Последнее преображение. Волосы цвета воронова крыла, каскадом ниспадающие на плечи, длинные черные ресницы трепещут и поднимаются, открывая глаза глубокого темно-синего цвета. Блайз.

– Тахи, прошу тебя.

– Прости, приятель, но ты покойник.

Тахион выстрелил.

– А а, доктор Тахион. – Франшо де Вальми вышел из-за своего стола с протянутыми руками. – Франция в огромном долгу перед вами. Чем сможем мы отплатить вам?

– Выдать мне паспорт и визу.

– Боюсь, я не понимаю. Вам, разумеется…

– Это не для меня. Для Блеза Жанно Андрие.

– Почему бы вам не обратиться в соответствующую службу?

– Потому что Франсуа Андрие в настоящее время находится под стражей. Начнутся проверки, а я не могу этого допустить.

– Не слишком ли вы откровенны со мной?

– Ничуть. Я ведь знаю, какой вы специалист по фальшивым документам. – Кандидат в президенты окаменел, медленно двинулся к креслу. – Мне известно, что вы никакой не туз, мсье де Вальми. Интересно, как французская общественность отреагирует на новость о подобном мошенничестве? Оно может стоить вам победы на выборах.

Де Вальми проговорил непослушными губами:

– Я могу сделать очень многое на службе государству. Могу многое изменить на благо Франции.

– Да, но все это и вполовину не столь заманчиво, как дикая карта.

– То, чего вы просите, невыполнимо. А вдруг узнают, что за этим стоял я? Вдруг…

Тахион потянулся к телефону.

– Что вы делаете?

– Звоню в газеты. Я тоже умею в два счета собирать пресс-конференции. Одно из преимуществ известности.

– Вы получите ваши документы.

– Благодарю вас.

– Я разузнаю, зачем вам это понадобилось.

Тахион остановился у двери, оглянулся.

– Тогда каждый из нас сможет обладать тайной другого, верно?

В большом самолете потушили огни – предстоял ночной перелет в Лондон. Салон первого класса пустовал, если не считать Тахиона, Джека и Блеза, который крепко спал в объятиях деда. В этой маленькой сценке было что-то такое, что заставляло всех остальных держаться подальше.

– И долго ты собираешься держать его в таком состоянии?

Одинокий ночник обливал пламенем две одинаковые рыжие головы.

– До Лондона.

– А простит ли он тебя когда-нибудь?

– Он не узнает.

– О Боннелле, может, и нет, а всех остальных он будет помнить. Ты предал его.

– Да. – Его голос был еле слышен из-за гула двигателей. – Джек?

– Да?

– Я прощаю тебя.

Их глаза встретились.

Джек протянул руку, осторожно откинул с детского лба прядь шелковистых волос.

– Тогда, наверное, и у тебя есть надежда.

Апрель не принес уставшим от необычайно суровой зимы москвичам желанного облегчения. Кратковременные южные ветры поначалу выгнали мальчишек на зазеленевшие футбольные поля и побудили девушек снять тяжелые зимние пальто, но затем принесли темные тучи, из которых полил унылый холодный дождь.

«Настоящая осень», – подумал Поляков. Из окна виднелась небольшая рощица в излучине Москвы-реки, где она огибала парк Горького, а за ним из дымки выступали купола собора Василия Блаженного и Кремль, наводя на мысли о старине. Для Полякова те далекие времена ассоциировались с крепкими стенами и богатырями, но, с другой стороны, «старина» – так близко к «старости», а он сам далеко не мальчик. Его начальство, повинуясь новым веяниям в Кремле, решило, что эта весна станет для Полякова последней в Москве. Его место займет более молодой и менее одиозный Юрченко, а Поляков отправится на дачу, подальше от Москвы.

Может, это и к лучшему, ведь ученые утверждают, что климат изменился из-за ядерных взрывов в Сибири. Вполне возможно, что в Москве никогда больше не наступит нормальная весна.

– Вы хотели меня видеть? – вторгся в его размышления мужской голос.

