, это неправда, – поправился он, едва его взгляд упал на лица друзей. – Все же многое здесь достойно любви».

Один из лощеных помощников Хартманна стоял за его плечом. Интересно, ему повезло пережить похищение в Германии или его выписали сюда из Америки в качестве пушечного мяса для этого убийственного турне? Впрочем, может быть, усиленные меры безопасности помогут этому молодому человеку вернуться домой целым и невредимым.

– Доктор, мсье де Вальми хотел бы встретиться с вами.

Молодой человек принялся расчищать Тахиону дорогу, а инопланетянин тем временем изучал самого популярного кандидата на президентских выборах во Франции со времен Шарля де Голля – Франшо де Вальми. Высокий и стройный, он с легкостью двигался сквозь толпу. В его густых каштановых волосах имелась единственная седая прядь шириной в два дюйма, что весьма впечатляло. Впрочем, куда более впечатляющим, хотя и куда менее бросающимся в глаза, был тот факт, что ему выпала дикая карта. Туз. В стране, помешавшейся на тузах.

Хартманн и де Вальми обменивались рукопожатием. Два рьяных охотника, использующие силу и популярность, чтобы занять должности первых лиц своих стран.

– Сэр, доктор Тахион.

Де Вальми обрушил на такисианина всю мощь своих неотразимых зеленых глаз. Тахион, воспитанный в культуре, в которой шарму и обаянию придавали огромное значение, обнаружил, что француз наделен и тем и другим почти в такисианской мере. Интересно, не это ли тот дар, который преподнесла ему дикая карта?

– Это большая честь для меня, доктор.

Он говорил по-английски. Тахион приложил маленькую ручку к груди и ответил по-французски:

– Я польщен.

– Мне было бы очень интересно услышать ваше мнение об исследованиях наших ученых по поводу вируса дикой карты.

– Я только что прибыл. – Такисианин потеребил лацкан камзола, поднял глаза и впился в собеседника острым взглядом. – Говорят, президент готовит вас в престолонаследники. Но ваше положение туза от этого не пострадало?

– Нет.

– Было бы любопытно узнать, в чем заключаются ваши способности.

Де Вальми прикрыл глаза.

– О, мсье Тахион, мне неловко об этом говорить. Так, ничего серьезного. Годится разве что гостей развлекать.

– Вы очень скромны, сэр.

Помощник Хартманна одарил его сердитым взглядом, на который Тахион как ни в чем не бывало ответил, хотя уже пожалел о своей мимолетной вспышке сарказма. С его стороны было невежливо выставлять напоказ свою усталость и несчастье других.

– Я не чураюсь пускать в ход преимущество, полученное благодаря вам, доктор, но надеюсь, что президентский пост получу благодаря своей политической позиции и превосходству.

Тахион издал негромкий смешок и перехватил взгляд Грега Хартманна.

– Забавно, не правда ли, что в этой стране дикая карта открывает человеку дорогу к высокой должности, тогда как у нас аналогичная информация о кандидате приведет к его поражению.

Сенатор скорчил гримасу.

– Лео Барнетт.

– Прошу прощения? – с некоторым замешательством переспросил де Вальми.

– Один проповедник-фундаменталист, собравший немало последователей. Дай ему волю, он восстановил бы все старые законы о диких картах.

– О, все гораздо хуже, сенатор. Думаю, он загнал бы их в специальные лагеря и принудил к массовой стерилизации, – вставил свое слово Тахион.

– Да, это неприятная тема. Однако я хотел бы обсудить с вами еще одну неприятную тему: ликвидация ракет средней дальности в Европе. Не то чтобы у меня был опыт сотрудничества с теперешней администрацией, но мои коллеги из Сената… – Хартманн подхватил де Вальми под руку, и они удалились прочь, сопровождаемые свитой многочисленных помощников, которые держались в нескольких шагах позади, словно стайка ожидающих поживы рыблоцманов.

Тахион глотнул шампанского. Люстры сверкали, стократ отраженные в нескончаемой череде зеркал, которые швыряли яркий свет, словно осколки стекла, в его раскалывающуюся голову. Он сделал еще глоток шампанского, хотя понимал, что алкоголь отчасти повинен в его теперешнем недомогании. Алкоголь да еще назойливый гул сотен голосов, деловитое пиликанье смычков по струнам и толпа, собравшаяся за стенами этого здания. Для такого восприимчивого телепата, как он, ее присутствие было сравнимо с несмолкаемым прибоем.

Сотни людей, когда их кортеж ехал по длинному, обсаженному ореховыми деревьями бульвару, махали им руками, жадно вытягивая головы в надежде хоть мельком увидеть les ases fantastiques[115]. Приятное разнообразие после ненависти и страха, которыми их встречали в других странах. И все-таки он был рад, что осталась всего одна страна – а потом домой. Впрочем, там его не ждало ничего, кроме новых забот.

«По Манхэттену разгуливает Джеймс Спектор. Ожившее воплощение смерти. Еще одно чудовище, порожденное моим вмешательством. Как только я окажусь дома, придется заняться этим. Выследить его. Отыскать его. Остановить. У меня хватило глупости бросить его ради того, чтобы пуститься в погоню за Рулеткой.

А Рулетка? Где она может сейчас быть? Может быть, я был неправ, когда отпустил ее? Как только дело касается женщины, я веду себя как настоящий болван».

– Тахион! – Веселый оклик Соколицы, прилетевший на волнах мелодии Моцарта, вырвал его из дымки задумчивости. – Ты должен это видеть.

Он нацепил на лицо улыбку и старательно отвел глаза от ее круглого живота, воинственно торчащего вперед и вверх. Джонс, автомеханик из Гарлема, которому явно было не по себе во фраке, нервозно разглядывал высокий светильник, сверкающий хрусталем и золотом, как будто ожидал, что тот вот-вот на него накинется. Длинная вереница зеркал наводила на мысли о «Доме смеха», и Десмонд с его хоботом с подергивающимися на конце пальцами лишь усиливал сходство. Прошлое. Оно мертвым грузом навалилось на его плечи.

Приятели и приятельницы расступились, оставив в одиночестве корявую сгорбленную фигурку. Джокер неловко развернулся и снизу вверх посмотрел на Тахиона. Его лицо было прекрасно. Благородное, чуть тронутое усталостью, вокруг глаз и губ – морщинки, свидетельствующие о перенесенных страданиях. Замечательное лицо – его, Тахиона.

Послышался дружный хохот, и черты поплыли, словно смяли глину или сжали губку, и перед ним оказалось настоящее лицо джокера. Большая квадратная голова с озорными карими глазами и копной седеющих волос, насаженная на маленькое искривленное тельце.

– Простите, но я просто не мог упустить столь соблазнительную возможность, – фыркнул джокер.

– Главное – в точности твое выражение, Тахи, – вставила Кристалис.

– Хорошо тебе смеяться, тебе-то ничто не грозит. Тебя он изобразить не сможет, – протрубил Десмонд.

– Tax, это Клод Боннелл, Le Miroir[116]. Он выступает в «Лидо».

– Пародирует политиков, – пророкотал Молот.

– Ну да, исполняет уморительно смешную сценку с Рейганами, – хихикнула Соколица.

Джек Браун, привлеченный общим смехом, маячил чуть поодаль. Его глаза встретились с глазами Тахиона, и такисианин посмотрел сквозь него. Джек попятился и остановился лишь тогда, когда они оказались по разные стороны от толпы.

– Клод пытается помочь нам разобраться в абракадабре из букв, которую представляет собой французская политика, – сказал Проныра. – Как де Вальми сколотил впечатляющую коалицию из ОПР, ЦСД, ЖЖСШ, ФКП…

– Нет-нет, мистер Даунс, не надо включать мою партию в число тех, что поддерживают Франшо де Вальми. У нас, коммунистов, вкус получше и к тому же имеется свой кандидат.

– Который не победит, – вставил Браун, хмуро глядя на крошечного джокера с высоты своего роста.

Черты Боннелла расплылись, и Эрл Сэндерсон-младший негромко сказал:

– Были люди, которые поддерживали цели мировой революции.

Побелев как мел, Джек отшатнулся в сторону, вокруг него разлилось золотистое сияние – сработало защитное биополе.