Майор в форме Главного разведывательного управления Генерального штаба, в узких кругах известного как ГРУ, вошел в кабинет. Ему было около тридцати пяти – пожалуй, многовато, чтобы до сих пор находиться в чине майора, в особенности для награжденного звездой Героя Советского Союза. Черты лица, характерные для белоруса, и соломенные волосы – как правило, так выглядели молодцеватые офицеры, чьи фотографии ежедневно появлялись на страницах «Красной Звезды».

– Молния. – Поляков предпочел назвать молодого офицера подпольной кличкой, а не по имени-отчеству. Формальность в обращении была одним из приемов допроса. Он протянул руку. Майор поколебался, но все же пожал ее. Поляков удовлетворенно отметил, что Молния носил черные резиновые перчатки. Пока что его сведения оказывались верными. – Давайте присядем.

Они уселись друг против друга за длинным полированным столом. Кто-то предусмотрительно поставил бутылку с водой, и Поляков не преминул это отметить.

– У вас здесь очень хороший конференц-зал.

– Уверен, он не идет ни в какое сравнение с тем, что у вас, на площади Дзержинского, – с должной долей дерзости немедленно парировал Молния.

На площади Дзержинского располагалось здание КГБ. Поляков рассмеялся.

– Вообще-то, он в точности такой же, благодаря централизованному планированию. Горбачев положит этому конец, насколько я понимаю.

– Мы вообще-то читаем и всю корреспонденцию Политбюро тоже.

– Хорошо. Тогда вам должно быть точно известно, кто я такой и кто меня послал.

Молнии и ГРУ было приказано сотрудничать с КГБ, причем приказано на самом высоком уровне. Это было пусть и незначительное, но все же преимущество, с которым Поляков пришел на эту встречу, – преимущество, которое, как гласит известная поговорка, вилами на воде писано, поскольку он – всего лишь старик, а Молния – советский туз.

– Вам знакомо имя Хантингтон Шелдон?

Молния понял, что его проверяют, и монотонно произнес:

– Он был главой ЦРУ с тысяча девятьсот шестьдесят шестого по тысяча девятьсот семьдесят второй год.

– Да, крайне опасный человек… а в выпуске журнала «Тайм» за прошлую неделю напечатана его фотография, на которой он стоит прямо напротив Лубянки и указывает на статую Дзержинского!

– Может, кое-кому следовало бы вынести из этого кое-какой урок.

«Занимайтесь собственными делами и не суйте нос в наши!»

– Меня не было бы здесь, если бы вы не провалились с таким треском!

– А КГБ, конечно, сработал на славу. – Молния даже не пытался скрыть презрение.

– О, у нас тоже случались неудачи. Однако наши операции, в отличие от ваших, получили одобрение. Неужели вы окончили училище, не получив хотя бы минимального представления о принципах коллективного мышления? Все успехи – общие. И неудачи тоже. Эта операция, которую придумали вы с Долговым… вы что, брали уроки у Оливера Норта?

При упоминании имени Долгова Молния вздрогнул: это была государственная тайна и, более того, тайна ГРУ. Поляков между тем продолжал:

– Вы обеспокоены темой нашего разговора? Не бойтесь. Это самое чистое помещение во всем Советском Союзе. – Он улыбнулся. – Мои уборщики подмели его. Все, о чем здесь говорится, останется между нами. А теперь, – переменил он направление разговора, – рассказывайте, что произошло в Берлине.

Похищение Хартманна имело самые чудовищные последствия. Хотя лишь немногие германские и американские газеты правого толка упомянули о том, что в деле, возможно, был замешан Советский Союз. Обнаруженные тела этих придурков из контингента Советской Армии, как бы сильно изуродованы они ни были, позволили ЦРУ определить их местожительство, подпольные клички, банковские счета и круг общения, в считаные дни уничтожив агентурную сеть, которая просуществовала двадцать лет. Два военных атташе, в Вене и Берлине, были высланы, и эти меры обещали стать не последними.

Участие адвоката Пралера в столь недостойной затее подвергало опасности других секретных агентов его уровня – и затрудняло вербовку новых.